О себе скажу, что мне случалось написать заказной роман за месяц - но это заставляло чувствовать себя измочаленной. В издательстве считается, что я пишу быстро: нормальный срок - месяца 2 - 2 с половиной, а то и 3, если издатель никуда не торопится. Причём учтите, что все мы работаем по синопсисам! Собственный роман требует обдумывания, колебаний, проб, что, естественно, увеличивает затраченное на него время.
Чтобы увидеть второй признак проекта, надо всё-таки купить или, по крайней мере, открыть несколько книг проекта. Речь идёт о различии стилей. Хотя мы, литнегры одного проекта, стараемся писать как можно проще и тривиальнее - мы всё-таки живые люди, у каждого своя манера, которую даже в заказном романе не получается изничтожить до победного конца. Вот и получается: один пишет длинными периодами - у другого абзацы из трёх строчек; один заинтриговывает читателя массивными описаниями - другой развлекает диалогами, составляющими три четверти текста… Если ваша проверка обнаружила такие различия - как пить дать, вы подсели на проект.
Третий признак проекта - вольное обращение с постоянными, переходящими из романа в роман персонажами. Особенно со второстепенными, но бывает, что и с главными, если автор с Хранителем Информации поленился связаться или редактор недобдил. Если Конан Дойл никогда не упускал из виду, что Шерлок Холмс шести футов ростом, худощав и обладает орлиным профилем, то у майора Пронюшкина в одном романе глаза могут быть голубые и проницательные, а в другом - карие и тёплые. Один литнегр изображает майора, соответственно с его указанным в первых романах проекта возрастом, человеком немолодым, грузноватым и солидным; а у другого, который ориентируется на образ Пронюшкина, созданный популярным актёром, скачет по страницам едва ли тридцатилетний красавчик. Что касается какого-нибудь второстепенного лейтенанта Чайникова, то в разных романах его могут звать то Кузей, то Филей и наделять то любовью к народным прибауткам, то мрачным резонёрством.
Тут следует уточнить: признак не абсолютный. И у великих случались проколы! Тот же Конан Дойл в разных рассказах даёт Ватсону разные имена - хотя чаще всего обходится вовсе без имени. А Генрик Сенкевич запросто терял персонажей… Дело в том, что, выдав очередную порцию очередного историко-приключенческого романа, будущий польский классик немедленно отсылал её в редакцию газеты, где роман публиковался с продолжением. Копии Сенкевич оставить себе не мог, поскольку копиркой не пользовался… Почему он этого не делал, хотя копирку изобрели аж в начале XIX века, сказать вам не могу. Может, это изобретение не дошло до Польши. Может, нарушало Сенкевичев творческий процесс… Так или иначе, важно то, что копии у Сенкевича не было. А потому, если забывал, что произошло с героем в предыдущих главах, телеграфировал в редакцию: 'Где Кмициц?' И оттуда приходил ответ: 'Кмициц в Ченстохове взорвал пушку'… Так что всякое бывает - даже у настоящих писателей! Но когда расхождения очень значительны или входят в систему, стоит заподозрить неладное.
Не думаю, что указанные признаки, даже будучи обнаружены, побудят читателя отказаться от покупки новых книг проекта. Мотивы, заставляющие его так поступать, иррациональны и таинственны - по крайней мере, для меня… Но, по крайней мере, читатель будет иметь выбор.
6. ВЕСЁЛЫЕ КАРТИНКИ
То, что на обложке детектива…
Театр начинается с вешалки. Рыба - с чешуи. Книга - с обложки. Казалось бы, о том, что присутствует на обложке, в этих записках говорить нечего: литературный негр здесь не при чём… Ан нет, всё-таки при чём! Поэтому поговорим.
Законченный и отсылаемый по электронной почте в издательство роман всегда несёт с собой два маленьких довеска: аннотацию и изложение. Аннотация - это те несколько строчек, которые печатаются на задней стороне обложки для того, чтобы привлечь читателя… По крайней мере, я отношусь к аннотации именно так. Другие, бывает, вдаются в раскрытие преступления, отметая версии, которые сами же и воздвигают в начале романа. Допустим: 'Убит генеральный директор фирмы ритуальных услуг 'Закат' Антон Парфентьевич Соловец. Веские улики указывают на его бывшего друга и конкурента Василия Курилкина. Однако постепенно следствию становится ясно, что жена покойного Ада Люциферовна что-то скрывает…' Ну и к чему это ведёт? К тому, что предупреждённый читатель будет проскальзывать взглядом страницы, посвящённые Курилкину, стремясь поскорее добраться до Ады Люциферовны. Полромана так проскользить можно…
Вообще-то литнегру, конечно, глубоко фиолетово, кто и как будет читать его роман, но я из чистого альтруизма (гонорар от этого не зависит) стремлюсь, чтобы читатель за свои деньги получил удовольствие. А какое тут удовольствие, если ещё до начала чтения тебя выводят на правильную версию? Тогда написали бы прямо на обложке, кто убийца! Поэтому я стараюсь выражаться обиняками, выдавая самую завязку: 'Генерального директора фирмы ритуальных услуг 'Закат' Антона Соловца убили, вогнав ему в живот осиновый кол. Кто мог желать ему смерти? И какие опасности подстерегают работников похоронного бизнеса в России?'. А уж там читатель пусть гадает по ходу действия: злобный Курилкин так ненавидел своего бывшего партнёра, что всерьёз считал его вампиром - или холодная красавица Ада, обожающая готический прикид и чёрный цвет, окрутила доверчивого Соловца ради получения доступа к мёртвым телам? Детектив - это шахматная партия. Выигрывая в ней, читатель чувствует себя разочарованным. Значит, не следует давать ему фору.
Вторая цидулька, прилагаемая к роману - краткое его изложение. На полторы странички или чуть меньше. Редакционный предрассудок гласит, что изложение делается для художника, дабы он знал, что рисовать на обложке. Лично я поняла, что это всего лишь предрассудок, увидев обложку моего первого литнегритянского романа, когда он уже лежал на лотках…
Напомню: роман был о хищениях произведений искусства. Корпя над изложением, я, неопытная юная литнегритянка, из кожи вон лезла, стараясьутрамбовать в полторы странички все сюжетные линии. Упоминались там и картины русских передвижников, представлявшие особый интерес для похитителей; и подземные катакомбы под Санкт-Петербургом, в которых хранили уворованное достояние человечества; и золотой языческий идол угро-финских племён, на которого наткнулся майор Пронюшкин в процессе преследования преступников… Словом, материала для художника, казалось бы, пруд пруди!
И что же в итоге оказалось на обложке? Угадали: то, что даже в бредовом сне нельзя связать ни с романом, ни с изложением. На картинке, точнее, коллаже, актёр, который обычно играет майора Пронюшкина, прижимал к себе не присутствующую в сюжете блондинку. На майоре - рубашка с короткими рукавами и летние светлые брюки, на блондинке - нечто пляжно- бретелистое. Самое оно, учитывая, что дело в романе происходит в суровом январе, а герои то и дело ругают арктические холода, которые обрушились на Питер…
У меня вышло десять заказных романов. Чтобы сосчитать случаи совпадения между картинкой и изложением, хватит пальцев одной руки. С лихвой! Даже если обладатель руки имеет неполный комплект пальцев… Уяснив это, я больше не страдаю. А изложения пишу в таком духе: 'Дело происходит в Сочи, жарким летом. Сюжет заключается в незаконном изъятии органов у пациентов частной клиники и перепродаже их за рубеж. Филипп Иннокентьевич Дракин - маленький, черноволосый, в очках - нуждается в операции удаления камня из желчного пузыря. Его оперирует доктор медицинских наук Семён Бекбулатович Томилин - толстый, рыжий, лысоватый…'
Иногда срабатывает. Я не хочу сказать, что художник станет специально изображать очкастого брюнета Дракина и рыжего лысоватого Томилина, но что-то из перечисленного на обложку всё-таки попадёт. Например, толпа легко одетых людей. Или набережная в Сочи. Или руки хирурга в резиновых перчатках.
Но чаще всего, такое чувство, художнику просто неохота заморачиваться тем, что я там понаписала. Зачем, если всегда есть беспроигрышный вариант - ляпнуть на обложку сзади и спереди кадры из сериала с узнаваемым актёром в роли Пронюшкина! Первые, которые подвернутся. А там уж пускай читатель ломает голову, соотнося обложку с начинкой.
Это меня ничуть не удивляет: в проекте каждый рядовой труженик - что художник, что литнегр - делает свою часть работы с изрядной долей отвращения, стремясь побыстрее отделаться. К художнику претензий нет… Кто меня удивляет, так это главный редактор, который должен был бы, по идее, раньше меня заметить диссонанс обложки и содержания в подавляющем большинстве книг проекта - и принять какие-то меры. Либо художника обязать следовать изложениям, либо нашу негритянскую братию избавить от бессмысленного писания оных.
Однако всё остаётся, как есть. Изложение - священная корова. Одна из тех традиций, бессмысленность которых ясна всем, и которую, однако, все поддерживают… Почему? Очевидно, потому, что она - традиция. Других объяснений у меня нет.
7. ХИМЕРА, ИМЕНУЕМАЯ ЛИЧНОСТЬЮ
Когда литературный негр пишет за другого, где пребывает при этом его личность?
Пишущий человек, которому не довелось побывать литературным негром, располагает естественной роскошью писать за себя и от себя. Сугубо от себя. Даже если он пробует разные стили, разные методы изложения и прочее. Даже если принять во внимание, что писательство - это попытка стать другим… Писатель становится этим 'другим' опять-таки в пределах собственного самовыражения. Он способен написать рассказ от лица своего соседа - но рассказ будет принадлежать именно ему, а не соседу, учитывая, что сосед двух слов на письме связать не может.
А вот представьте-ка, что писатель, худощавый волосато-бородатый дяденька с внешностью престарелого хиппи, буквально влезает в шкуру своего соседа, стокилограммового и лысого Василия Прокофьевича Хрюндина! Причём до такой степени, что пользуется его паспортом, живёт в его квартире, спит с его женой Мадленой Тимофеевной, ходит за завод, где работает Хрюндин. И при этом все принимают его за Хрюндина…
Таково ремесло литературного негра. Кое в чём оно ближе к шпионству, чем к литературе. Я, женщина тридцати с лишним лет, кандидат медицинских наук, соприкасавшаяся с милицией только при получении паспорта, вынуждена изображать шестидесятилетнего мужчину, значительную часть жизни проработавшего в правоохранительных органах. И хотя редактор не требует полной маскировки, образ проекта влияет на то, что я пишу. Я оснащаю мясом человеческих отношений костяк сюжета, который никаким сверхъестественным образом не зародился бы в моей голове. Я консультируюсь со специалистами, выясняя юридические детали, которые у Писателя - и у его alter ego майора Пронюшкина - должны от зубов отскакивать…
Насколько я становлюсь Писателем? И майором Пронюшкиным? И где пребывает при этом моя личность? Или, может быть, главные редакторы пошли дальше нацистских главарей? Те освобождали своих подданных от химеры, именуемой совестью; эти - от химеры, именуемой личностью?
Нет, личность не безмолвствует. Во-первых, она всё равно сказывается - и в подборе слов, и в длине предложений, и в медицинских сведениях, которые я неизменно нахожу куда приткнуть… Во-вторых, отпущенная на самотёк личность любуется со стороны, чего я там вытворяю. Смотрите, как я органично употребляю служебный милицейский жаргон! Смотрите, как я здорово описываю эротическую сцену от мужского лица - включая ощущения со стороны органов, которых у меня никогда не было… Эх-х, жаль, никто из читателей этого не оценит. Чтобы оценить, надо знать о различиях между мной и Писателем. А если различие чувствуется, порождая диссонанс, значит, не так уж безупречно я притворяюсь… Короче, главный комплимент Максим Максимычу Исаеву - чтобы его продолжали считать штандартенфюрером Штирлицем.
Быть Штирлицем удобно. Ты лишаешься собственного имени и биографии, но взамен приобретаешь возможность попробовать много такого, чего лишён был Исаев. Глушить шнапс в кабачках и бить морды бюргерам. Носить красивую чёрную форму. Пользоваться преимуществами арийского происхождения. Получать сентиментальные открыточки на Рождество… Кое-что
