– Кстати… – Он похлопал по карману куртки рукой и извлек бумажник. – Я опоздал на целый час. Ребекка сказала, что надо платить по доллару за минуту, правильно?
Лесли растерялась. Деньги. Даже этот разговор обещал закончиться подсчетами. Она вдруг поймала себя на том, что, несмотря на мрачноватый вид и на то, что завтра по его милости ей могут дать от ворот поворот, этот серьезный, очень взрослый человек ей весьма и весьма приятен. Более того, казалось, что на столь отвратительные ей мелкие подлости, лизоблюдство и ложь он в отличие от многих не способен.
Глупости, сказала себе она. Таких людей почти не существует. Все хитрят и идут на сделки с совестью ради того, чтобы поуютнее устроиться в жизни. Ну, или девяносто девять человек из сотни.
Она стала внимательнее всматриваться в изгиб его довольно тонких плотно сжатых губ, в вертикальные морщинки на щеках и горизонтальные на лбу. Создавалось впечатление, что он носит в себе некую беду и бесконечно страдает.
Подлецы не обременяют себя самобичеванием, подумала Лесли. Они для каждой своей низости придумывают правдоподобное оправдание. Этот же, такое чувство, почему-то ест себя изнутри. Может, он как раз один из сотни? Или я ошибаюсь?
Рассел, отсчитав шестьдесят долларов, протянул их ей. Она неуверенно качнула головой.
– Послушайте… Мне как-то неудобно…
– Чего тут неудобного? – Он приподнял и опустил не слишком широкие, но мускулистые плечи. Даже спрятанные под курткой они смотрелись мужественно крепкими. – Правило есть правило. Вы ждали меня, сидели с Терри – все по справедливости. Берите.
Лесли встала и медленно протянула руку. Доусон, кладя на ее розовую ладонь тонкую пачку, случайно коснулся ее пальцев своими. До чего же грубая кожа! – снова подумала Лесли, удивляясь, что это прикосновение отдалось в душе отнюдь не отвращением – неким странным, неожиданно теплым и необыкновенным чувством.
– Это правило ввели совсем недавно, – пробормотала она. – Мне, честное слово, как-то непривычно…
– А вы заставьте себя привыкнуть, – мягко и вместе с тем настойчиво посоветовал Рассел. – Правило ведь верное. Почему, если я не успеваю вовремя забрать собственного ребенка, вы должны за просто так нарушать свои планы, быть может портить отношения с близкими, друзьями? Скажем, вы договорились поужинать с подругой, другом, матерью, они, бедные ждут вас в ресторане, а вы торчите здесь – разве это правильно?
Лесли молча покачала головой.
Рассел взглянул на внимательно слушавшего разговор взрослых племянника, снова потрепал его по голове и с грубоватой мужской нежностью привлек к себе.
– Правда, этот страдалец-ребенок не мой, а моей сестры и о том, что какое-то время печься о нем придется мне, я узнал только вчера вечером, но ведь вы здесь совсем ни при чем. Это наши, семейные дела. – Потирая лоб, он о чем-то на миг задумался, потом взял Терри за подбородок и приподнял его голову, поворачивая к себе лицом. – Что ж ты, дружок, поднял крик? Велика беда – ударила девчонка!
– Так ведь она же во какая! – Терри вскинул руку.
– Стейси почти на год старше Терри и на целую голову выше, – сказала Лесли. Терять ей было все равно нечего, а винить в чем-либо мальчика не имело смысла. Бедняга и так настрадался.
– Подумаешь, на голову выше! – воскликнул Рассел. – Мужчина должен быть терпеливым и выносливым. И не показывать женщине, что ему больно. – Он легонько шлепнул пальцем по самому кончику Теренциева носа.
Тот хитро заулыбался и спросил:
– А мужчине можно?
– Что?
– Показывать, больно тебе или не больно?
Рассел лукаво взглянул на Лесли и едва заметно улыбнулся. Улыбка, хоть и была мужественно сдержанной, очень ему шла.
– А вы как считаете, мисс Спенсер? – спросил он с шутливой серьезностью.
– Можно ли показывать, что тебе больно? – уточнила Лесли, размышляя, как правильнее ответить. Дети прислушивались к каждому ее слову, особенно вдумчивые – такие, как Терри.
– Нет, – сказал Рассел. – Если, конечно, ты настоящий мужчина, а не какая-нибудь нюня.
– Настоящий мужчина должен терпеть боль молча, – медленно проговорила она. Но тут снова взглянула на синяк Терри, который, казалось, темнел и расплывался с каждой минутой, и ее сердце сдавил прилив жалости. Порывисто приблизившись к мальчику, она присела на корточки и прижала его к груди. – А пятилетний мальчик, который только учится быть мужчиной, может и покричать.
– Тем более что когда ударяют, то так больно, – пробубнил Терри.
– Конечно! – подхватила Лесли, поднимая голову.
Рассел смотрел на них с Терри и о чем-то размышлял. Его глаза больше не улыбались, а взгляд был исполнен печали с примесью не то нежности, не то желания поверить во что-то светлое.
– Ни о чем не волнуйтесь, – спокойно произнес он. – Вы в самом деле не виноваты.
Лесли, уже свыкшаяся с мыслью, что завтра ей укажут на дверь, в первое мгновение не поверила своим ушам. Потом, когда до нее дошел смысл его слов, чуть отстранила от себя Терри, рывком выпрямилась, подпрыгнула на месте, схватила Терри за руки и покружила с ним по устланному ковром полу.
– Значит, вы не будете на меня жаловаться? – с детской непосредственностью спросила она, взглядом, полуулыбкой и едва заметным движением бровей умоляя Доусона, чтобы тот не сказал, будто она не правильно его поняла, и чтобы не передумал.
Он снова улыбнулся, и грусти в его глазах стало как будто меньше.
– Не буду, мисс Спенсер. Настоящих мужчин не красят и жалобы. Верно я говорю, Теренций?
Настоящий мужчина. Такое чувство, что этот Доусон именно из таких, размышляла Лесли, выключая перед уходом компьютеры и свет. Не трепло, сдержан, толкует о справедливости… Впрочем, мы слишком плохо друг друга знаем. Удивительно, но я даже рада, что с ним познакомилась. Как же забавно все выходит! Если бы он не опоздал и если бы Терри не заполучил синяк, тогда я, быть может, и не рассмотрела бы толком, какой этот Доусон.
За окном опять лил дождь, а Лесли, как назло, забыла зонтик. Надев курточку и повесив, точно огромный кулон, сумку на шею, она вышла в промозглый вечерний полумрак. Машина Доусона еще стояла на дороге, а сам он сидел на корточках перед Терри и быстрыми движениями руки смахивал белым платком грязь с вельветовых детских брючек.
Лесли заперла парадную дверь и, на ходу застегивая куртку и ежась от сырости и холода, зашагала по улице.
Рассел повернул голову.
– Вы что, пешком? – удивленно спросил он.
– Ага. – Лесли кивнула и смахнула скатившуюся на кончик носа большую дождевую каплю. – Я живу совсем недалеко, люблю на ходу понаблюдать за другими прохожими, полюбоваться городом. И потом… – Она засунула руки в карманы, подняла плечи и с улыбкой призналась: – Не умею водить машину.
– Серьезно? – изумился Рассел, встряхивая платок и выпрямляясь.
– Конечно, серьезно. Что случилось? – Лесли кивнула на брюки Терри.
– У Теренция сегодня день неудач, – ответил Рассел, открывая заднюю дверцу и жестом веля племяннику забираться внутрь. – Шлепнулся на ровном месте. Причем не на асфальте, а на газоне, по которым ходить нельзя. Вот что значит нарушать правила!
Лесли провела по лицу рукой, стирая капли со щек и ресниц, и взглянула на квадрат земли с пожухшей травой. У самого края, в том месте, где упал Терри, была размазана грязь и испачкан каменный бордюр.
– Бедный мальчик. Не сильно ударился?
– Не-а, – ответил Терри уже из машины. – Я совсем не ударился, только вымазался.
– И то хорошо. – Лесли улыбнулась ему, потом взглянула на Рассела и махнула рукой. – Еще раз до свидания.
– Постойте! – крикнул он, не успела она повернуть в сторону дома. – Давайте мы вас подвезем, ведь
