По Советской Сибири
Несколько дней спустя, оставив прииск, мы начали пробираться к югу по левому лесистому берегу Енисея. Из страха быть узнанными обходили за версту все встречные деревушки. Когда же все-таки приходилось завернуть в одну из них, нас всегда ждал радушный прием. Крестьяне не догадывались, кто мы на самом деле, и все же не скрывали, что ненавидят большевиков, разоривших в этих местах много крепких деревень. Прослышав, что из Минусинска специально, чтобы вылавливать по лесам остатки белого воинства, выслан отряд красногвардейцев, мы отошли подальше от реки и затаились в чащобе. Здесь отсиживались мы почти две недели, пока красные рыскали по лесам, хватая оборванных безоружных офицеров. скрывавшихся где придется от лютой ненависти большевиков. Возобновив путь, мы вскоре достигли поляны, по краям которой висели на деревьях трупы изуродованных до неузнаваемости двадцати восьми офицеров. Тогда-то мы и решили ни за что не сдаваться живыми в руки большевиков, а в случае необходимости прибегнуть к цианистому калию или к спасительной пуле.
Как-то, перебираясь через приток Енисея, мы увидели потемневшие от грязи трупы выброшенных на мель людей и лошадей. Немного подальше обнаружили сломанные сани, а вокруг на земле пустые ящики, рваную одежду, кипы разбросанных бумаг. И вновь трупы. Кем были эти несчастные? Что за трагедия разыгралась здесь, в диком лесу? Пытаясь разобраться, мы стали внимательно просматривать документы и бумаги. Большинство из них были официальными донесениями в штаб Пепеляева. Видимо, часть отступавшего вместе с армией Колчака штаба оказалась в этом лесу и, не сумев надежно укрыться, окруженная со всех сторон красными частями, была схвачена и уничтожена врагом. Вблизи этого места мы наткнулись на труп истерзанной женщины, с первого взгляда на который было понятно, что пришлось пережить несчастной, прежде чем благословенная пуля положила. конец надругательствам, Неподалеку от убитой было что-то вроде навеса из сучьев, все пространство под ним было завалено бутылками и консервными банками - видимо, зверское убийство предварял развеселый пир.
Чем дальше отходили мы на юг, тем доброжелательнее к нам и враждебнее к большевикам становилось местное население. Наконец мы выбрались из лесов и вступили на бескрайние просторы Минусинской степи, усеянной множеством соленых озер и пересеченной высокой грядой гор Кызыл-Кайя. Это край великого множества могильных надгробий, больших и малых дольменов, памятников бывшим властелинам земли: здесь воздвигали десятиметровые каменные изваяния Чингисхан, а позднее и хромой Тамерлан - Тимур. Тысячи дольменов и каменных фигур тянутся к северу бесчисленными рядами. В степи сейчас живут татары. Большевики основательно пограбили их, и потому они особенно пылко их ненавидят. Мы не таили от татар, что скрываемся от преследований. Они дали нам с собой провизии, отказавшись взять что-либо взамен, а также объяснили, куда идти дальше, где лучше остановиться и где укрыться в случае опасности.
Через несколько дней, стоя на высоком берегу Енисея, мы глядели на первый, открывший навигацию пароход 'Ориоль', следующий из Красноярска в Минусинск с красногвардейцами на борту. А вскоре и подошли к устью реки Тубы, вверх по течению которой нам надлежало двигаться прямо на восток, к Саянам, где пролегает граница Урянхайского края. Долина Тубы и ее притока Амыла казалась нам особенно опасной, эти земли были плотно заселены, а местные крестьяне охотно пополняли банды известных красных партизан - Щетинкина и Кравченко. На рассвете хозяин-татарин переправил нас вместе с лошадьми на правый берег Енисея, дав в сопровождение нескольких казаков, которые проводили нас до самого устья Тубы, где мы провели остаток дня, отдыхая и объедаясь дикой черной смородиной и вишней.
Глава восьмая.
Три дня на краю пропасти
С чужими паспортами в кармане мы продвигались вперед по долине Тубы. Каждые десять-пятнадцать верст на нашем пути попадались крупные деревни, от ста до шестисот дворов, где власть была в руках Советов, а их шпионы шныряли повсюду, приглядываясь к новым лицам. Объезжать эти деревни стороной мы не могли по нескольким соображениям. Во-первых, наше нежелание появляться в селах могло возбудить подозрения у встречавшихся на нашем пути крестьян, за этим неминуемо последовал бы арест, а затем сельсоветчики переслали бы нас в Минусинскую ЧК, где нас тут же поставили бы к стенке. Во-вторых, документы моего спутника давали право пользоваться услугами почтовых станций, так что нам следовало заезжать в советские деревни хотя бы для того, чтобы сменить лошадей. Своих мы оставили татарину и казакам, проводившим нас до устья Тубы. Один из казаков подвез нас на своей подводе к ближайшей деревне, где мы достали лошадей. В целом население было настроено против большевиков, а нам, напротив, охотно помогало. В благодарность я лечил крестьян, а мой товарищ давал им ценные советы по ведению хозяйства. Особенно охотно оказывали нам услуги старожилы и казаки.
Иногда на нашем пути попадались деревни, целиком находящиеся под влиянием большевиков, но мы быстро научились распознавать их. Когда при въезде в село на звон почтовых колокольчиков, хмурясь, поднимались с порогов угрюмые люди со словами 'вот опять кого-то черти принесли', мы знали, что население деревни враждебно к коммунистам и здесь мы будем в полной безопасности. Если же крестьяне бросались навстречу, радостно приветствовали нас, называя 'товарищами', это было горестным знаком, что мы в стане врагов и должны держаться настороже. В таких деревнях жили не свободолюбивые сибиряки, а пришлый народ с Украины. Эти люди, лентяи и пьяницы, ютились в убогих, грязных хижинах, хотя вокруг простирались богатые черноземные земли. Тревожные минуты пережили мы в селе Каратуз, которое скорее можно назвать городом. В 1912 году, когда его население достигло пятнадцати тысяч, здесь открыли две гимназии. Каратуз - столица южно-енисейского казачества. Впрочем, теперь селение не узнать. Пришлые крестьяне и красногвардейцы перерезали всех казаков, разграбили и сожгли их дома, превратив село в большевистский центр всей Минусинской округи. В здании Советов, куда мы вошли, желая добиться смены лошадей, как нарочно проходило совещание ЧК. Нас тут же окружили чекисты, потребовав предъявить документы. Нам вовсе не хотелось извлекать свои липовые бумаги, и мы, как могли, попытались избежать проверки. Мой товарищ впоследствии не раз повторял: 'На наше счастье в большевистских вождях ходят вчерашние гор - сапожники, а ученые метут улицу или чистят конюшни. Я берусь убедить их начальство в чем угодно, ведь бедняги не видят разницу между 'дезинфекцией' и 'дифтерией', 'антрацитом' и 'аппендицитом'. Могу минуты за две окончательно запутать эти умные головы и отговорить от чего бы то ни было - даже от собственного расстрела'.
Так произошло и на этот раз. Мы совершенно покорили чекистов, представив им красочную картину возрождения края. когда через несколько лет мы проведем дороги, построим мосты, начнем вывозить лес из Урянхая, железо и золото с Саян, скот и меха из Монголии, Вот это будет настоящий триумф Советской власти! Наше славословие продолжалось около часа и имело полный успех. Чекисты, позабыв о формальностях, лично сменили нам лошадей, погрузили вещи и пожелали счастливого пути. Это испытание стало для нас последним на российской земле.
Счастье улыбнулось нам, когда мы пересекли долину Амыла. У переправы мы познакомились с милиционером из Каратуза, который вез с собой несколько ружей и автоматических пистолетов, в основном маузеров. Оружие предназначалось для карательного отряда, прочесывавшего Урянхай в поисках казачьего офицерства, которое доставляло большие неприятности большевикам. Мы насторожились. Встреть мы этот отряд, как знать, отделались бы от солдат с той же легкостью, с какой провели чекистов, купившихся на высокие фразы? Мы постарались выведать у милиционера маршрут отряда и, добравшись до ближайшей деревни, остановились вместе с ним в одном доме. Разбирая свои вещи, я заметил его восхищенный взгляд.
- Что вам так понравилось? - спросил я.
- Штаны... штаны, - прошептал он.
Он говорил о брюках, которые прислали мне из города друзья - отличные брюки для верховой езды из плотного черного сукна. Они целиком завладели его вниманием.
- Если у вас нет других брюк... - начал я, соображая, чего бы у него выпросить взамен.
- Больше никаких нет, - проговорил он с грустью. - Советская республика пока штанов не шьет. А в Советах мне так прямо и сказали, что у них у самих нет. Мои же совсем протерлись. Вот взгляните.
С этими словами он отвернул полу тулупа. Ужасное зрелище! Эти так называемые штаны больше напоминали сеть, причем весьма редкую - не одна рыбежка проскользнула бы сквозь нее. Для меня так и осталось тайной, как он сам умудрялся не вываливаться из них.
- Продайте, - взмолился он.
- Не могу, - решительно отказался я. - Самому нужны.
Он на мгновение задумался, а затем, подойдя ко мне ближе, тихо сказал: - Выйдем поговорим. Здесь неудобно.
Мы вышли.
- Я вот что предлагаю, - начал он. - Вы направляетесь в Урянхай. Там много чего продается: собольи, лисьи, горностаевые шкурки, золотой песок. Но на советские рубли ничего не купишь - они там не в ходу. А вот ружья и патроны обменяют на что угодно, У вас уже есть по ружью на брата, а за штаны я еще по одному добавлю и по сотне патронов в придачу.
- Зачем нам оружие? У нас надежные документы, - отозвался я как можно равнодушнее, скрывая свою заинтересованность.
- Разве непонятно? Ружья можно обменять на меха и золото. Я дам вам ружья.
- Вон оно что! Но за такие брюки двух ружей мало. Теперь во всей России не найдешь другой такой пары. Брюки нужны всем, а за ружье я получу всего лишь одну соболью шкурку. Зачем она мне?
В конце концов я добился желаемого. Милиционер вручил мне за брюки ружье с сотней патронов и два автоматических пистолета, по сорок патронов на каждый. Теперь в случае чего мы могли себя защитить. Более того, счастливый обладатель новых брюк выписал нам разрешения на право носить оружие. Итак, и закон и сила были на нашей стороне. Мы приобрели в глухой деревушке трех лошадей, двух для себя и одну для поклажи, наняли проводника, купили сухарей, мяса, соли и масла и, денек передохнув, начали наше путешествие вверх по Амылу к Саянам и к Урянхайской границе, надеясь, что в тех краях равно отсутствуют как хитрые, так и простодушные большевики.
Через три дня мы миновали последнюю русскую деревню и вышли к монгольско-урянхайской границе. Позади остались три полных опасности дня в краю распоясавшейся черни, когда ни на минуту нас не отпускал страх перед возможностью рокового исхода. Но мы собрали всю свою волю, призвали все мужество, напрягли разум и победили. Только это спасло нас от множества опасностей, только это удержало на краю пропасти, куда до нас рухнули многие, так же, как и мы, стремившиеся к свободе. Возможно, им изменило хладнокровие, возможно, не хватило поэтического дара для од в честь 'дорог, мостов и золотых россыпей', а может, просто не было лишних штанов.
Глава девятая.
К Саянам и свободе
Густые, первозданные леса окружали нас. Мы с трудом различали утопавшую в высокой, уже пожелтевшей траве тропу, вьющуюся меж кустарников и деревьев с почти облетевшей листвой. Это была старая, заброшенная Амыльская дорога. Двадцать пять лет назад по ней возили продовольствие, оборудование и рабочих на многочисленные - золотые прииски Амыльской долины. Поначалу дорога бежала вдоль широкой и быстрой реки, затем уходила в лес; там мы шли, продираясь сквозь колючие заросли, поднимаясь в горы и снова опускаясь в низины, где утопали в вязкой, болотистой почве, стараясь не угодить в одну из коварных сибирских трясин. Проводник не знал истинной цели нашего путешествия и как-то однажды, сосредоточено уставившись в землю, изрек:
- Здесь проехали три всадника. Может, и солдаты.
Он успокоился только после того, как выяснил, что следы, свернув было в сторону, снова вернулись на прежнее место.
- Они не поехали дальше.
- Жаль, - отозвались мы. - В большой компании путешествовать веселее.
