Катаболонга поднялся со своего места. Величавый, он всех заставил замолчать.
– Я сделал это, потому что так пожелал он. И вот я стою перед вами и говорю то, что он хотел, чтобы вы услышали. Траур окутал Массабу. Тсонгор требует от вас, чтобы вместе с его останками вы похоронили ваши мечты о женитьбе. Возвращайтесь туда, откуда приехали. Оставьте Самилию в ее горе. Тсонгор не хочет никого из вас оскорбить. Из глубины своего смертного ложа он просит вас отказаться от ваших намерений. Жизнь не пожелала, чтобы Самилия вышла замуж.
Все вокруг переглянулись. Они с уважением, стоя, выслушали его. Но теперь их охватило нетерпение. Они дрожали от возмущения. Первым заговорил Коуаме:
– У меня и в мыслях не было брать Самилию в жены сегодня, в день траура. Нет ничего оскорбительного в том, чтобы подождать. Я буду терпелив. Пусть покойный король спит спокойно, не тревожится об этом. Если нужно, я буду ждать месяцы. И когда вы завершите похоронные обряды, я скреплю с вами союз двух наших семей и двух наших империй. Почему я должен отказаться от задуманного? Я ничего не требую. Я только предлагаю. Свою кровь. Свое имя. Свое королевство.
– Ты подождешь, – сухо, вне себя от ярости, сказал Санго Керим. – Да. Конечно. И за это время укрепишь свои позиции. Подготовишься к войне. Чтобы тогда у меня не осталось ни малейшего шанса получить то, что принадлежит мне по праву. Так вот, я говорю здесь, сейчас, перед вами всеми: я ждать не намерен.
Сако, бледный как мел, крикнул ему:
– Ты оскорбляешь память нашего отца!
– Я не стану ждать, нет, – спокойно, высокомерным тоном продолжил Санго Керим, – я не подчинюсь Тсонгору, хотя и любил его как отца. Мертвые не приказывают живым!
Катаболонга смотрел на двух соперников. Не сводил с них глаз. Пытался понять их. Понять, насколько велика ненависть, которую они питают друг к другу. И не понимал.
– Тсонгор убил себя моими руками, – сказал он, – потому что чувствовал, что приближается война, и не видел иного способа предотвратить ее. Он убил себя, думая, что его смерть хотя бы прекратит вашу вражду. А вы, несмотря на траур, кидаетесь друг на друга, попирая его слова и его честь.
– Кто и чью честь попирает? – холодно спросил Коуаме. – Я приехал, чтобы жениться. Тсонгор сам пригласил меня. Я пересек все свое королевство и все его королевство, чтобы прибыть сюда. А тот, кто пригласил меня, вместо того чтобы встретить с распростертыми объятиями, приглашает меня на похороны.
Зал утонул в яростных возгласах. Все говорили разом. Кричали. Размахивали руками. О покойном просто забыли. И тут их остановил твердый и властный голос:
– Сегодня я еще дочь своего отца. Выйдите отсюда. Оставьте нас оплакивать его.
Это поднялась со своего места Самилия. Ее голос перекрыл шум. Все умолкли. Потом мужчины извинились, им стало стыдно, что их призвали к порядку таким образом. Но Санго Керим, уже уходя из зала, обернулся и сказал:
– Завтра на рассвете, Самилия, я приду к воротам города. И если твои братья не приведут тебя ко мне, в Массабе начнется война.
Он вышел, оставив за своей спиной тело старого короля Тсонгора, высохшая узловатая рука которого свисала к полу. Факелы освещали зал. В нем остались только дети Тсонгора. В последний раз собравшиеся около своего отца. В тяжелом запахе свечей. Они оплакивали смерть старого отца. Они оплакивали ушедшую жизнь. Они плакали, потому что на них надвигалась война.
4
Когда дети Тсонгора остались одни, Суба обратился к сестре и братьям:
– Сестра моя, братья мои, я должен вам кое-что сказать и делаю это сейчас, здесь, перед нашим отцом. Я виделся с ним вчера вечером. Он призвал меня к себе. Я не могу передать вам наш разговор, потому что он взял с меня клятву об этом не говорить. Скажу вам только одно: завтра я уеду. Не хороните Тсонгора. Забальзамируйте его тело. И положите его в склепе в подземелье дворца. Пусть оно покоится там до моего возвращения. Я уеду завтра. И не знаю, когда вернусь. Наш отец пожелал, чтобы я сказал вам это. С собой я не беру ничего. Только траурную одежду и коня. Я уеду надолго. На многие годы. Может быть, на всю жизнь. Забудьте меня. Не пытайтесь ни удержать меня, ни вернуть. Все, что я сказал вам, – воля Тсонгора. Для себя я не хочу ничего. Разделите королевство между собой. Так, словно я уже умер. Потому что с завтрашнего дня и до того дня, когда я сделаю все то, что мне поручил Тсонгор, я покидаю жизнь.
Самилия, Сако, Данга и Либоко слушали Субу, и всем им хотелось плакать. Суба был самый младший из них. Он еще ничего не успел в жизни. Она была чистой страницей. Суба был самый младший, и они никогда не слышали, чтобы он говорил так убежденно, с такой уверенностью. Он говорил им, что отказывается от жизни. Он говорил им, что он как бы умрет для них на несколько лет. Суба говорил, и казалось, что он внезапно повзрослел. Они спрашивали себя, почему Тсонгор для дела, которое он хотел доверить одному из своих сыновей, выбрал Субу. Почему его, самого младшего? Он не заслуживал такого наказания. Отказаться от всего. С завтрашнего дня. Уехать. В его возрасте. Без ничего, только в траурной одежде.
Самилия плакала. Она была всего на два года старше Субы. Они вместе воспитывались. Одна кормилица давала им свою грудь, это еще больше связало их. Они играли в одни и те же игры в коридорах дворца. Она с материнской заботливостью пеклась о своем брате. Причесывала его. Брала его за руку, когда ему было страшно. И вот сегодня она, слушая, как по-взрослому он говорит, не удержалась и тоже обратилась к братьям:
– Братья мои, нам осталась последняя ночь, которую мы проведем вместе. Завтра, я чувствую это, для нас начнутся испытания, которые обескровят нас и сделают одинокими. Мы выращены одним отцом. Во мне течет та же кровь, что и в вас. До сегодняшнего дня мы были кланом Тсонгора. Детьми короля, его гордостью, его силой. Он умер, и мы перестаем быть его детьми. С сегодняшнего дня у нас нет больше отца. Вы уже мужчины. Каждый из вас выберет свою дорогу. Я чувствую, и вы тоже должны чувствовать, что никогда больше мы не будем так едины, как сегодня. С завтрашнего дня каждый из нас ступит на свой путь в жизни. Это хорошо. Так и надо. Но давайте в последний раз проведем эту ночь все вместе. Пусть до рассвета живет клан Тсонгора. Воспользуемся этим временем. Временем жизни и выбора удела каждого. Пусть нам принесут кушанья и питье. Пусть нам поют печальные песни нашей страны. А потом, проведя эти часы вместе, мы простимся друг с другом. Нужно сказать друг другу «прощай». Я знаю это. Сказать «прощай» Субе, которого я люблю, как мать любит свое дитя. Кто знает, что найдешь ты здесь, Суба, когда вернешься к нам? Кто знает, будет ли еще здесь кто-нибудь, чтобы встретить тебя, омыть тебе ноги, предложить тебе фрукты и воду в знак гостеприимства? Кто знает, будет ли здесь кто-нибудь, чтобы выслушать твой рассказ о том, как ты жил те годы, что провел вдали от нас? Прощайте и вы, Сако и Данга, братья-близнецы, мои братья, прощай и ты, Либоко, ты всегда был моим советчиком. Завтра начинается новая жизнь, и я не знаю, останетесь ли вы моими братьями. Позвольте мне обнять вас всех. Простите мне мои слезы. Это потому, что я люблю вас, и потому, что в последний раз…
Самилия еще не закончила, а Суба уже крепко сжал ее в своих объятиях. Слезы катились по их лицам. И, как река в половодье, которая выходит из берегов и постепенно захватывает все ручейки вокруг, слезы пробежали от Самилии к Субе, от Субы к Сако, от Сако к Либоко. Все плакали – и улыбались. Они смотрели друг на друга, словно стараясь навсегда сохранить в своей памяти лица тех, кого любили.
Наступила ночь. Им приготовили трапезу. Пригласили музыкантов и певцов, которые пели об их родной земле и о горе разлуки с нею, пели о давних временах и о времени, которое похоронило все. Братья и сестра сидели рядышком. Смотрели друг на друга. Обнимали друг друга. Шептали друг другу слова, которые значили только одно: что они любят друг друга. Вот так они провели эту последнюю ночь. Во дворце Массабы. Под звуки кифар, с кубками вина, которые наполнялись с нежным журчанием.
Звуки этой последней совместной трапезы достигли зала, где стоял катафалк, как неразличимая мелодия какой-то нежной музыки. И они захватили тело старого Тсонгора. Он слушал эти счастливые звуки из глубины своей смерти. Он поднялся и приказал Катаболонге, который умел слышать мертвых, сопроводить его в этот зал.
По коридорам пустынного, погруженного в траур дворца, стараясь, чтобы их не заметили, тихо двигались две фигуры. Они шли на звуки музыки, пытаясь в лабиринтах дворца найти зал, где собрались дети короля. Когда наконец они нашли его, старый Тсонгор притаился в углу, глядя на своих детей, в последний раз собравшихся вместе. Он видел, как они сидят рядышком, рука к руке, нога к ноге, как
