умирать.
А они все постепенно исчезли. Ни один из них не осмелился оглянуться. А Тсонгор остался на месте. Единственный, кто не мог переплыть на другой берег. Чей-то отдаленный голос звал его в мир живых. Знакомый голос. Это был голос Катаболонги.
– Ты не плачешь, Тсонгор?
Нет. Он не плакал. Он в гневе сжимал кулаки и проклинал этих окаянных воинов.
5
Суба продолжал блуждать по дорогам, но теперь он очень изменился. Он стал как боязливая тень. Избегал заходить в города, сторонился людей. Его неотступно преследовала мысль, что он – убийца оракула. Его мучил стыд. Он думал о своем отце. О его завоеваниях. О его преступлениях. И теперь ему казалось, что он его понимает. Он снова и снова вспоминал слова оракула. Да. Эта старуха была права. И он испытывал отвращение к самому себе. Он уже не думал больше о гробнице. Мысль, что ему снова придется заняться строительными работами, приводила его в ужас. Нет, он не построит последнюю гробницу. Ему хотелось убежать от всего этого. Избегать всех. Он опасен для людей. Ведь его руки могут убивать. Медленно, словно старик, он направился на север к глубоким ущельям. Они были в высоких крутых горах, нехоженых, забытых людьми. Вот только здесь он и мог затаиться. Здесь никто его не найдет. Он хотел исчезнуть, и глубокие ущелья казались ему идеальным лабиринтом, в котором можно затеряться.
Приехав туда, он в недоумении застыл при виде этих величественных гор. Горный массив, словно узкие каменистые дороги, пересекали длинные ущелья. Такие узкие, что только человек мог пройти по ним. И нигде не было ступенек, вырубленных человеком. Иногда, когда он шел по какому-нибудь ущелью, он набредал на земляную площадку. Нечто вроде террасы. Насколько видел глаз, все вокруг было пустынно и молчаливо. И впервые после убийства оракула Суба почувствовал облегчение. Несколько луней кружили в небе. Он был один в этом диком мире. И он двинулся дальше на своем муле.
Три дня он блуждал в сплетении камней, отдавшись на волю своего мула. Он не пил и не ел. Словно тихо угасающая тень, несомая ветром. На четвертый день, когда силы уже покинули его, он вдруг увидел вход во дворец, выдолбленный в скале. Сначала ему показалось, что у него галлюцинация, но нет, перед ним был вход во дворец. Строгий и величественный. Вот оно. Да, вот оно, это место, где должен быть похоронен Тсонгор. Он сразу понял это. Он сошел с мула и опустился перед дворцом на колени. Да, здесь. Может быть, этот дворец соорудил сам Тсонгор. Да-да, возможно, он пришел сюда и испытал такое же чувство, как сам Суба около кипарисов на залитой солнцем земле. А может, этот тихий, никому не известный дворец существовал с незапамятных времен. Забытый людьми. Да, именно здесь надо похоронить Тсонгора. Величественный дворец, спрятанный от глаз людских. Роскошная королевская гробница, которую никогда не найдет ни один человек. Вот здесь и должен почивать Тсонгор. Горы соответствуют его величию. Они смогут скрыть его позор. Суба уже не сомневался. Сюда не ведут следы человека. Земля здесь бесконечно красивая и бесконечно дикая. Отстраненная от мира. Он нашел ее.
Кода он снова сел в седло, он понял, что его блуждания закончены. Ему осталось только вернуться в Массабу. Он построил шесть гробниц по всему королевству и вот теперь нашел седьмую. Последнее пристанище Тсонгора. Теперь предстояло только похоронить его, чтобы он мог спать спокойно.
6
Никакой шум, никакие звуки битвы не прерывали крепкий сон короля. Тсонгор и Катаболонга больше не разговаривали. Им уже не о чем было говорить. И все-таки старый король продолжал выказывать признаки беспокойства. Катаболонга думал, что его снова волнует покрытая патиной монета. Что Тсонгор снова горит желанием перейти на другой берег, к мертвым. Но пришел день, когда он наконец заговорил, и после столь долгого молчания это было так неожиданно, что Катаболонга вздрогнул, словно напуганная обезьяна.
– Сыновьям, – сказал Тсонгор, – я завещал свою империю. Они разодрали ее в клочья и убили друг друга на развалинах города. Я не плачу о них. Но что оставил я Самилии? Ни мужа, которого пообещал ей, ни той жизни, на которую она имела право. Где она теперь? О Самилии я не знаю ничего. Она моя единственная дочь и ничего не получила от меня. Субе, возможно, я передал то, что представлял собою сам. Но Самилия от меня ускользнула. А ведь именно ей я приготовил самое большое наследство. Я хотел дать ей мужа. Земли. Я хотел, чтобы вся моя жизнь послужила этому. Обезопасить ее. Чтобы никто никогда не мог подавить ее. Чтобы моя тень, тень старого отца, витала над ней и ее потомками. А получилось, что я оставил ей в наследство только траур. Траур по своему отцу, потом траур по своим братьям, одному за другим. Смерть претендентов на ее руку. Разграбление города. Что получила она от меня? Обещание праздника и пепел сожженных домов. Самилия принесена в жертву. Я этого не хотел. Никто этого не хотел. Но все ее забыли.
Тсонгор умолк. Катаболонга ничего не сказал ему в ответ. Ему нечего было сказать. Он тоже часто думал о Самилии. Иногда спрашивал себя, не его ли долг попытаться отыскать ее. И сопровождать ее повсюду, куда бы она ни пошла. Заботиться о ней. Но он ничего не сделал. Он чувствовал, что, несмотря на симпатию, которую он питал к Самилии, его место не рядом с ней. Его верность состоит в том, чтобы ждать Субу. И он должен делать только это. Выходит, как и все остальные, он допустил, что Самилия исчезла. И, как все остальные, он испытывал угрызения совести. Потому что чувствовал: дочь Тсонгора священна. Священна потому, что она прошла через такие испытания. Священна потому, что все, один за другим, даже не заметив этого, принесли ее в жертву.
7
Суба отправился в обратный путь. Он неделями не сходил с седла, торопясь снова увидеть родную землю и с беспокойством думая о том, что он там найдет. Его мул стал совсем старый. Теперь он шел не так быстро, как раньше. Он почти ослеп, но все же продолжал везти Субу по дорогам королевства и ни разу не сбился с пути. С его седла еще свисали восемь кос женщин Массабы, которые со временем совсем побелели. Они были для Субы словно песочные часы. Прошла целая жизнь. И вот на рассвете он добрался до гребня самого высокого из семи холмов Массабы. Город был у его ног. Субе показалось сначала, что перед ним просто небольшая груда камней. Только крепостные стены еще сохранили свой величественный вид. Равнина была пустынна. Не было больше шатров, что некогда, словно деревеньки, теснились у стен города. Нельзя даже было разглядеть следы дорог, по которым раньше двигались толпы торговцев. Там не было больше ничего. Суба медленно спустился с холма и вошел в Массабу.
Это был пустой город. Никаких звуков. Никакого движения среди этих бесстрастных камней. Все разворочено. Жители, которые выжили в этой долгой войне, в конце концов убежали из этого проклятого места. Оставив все в таком виде. Площади. Наполовину разрушенные дома. Время и растительность завладели ими. Фасады покрылись зеленым мхом. Внутренние дворики, террасы заросли высокими дикими травами, они пробились между черепицей на крышах и в трещинах на стенах домов. Словно Массабу постепенно захватила растительность. Лианы обвили еще устоявшие дома. Ветер стучал дверями и поднимал густые клубы пыли. Суба проехал по улицам этого города стиснув зубы. Массаба не пала. Нет. Она тихо сгнила. Улицы были усыпаны следами былых сражений. Остатками шлемов. Осколками стекла. Обгоревшими обломками всяческих военных приспособлений.
И ему вспомнилось все. Лица тех, кого он покинул. Своих братьев. Последний вечер накануне его отъезда, который они провели все вместе. Песни, которые им пели. Вино, которое они пили. Он вспоминал, как сестра гладила его руку. Он вспоминал, как плакал, уезжая. Теперь он один знал, что все это когда-то было. Его мул шагал по этой пустыне, и ему казалось, что сам он постарел на несколько веков. Перед его глазами стоял исчезнувший мир. Весь поглощенный прошлым, он проезжал по улицам. Он походил на чудом выжившего человека, который видит, как умирает весь его род и он остается один в мире, которому нет названия.
Когда он вошел во дворец старого Тсонгора, ему в нос ударил сильный запах. Целая колония обезьян обосновалась в огромных залах дворца. Их были сотни. Тысячи. Они загадили все ковры. Они перепрыгивали из одной комнаты в другую, цепляясь за люстры. Субе пришлось пробивать себе проход между ними. Они пинали его лапами. Это были обезьяны-ревуны. Их жалобные вопли были теперь единственными звуками в городе. Жалобные вопли животных. Нечленораздельные. Иногда обезьяны кричали так ночи напролет. Раздирающий душу концерт, который заставлял дрожать стены дворца.
Суба спустился в большой зал, где покоился его отец. Там было темно. Он шел медленно, нащупывая ногами путь. Много раз спотыкался. Когда он прошел
