Это Бельчонок позаботился о том, чтобы Пеире не нес поклажу на спине, по крайней мере, на своей. Большая дорога на Лион проходила в двух днях пути. Она оказалась запруженной, Пеире долго пропускал всадников, обдиравших налокотниками кору тополей. И шли повозки. Одни раскачивались и скрипели, в других плакали.
– Куда это вы? – спросил Пеире одного возницу.
– К морю. Там их сожгут. Тех, что умерли, тоже сожгут.
Вслед за повозками в клубах пыли шли собаки. В пятнах и струпьях парши. Так как повозки шли медленно, то собаки, привязанные к ним за шею, успевали еще и посидеть, и почесаться. А вот за собаками (и за пылью) воздух дрожал и оформлялся в толпу босоногих призраков. Души не касались ногами земли, не плакали.
«Куда это они?» – подумал Пеире.
– К морю. Разве ты не знаешь, сколько мертвых кораблей собирается в гавани? Куда-нибудь да отправят. Нужна серебряная. – Это один из проходящих прозрачных заметил у него на поясе кошелек.
Монетка упала в пыль. По ней прошло несколько босых ног. Вот земли они не касались, а серебро попирали с явной твердостью.
– Слишком тяжелая, – сказал один из них.
Пеире подобрал ее и скорее почувствовал, чем заметил, что монетка стала какой-то другой. На постоялом дворе малый, принимавший у него мула, прокусил в ней дырку.
– Ваше серебро фальшивое.
– Неужто?
– Смотрите сами.
Пеире не стал смотреть. Мертвые взяли что-то от серебра. Он не положил монету в кошелек обратно, а бросил ее в рукав. Теперь, оказывается, дырка, прокушенная малым на постоялом дворе, зажила, а монетка стала прозрачной на свет, но это ему не мешало. Узнав о мертвой монете, князь Блаи сказал: – Со временем она превратится в стеклянную каплю. По мере того как благодарные мертвые будут приобретать у себя в саду все больше значения, стекло станет алмазом и огранит себя в бриллиант. У малого с постоялого двора от этого должен хрустнуть верхний правый клык. Только бы не во сне. Хруст зуба во сне можно принять за потрескивание огня, а можно – за землетрясение. И тогда, чего доброго, – постоялый двор провалится в трещину. Или сгорит.
Накануне отъезда Пеире из Тижа Бельчонок долго болел. Раз даже послал за священником. Но вместо живого ему явился мертвый. Такие многого не понимают и не помнят по имени прихожан, а этот не знал, как сидеть на стуле. Войдя спиной вперед, он сказал, что собирается в Африку, а там все так ходят. Из Африки Бельчонок знает одного рыцаря и его жену, но они ни разу не попятились, что, в сущности, тоже крайность. Удивительно, но от этого визита мертвого священника Бельчонку стало гораздо лучше, на другой день он встал с постели и сам спустился в погреб за вином, чтобы угостить Пеире.
– Это был мертвый священник, но я в толк не возьму, отчего следом за ним не пришел живой?
Пеире задумался, отхлебывая вина, и спрашивает:
– Кого ты послал за священником?
– Мальчишку, который пробегал за окном. Наверное, был мертвый.
– И он что, бегает вперед спиной?
– Да нет же, как все, глядя на носки башмаков. И все же это был, верно, мертвый мальчишка. Потому-то он и привел мне мертвого священника.
– Ну, если мертвый, то почему бежал, как мы?
– Знаешь, бывают мертвые и еще какие-то другие мертвые. Словно бы они никогда не жили. ЕЩЕ никогда не жили.
Сказать такое мог только тот, кто знает и не сомневается, да еще и остается мужественным человеком. Бельчонок и был им. Он потому и раскаялся, что как-то раз повстречал не просто мертвых, а совсем других мертвых. Тех, что ЕЩЕ не жили. Раскаянная жизнь приносит Бельчонку больше пользы, чем прежняя жонглерская дорога, и он, честный малый, каким стал, этого стыдится.
– Никогда не мог бы подумать, что у меня было столько поклонников, а тем более поклонниц. Образовалось паломничество, и здесь об этом все знают, потому что ты не из нашего прихода. Архиепископу Каркасонскому было видение, будто белка, утонувшая в чаше со святой водой, ожила и носилась по храму, прыгая по головам святых, а с них перескакивая на головы прихожан. Да еще все это происходит в прошлом году на Вознесение. Прихожане хоть бы что, а вот резные статуи, те принимаются поправлять съехавшую митру или шаперон. Архиепископ приходит ко мне осведомиться, не буду ли я возражать, если некоторые неизлечимые больные станут останавливаться в нашем приходе, коль скоро Каркасонские целительные мощи не окажутся для одних столь же целительными, сколь и для других. Я не смею ему отказать, раз нашему приходу это на руку. Вот и пошли больные, некоторых не остановила и смерть.
– Не страшно? – спрашивает Пеире, пока Бельчонок вновь наполняет ему стакан.
– Нет, не страшно, они идут с одной целью – коснуться меня. А коснувшись, тут же пропадают. Я же их не пугаю и не препятствую им, потому что мертвые лучше.
– Чем же?
– Они не заразны. Был у меня граф Лузиньян, да этого разве успокоишь? Спрашивал, не встречалась ли среди мертвых его супруга. Я говорю ему, как и было: среди мертвых не встречалась, а так приходила. Живая она и вся в роговых чешуйках.
– И ты видел ее?
– Нет, потрогал только. Ведь вот как было темно. «Бельчонок, холодно здесь у тебя. Согрей мне ноги. Только света не зажигай, я на Успенье еще страшна для человека».
– И тебе стало страшно?
