оглядываться назад.
– Ладно! – снова заговорил Мессер по-немецки. – Продадим архив и расстанемся. Вы свое получите. И знаете, почему я согласен на ваши условия? Я восхищен вашей блестящей операцией с подменой архива. Этот дурачок, Якобсен, ни о чем не догадался?
– Нет, конечно! Он забирал из дома Каленина, из спальни, уже фальшивку! А подлинников он никогда не видел.
– Знаете, я не сразу понял глубину вашего замысла с подменой архива. Ведь его можно было просто забрать, пока он там лежал, в этой спальне…
– Тогда его поиски продолжились бы еще много лет! Теперь же все уверены, что архив найден и это фальшивка. А значит, его – настоящего – никогда и не было. Шутка покойного доктора, так сказать! Проигранный сюрпляс. Мне стоило большого труда заставить Каленина прямо с вокзала отправиться на Лубянку. А так – он приехал бы домой, открыл свои свертки и увидел, что картинки-то другие, не те, что он разглядывал по вечерам. Он, правда, попытался объяснить в КГБ, что архив подменили, но там его высмеяли.
– Так кто все-таки покупатель? – спросил Мессер и впервые с начала беседы повернулся к своему собеседнику.
– Тот, кто никогда не проболтается: один из тех, кого Шевалье оперировал… Вы его знали… Семь миллионов долларов за свободу и личную безопасность – это совсем не много.
– Странно! А если, к примеру, мы сделали бы копию с бумаг да и пустили ее в дело? Как тогда?
– Это бессмысленно! Доказать, что копия сделана с подлинника, невозможно. Тем более что в руках у спецслужб одна подделка уже есть. А продать? Ну кто ее купит? Это все равно что продавать копию рукописи Гёте или полотна Дюрера. Ценность копии ничтожна…
– Тогда что же – будем считать, что история архива доктора Шевалье заканчивается?
– Думаю, да! Новый владелец архива скорее всего предаст его огню. Хотя… – Куприн задумался. – Один русский писатель утверждал, что рукописи не горят.
Почти двадцать лет спустя
Беркас Сергеевич Каленин готовился к утреннему докладу. Уже больше года, по заведенному раз и навсегда расписанию, он приходил на работу к восьми утра и в течение часа читал свежие газеты, шифрограммы послов, просматривал ленту новостей крупнейших информационных агентств и почту, адресованную председателю Государственной думы.
Ровно в девять он входил в кабинет председателя и лаконично докладывал о самом важном. Председатель был отменным слушателем. Он не перебивал и впитывал информацию буквально как губка. Его память обладала свойством диктофона. Даже через месяц, а то и больше, он мог слово в слово повторить то, что по утрам докладывал ему помощник. Причем Беркасу иногда казалось, что председатель воспроизводит не только саму информацию, но и интонацию, с которой эта информация до него доводилась.
В то необычайно жаркое майское утро все происходило как обычно. Беркас разложил перед собой расчерченные газеты в той последовательности, в которой намеревался информировать шефа о наиболее интересных публикациях. Потом вывел на принтер прямо с компьютера несколько важных сообщений информационных агентств и, наконец, взялся за тоненькую стопку шифрограмм. Первая же строчка шифрограммы, подписанной послом России в Германии Евгением Скорочкиным, привела Каленина в невероятное возбуждение. В шифрограмме значилось:
– …Погодите, посол в ФРГ Скорочкин? Это не тот ли Женя Скорочкин, что был заместителем управляющего делами ЦК КПСС при Ельцине? – насторожился председатель Государственной думы, выслушав доклад своего помощника и внимательно разглядывая шифрограмму – будто намереваясь увидеть нечто скрывающееся между строк. При этом он торопливо докуривал сигарету, пряча ее после каждой затяжки под стол. Он никак не мог бросить курить, хотя сам же издал кучу распоряжений, запрещающих курение в стенах Государственной думы. Поэтому курил почти тайком и только в присутствии Каленина, которому доверял свою маленькую слабость.
– Тот самый, Николай Геннадьевич! Назначен две недели назад… Наш думский Комитет по международным делам его кандидатуру согласовал.
– Странно! – удивился председатель. – Как же это прошло мимо меня… Ведь на него вместе с этим, как его… Дьяковым было уголовное дело заведено. Что-то связанное с незаконной приватизацией земли в Подмосковье.
– Закрыли дело… – Каленин вздохнул, давая понять, что он этого решения не одобряет. – Скорочкина послом в Германию определили, а Дьяков снова преподает. Из политики ушел окончательно. Говорят, стал очень богатым человеком…
– А Мессер… я что-то слышал о нем. Это кто?
– Даже не знаю, как ответить. – Каленин привычным движением сдвинул со лба редкую челку и завистливо посмотрел на густую, черную как смоль шевелюру шефа. – Бруно Мессер – это нацистский преступник. Официально считается погибшим в авиакатастрофе в 1945 году. Но он инсценировал свою