— Насквозь прошёл. Хорошо, что кончик снаружи… — заключил он. — Удачно насадил, — успокоил он прокурора. — Червя тревожить не будем, так откусим… Достань там инструмент…
Лёва порылся в ящике с инструментом и выбрал пассатижи. Он взял ветошь, плеснул на неё из бутылки с водкой и тщательно протёр их.
— Это лишнее… У меня всё стерильно… — не одобрил его действия слесарь.
Чердынцев старался не смотреть, как проходит операция. Он прикрыл глаза, ожидая боли, но, к своей радости, ничего такого не почувствовал… Так, дёрнуло что-то в пальце — и отпустило. Почти как укол: ждёшь его и боишься, а сам процесс не замечаешь…
— Всё! — выпрямился слесарь. — На, держи на память.
Чердынцев вертел перед глазами перекушенный крючок.
— Спасибо, — тепло произнёс прокурор.
— Спасибо не булькает, — многозначительно откликнулся слесарь.
Лёва достал ещё бутылку.
— За успешную операцию, — торжественно произнёс он.
— Это что! — отмахнулся слесарь. — Моему свояку блесна вот сюда попала… — слесарь показал на пах, — главное, сам себя подцепил… Все думали, что он и мужиком уже никогда не будет, но ничего — всё как у всех — жена и любовница… Хотя, я понимаю, вам не сам крючок, а то, что на нём было, трудности и неудобства создавало… Ты в водке палец подержи — продезинфицировать надо — неизвестно же, может, червь тот больной был.
Чердынцев недоверчиво глянул на слесаря, но палец всё же погрузил в свой стакан.
— Ну, за операцию, — вновь провозгласил тост Лёва, подражая генералу.
— А мне что? Это пить? — показал свой стакан прокурор.
Прооперированный палец всё ещё находился в жидкости…
— Можешь и это, если не брезгуешь, — философски заметил слесарь, громко хрустя огурчиком. — Я лично очень к этому чувствителен. Когда вы червя этого в пальце принесли — меня чуть не стошнило…
Генерал Иволгин руководил обшей работой по приготовлению пельменей.
Стол на веранде был покрыт белой материей, на которой и раскатывали тесто, лепили пельмени…
— Если бы рыбу поймали, то и не мучились сейчас, — прошептал Семёнов егерю.
Кузьмич ничего не ответил — лепил очередной пельмень. Он был весь перепачкан мукой, — впрочем, как и милиционер.
— Пельмени — всему голова! — вещал Иволгин. — Пища на первый взгляд непритязательная, но очень полезная. Тут главное соблюсти пропорции, особенно это относится к тесту, тогда их, пельменей, можно съесть до сотни без последствий для организма и здоровья…
Из леска выехала милицейская машина.
— Моя… — удивился Семёнов.
Из салона, покачиваясь, вышли Лёва и Сергей Олегович, следом прокурор со своим неизменным портфелем под мышкой. Палец его руки был тщательно забинтован.
— Как у вас? — заорал Чердынцев. — Я вот такого красавца поймал! Окуня! — показал он немыслимые размеры рыбы.
— Нет рыбы… — егерь мрачно лепил пельмени. — Погода меняется — клёва нет. Теперь только варварским способом — на динамит или сетью — её взять можно…
Егерь оглядел прибывшую троицу — ребята были уже крепко хорошие.
— Чего празднуем? — поинтересовался Кузьмич.
На широкий стол поставили большую ароматную миску с пельменями. Все сидели и ждали традиционного генеральского тоста.
— Ну, за палец! — провозгласил Иволгин.
— Это правильно, я бы больше сказал — верно! — добавил прокурор. — Пойдём ещё на рыбалку? Палец почти не болит. Мне очень понравилось, я даже не подозревал такого азарта…
— Потом, — решил Иволгин. — Нужно норму выполнить по пельменям.
— С этими пельменями мы надолго засели, — тихо вздохнул егерь.
Лёва и Семёнов переглянулись.
С веранды доносилась тихая песня про чёрного ворона, который не устаёт виться над седою головой…
Сергей Олегович лежал на мостках пирса, наклонившись к воде и заглядывая в тёмную глубину.
От дома отъехала милицейская машина. Тихо и осторожно, без включённых мигалок и сирены…
— Эй!.. — осторожно позвал он. Тишина. Усмехнулся: надо же, какая ерунда может в голову прийти!
Под мостками плеснуло, след плывущего под водой тела потянулся к ближайшим камышам у берега. Сергей Олегович отпрянул, растерянно оглянулся на веранду — там в полном разгаре шло гулянье. Он быстро побежал к камышовым зарослям. Пробрался через путаницу стеблей.
— Эй! Простите, вы здесь? — осторожно спросил он.
Над камышинками поднялась чудная девичья головка. На Сергея Олеговича внимательно посмотрели серые глаза. Как ни с гранно, но волосы были не зелёного цвета, а скорее песочного. Они лишь чуть-чуть прикрывали удивительно красивой формы грудь.
— Здравствуйте! Меня Серёжей зовут… — подсевшим голосом представился он.
Его молча разглядывали.
— Вы меня не бойтесь… А вам хвост не мешает… на берегу не мешает?
Обладательница серых глаз прыснула и прошелестела через камыши к деревянной будке. Та стояла на сваях в мелководье, и вели к ней хлипкие мостки. Хлопнула дверь. Сергей Олегович странно улыбнулся. Улыбка получилась до слащавости романтическая…
— Серёга, ты чего? — окликнул с веранды Кузьмич Сергея Олеговича.
Тот судорожно собирал по окрестностям букет полевых цветов.
Кузьмич стоял в облаке мучной пыли: процесс лепки пельменей продолжался. Не было только Семёнова и Лёвы.
Сергей Олегович ничего не ответил, нетерпеливо отмахнулся.
С букетом цветов он помчался к будке. Проскрипел по шатким доскам настила.
Перевёл дыхание, пригладил волосы. Вежливо постучал в дверь. Тишина. Постучал ещё раз, потом приоткрыл дверцу, заглянул в темноту проёма…
— Это снова я… Не хочу показаться назойливым, но вы меня сразили на месте… — он протянул букет цветов в проём двери. — Я раньше даже предположить не мог, что существуют подобные…
От страшного грохота все вскочили на веранде. Внизу будка на мгновение ярко осветилась, посыпались искры, вверх поднимались клубы разогретого пара, был слышен истошный вопль.
Свет на веранде мигнул и погас.
— Трансформатор полетел! — заключил Кузьмич.
Сергея Олеговича оттащили от дощатой трансформаторной будки. В руке он сжимал обгоревший остов букета.
— Ерунда, — успокоил всех Кузьмич, — у меня тут небольшое напряжение. — Надо будку перенести в другое место, а то всё время с туалетом пугают или с пляжной кабинкой… Сезона не было, чтобы пару-тройку не жахнуло…
— Наяда… глаза серые… я же с самыми чистыми намерениями… а меня так ударить! Нехорошо!.. Нехорошо! — лёжа на траве, вещал пострадавший.
— О чём это он? — не понял Кузьмич. — Серёга, ты о чём?
— Такая красивая и глаза добрые… Я вежливо, с букетом, без низменных мыслей, с чисто профессиональным интересом, а меня так грубо! А ещё русалка!
— Серёжа, ты меня огорчаешь, — склонился над ним генерал. — Скажи, за каким… ты полез в трансформаторную будку? Тут и надпись есть: «Не лезь — ударит!» А ты — как ребёнок маленький… Хорошо, что в резиновых сапогах был…
— Михалыч, там русалка, а может, наяда… от меня жена ушла на Кипр, а она меня поцеловала… — начал историю своего мартиролога Сергей Олегович.
— Какая она, русалка? — заинтересованно спросил прокурор. — Улыбалась? — он попытался изобразить, как улыбалась.
— Улыбалась и смеялась… а потом ударила… — бормотал Сергей Олегович.
Генерал помог ему подняться, повёл к дому.
— С тех пор как мы его с бревна сняли, он явно не в себе, — тихо сказал Лёве Кузьмич. — Ему какие-то русалки мерещатся, у меня всё допытывался — много ли их тут…
— И как, много? — заинтересовался прокурор.
Кузьмич подозрительно посмотрел на него, но по его глазам было не понятно, шутит или нет.
— Ты — материалист? — осторожно спросил егерь.
— Раньше был… насильственным материалистом, — признался Чердынцев. — Так что, это не считается…
— Я-то им давно не являюсь. Понимаешь, постоянное общение с природой, с прекрасным, позволяет иначе, шире, посмотреть на мир…
— Кузьмич, короче?
— Ты можешь смеяться, — вздохнул егерь, — но они есть. Я понимаю, в это трудно поверить, но существуют…
Чердынцев замер, глядя на Куэьмича.
— Ты не веришь? — усмехнулся егерь.
Прокурор помотал головой, но почему-то попросил:
— Познакомь, Кузьмич? Хотя бы с одной…
