Шли часы. Я начал различать самые тонкие оттенки жары. Внезапный, буравящий утренний зной по своему характеру совершенно не похож на безжалостную полуденную жару, которая, в свою очередь, отличается от гнетущей, разливающейся ближе к вечеру расплавленной меди.
Было около четырех дня, когда я заметил какое-то сотрясение в хлипкой хижине Гамона. Это означало, что он перемещается внутри. Наконец дверь приоткрылась, и оставалась в таком положении целых пять минут. И только после этого в проеме появилась человеческая фигура.
Я охнул, как, не сомневаюсь, и остальные. Фигура в черном вечернем платье, с копной длинных, черных, как у азиатки, волос на голове начала не спеша спускаться по лестнице. Лишь тот, кто находился в плену западных предрассудков, мог предположить, что это новое существо — всего лишь талантливый трансвестит. Никто из нас в это не поверил, разве что английский юрист господин Смит. Та, что шла вниз, была до последнего жеста, до последней ужимки Дамронг. У меня по спине и рукам пробежала дрожь. Шея моментально затекла, и я стоял в изнуряющей жаре как вкопанный. Потрясенный, ждал, когда с ярко накрашенных губ слетят первые слова.
Изящной походкой, красиво выпрямив спину, она пошла через двор — ни малейшей нарочитости в соблазнительном покачивании бедрами.
— Пора. — Голос прозвучал мягко, неотразимо. Удивленные, не в силах справиться с потрясением, кхмеры поднялись и прикатили гигантские бамбуковые шары. — Приведите заключенных, — приказала Дамронг, и эти слова были сказаны ее голосом. Она говорила по-кхмерски, но я нисколько не сомневался в смысле ее приказаний.
— Нет! — невольно выкрикнул я и вскочил на ноги.
Она с любопытством обернулась и вскинула голову, предлагая встретиться с ней взглядом. Но я был не в силах это сделать. Сколько ни старался, не смог посмотреть в эти глаза.
— Привет, Сончай. — Ее тон был насмешливо-соблазнительным. — Ты успел поесть?
Словно онемев, я покачал головой.
— Посмотри на меня, любовник. Посмотри мне в глаза.
Я снова покачал головой, словно деревенский дурачок.
— Неужели, дорогой, ты не рад меня видеть?
— Что… что… — забормотал я. — Что ты сделала с Гамоном?
Она улыбнулась.
— Очень похоже на тебя — задавать самые трудные вопросы. Неужели ты любишь его больше, чем меня? Мне кажется, так оно и есть. Так вот, Сончай, он в доме, медитирует. Можешь пойти поздороваться с ним.
Если я до этого просто испугался, то теперь меня пронзил парализующий ужас. А про себя подумал, что ничто на свете не заставит меня войти в комнату монаха. Кроме одного.
— Иди туда, Сончай, — приказала она. — Или посмотри мне в глаза.
Она сделала шаг в мою сторону и склонила голову, словно принуждая встретиться с ней взглядом. Я отвернулся и обнаружил, что двигаюсь к хижине.
Поднялся по шаткой лестнице, уже не сомневаясь, что увижу внутри. И не ошибся: когда я вошел, он сидел в позе полулотоса в полном монашеском облачении. Это, разумеется, был начавший разлагаться и наполняющий помещение запахом формальдегида труп Дамронг. Остекленелые глаза широко открыты. Все странным образом сразу встало на место. По логике колдовства мертвое тело было необходимо, но в самом ли деле она заключила дух брата в этом трупе? Это слишком, даже для нее. Но труп по крайней мере не двигался. Воспользовавшись возможностью, я обыскал комнату и нашел свой мобильный телефон, который отобрали у меня кхмеры. Нажал кнопку автодозвона и услышал голос Кимберли.
— Ты где?
— Понятия не имею.
— Трагедия?
— Еще какая.
— Оставайся на линии сколько сможешь. Сейчас попробую перевести твой звонок в Виргинию.
Не разъединяясь и надеясь, что заряда аккумулятора хватит, я положил телефон на пол.
С улицы донесся стук металлической двери. Я вышел на балкон и увидел, что кхмеры связали Смиту и Танакану за спиной руки и выводят во двор. Англичанин, со своим пристрастием к логике, хотя и был напуган, но сохранял самообладание. Танакан же, наоборот, трясся всем телом и, похоже, обмочил саронг.
— Привет, любовнички, — приветствовала их Дамронг. — Не ожидали меня увидеть?
Красивым шагом она подошла к пленникам и потрепала Смита по лицу.
— Долбаный извращенец, — буркнул англичанин.
Дамронг ответила радостно-циничным смехом, который я так хорошо помнил.
— Ах, Том, ты так ничего и не усвоил. Вот почему влип в эту историю. Был бы азиатом, понимал бы все намного лучше.
Смит отвернулся и сплюнул. Я невольно восхитился тем, как ему снова удалось обрести мужество. Правда, опасался, что это ненадолго.
— Если ты так уверен, — продолжала Дамронг, — что я свихнувшийся извращенец, вырядившийся в женское платье, отчего не посмотришь мне в глаза? Ну, Том, давай, сделай такое одолжение.
Я видел, что он тоже не способен выдержать ее взгляд. Это шло от подсознания подобно страху зверей перед огнем. Дамронг протянула руку и взяла англичанина за подбородок.
— Ну-ка, Том, будь добр, назови меня снова долбаным извращенцем.
Что-то произошло с его личностью. Он хотел бы и дальше проявлять истинное британское мужество, но не мог. Дамронг разрушила его сердцевину — это сложное, иллюзорное, противоречивое, но жизненно необходимое представление о собственном «я», без которого человек не более чем беспомощное дитя.
Дамронг кивнула кхмерам, превратившимся в ее рабов. Один взял англичанина за голову, другой удерживал веки, не давая закрыть. Я смотрел будто завороженный, как Дамронг сделала шаг к Смиту и заглянула прямо в зрачки.
«Нет-нет, нельзя, — думал я. — Невозможно сталкивать без подготовки невинную душу с потусторонним. Урон будет больше, чем уничтожение тела».
Смита словно ударило электрическим током, словно хлестнули кнутом. Внезапно он обмяк, превратился в тень, лишился скелета. Из глаз хлынули слезы, и я отвернулся. Он что-то бормотал. Мне показалось, я услышал слово «мама», но разобрать было трудно. Дамронг овладела его волей.
Следующим был Танакан. Презрительно посмотрев на Смита, Дамронг направилась в сторону банкира. Тот быстро заговорил по-тайски. Я силился разобрать слова и наконец догадался, что он перечисляет все, чем владеет: поместья, дворцы, острова, золото, ценные бумаги. Предлагает все это ей, умоляя принять, и в то же время мучительно сознает, что у него нет ничего такого, в чем нуждаются мертвые. Он обращался к ней так, как обычно обращаются к королевским особам и Буддам. В Танакане не было ничего от стойкости белых — он безоговорочно принял новую реальность.
— Я построю тебе храм, — скулил он. — Твое имя и облик станут боготворить. Ведь я миллиардер и такие вещи не составляют для меня труда.
Дамронг весело рассмеялась и что-то приказала кхмерам. Легко было догадаться, что именно, потому что охранники принялись подталкивать пленников к бамбуковым шарам.
Я пытался придумать какой-нибудь необыкновенный выход — нечто такое, что и за миллион лет не пришло бы в голову Аристотелю. И понял, что придется возвратиться в хижину, хотя от отвращения все во мне против этого восставало.
Потребовалась всего минута, чтобы раздеть труп. Я быстро переоделся в шафрановое одеяние и, стараясь подавить тошноту и не смотреть на Y-образный разрез на теле, поднял мертвую на руки (без внутренних органов она весила намного меньше, чем раньше). Схватив «Калашников» Гамона и газовую зажигалку для свечей, бросился к двери.
Непривычный к такому одеянию, к тому же с трупом на руках, я споткнулся на лестнице, но никто не обратил на меня внимания. Первобытная оргия садизма была в полном разгаре, и все увлеклись зрелищем, наблюдая, как кхмеры вяжут Смита и Танакана словно свиней, принуждая согнуться в три погибели и принять позу зародыша. Танакан был меньше ростом, и его оказалось легче пропихнуть через люк в шар.
