Паавола с подозрением посмотрел на Олексея, потом спросил, не осталось ли какой жратвы на столе после подполковника или тот все слопал, и, узнав, что кое-что осталось, поспешил в горницу.
Суоминен задержался в избе. Он сперва грел перед печью окоченевшие руки, потом тихо сказал Олексею, словно предупреждая:
— Да, мороз там сильный и наст тоже крепкий, следов не видно. Но вам, хозяин, лучше было бы не спрашивать, не интересоваться этим делом…
Олексей задумался, и смутная догадка мелькнула у него. Он вспомнил и карту, лежавшую, на столе, и испуг Мийтрея, когда он вошел в горницу с горячими оладьями. «Хорошо, что в избе нет женщин. Бабам не надо знать таких вещей, — подумал он про себя. — А вот в Кемь стоило бы послать весть».
Проделав большой и трудный путь по глухим лесам, усталый, голодный, обросший бородой Мийтрей добрался до Кеми. Отдохнув после дороги, он рассказал своим землякам-карелам, как ему просто чудом удалось спастись от верной гибели. Рассказал он и о том, как белофинны бесчинствуют в их родных деревнях, убивая и грабя население. В отряде Красной гвардии были люди, хорошо знавшие прежде Мийтрея. Знали они его как пустомелю, любителя рассказывать всякие небылицы, но то, что он сообщил им, было правдоподобно. О бесчинствах белофиннов многие из них знали на собственном опыте. Правда, вскоре кто-то из вновь прибывших намекнул, что надо бы за Мийтреем приглядеть, тот ли он, за кого себя выдает, но некому было заниматься этими делами. Да и не до Мийтрея тогда было. Каждый день отовсюду прибывали все новые и новые люди. Отряд только организовывался. Штаба еще не было, сами выбирали командиров. И главная забота была — добыть оружие и питание. А потом события приняли такой оборот, что о Мийтрее уже и забыли…
Английские войска, высадившиеся в Мурманске, начали продвигаться по Мурманской железной дороге на юг, сперва не предпринимая никаких действий против советских войск и органов власти, а затем, когда Белое море освободилось ото льда, опираясь на свой военный флот, интервенты перешли от дипломатии к открытым военным действиям. Они разогнали местные органы Советской власти и начали массовую расправу с коммунистами и советскими работниками. К карельским и финским красногвардейцам у англичан было иное отношение, чем к русским: они стремились использовать карел и финнов для изгнания из Карелии засевших в приграничье белофиннов, так как за спиной белофиннов были немцы. Поэтому стоявший на севере Карелии финский красногвардейский отряд и формировавшийся в Кеми карельский отряд были преобразованы в легион. Вооруженные британским оружием и состоявшие на довольствии у англичан карелы отправились изгонять с карельской земли отряд Малма.
Мийтрей опять оказался на родной стороне.
…Было начало сентября, но солнце светило совсем по-летнему. Небольшой дозор карел-легионеров отдыхал на берегу лесного озерка неподалеку от Тахкониеми. Расположившиеся у костра мужики говорили о своих домашних делах, им всем хотелось скорее заняться мирным трудом. А мысли Мийтрея были далеко отсюда. Ему еще не скоро заниматься домашними делами, своим хозяйством. Но уж когда он за них возьмется, то масштаб их будет совсем не тот, что у этих мужиков.
Мийтрей сделал вид, что он дремлет. Ему и в самом деле хотелось вздремнуть. В голову лезли всякие разрозненные картины. Почему-то-вспомнилось чернильное пятно, которое, наверное, и сейчас видно на полу в том доме, на финской земле, в Каяни. Мийтрей усмехнулся, вспоминая, как он нечаянно выронил склянку с чернилами. И как только он не пытался стереть это пятно: набрал золы из печи, думал, что чернила впитаются в золу. Потом скреб ножом, всю краску исцарапал, а пятно стало еще заметнее. Лейтенант пришел прощаться и, конечно, сразу заметил пятно; он отчитал Мийтрея, сказав, что так грубо и неумело скрывать следы не полагается. «В нашей работе это очень опасно», — заметил он. Лейтенант, образованный и благовоспитанный господин, любил пользоваться этим выражением: «наша работа».
Прощальный вечер Мийтрей провел в обществе этого лейтенанта. Вместе поужинали. «Видимо, здесь так положено», — решил Мийтрей. Выпили немного коньяку. Коньяк был дорогой, высших марок. Лейтенант пил из маленькой рюмочки, Мийтрей предпочел отхлебывать из стакана. Лейтенант разговорился. Шагая взад и вперед по комнате, рассуждал о том, что их работа требует сильных людей.
— Наша работа, мой друг, во все времена была первоосновой всякой государственной власти. За нее платят хорошо, но никакой публичной славы не заслужишь. Наоборот, слово «шпион» звучит далеко не лестно. А вы знаете, первым шпионом в мире был Иисус Христос, но он тоже не бахвалился этой славой…
В нашей работе не надо искать романтики. Ничего красивого, заманчивого в ней нет, — подчеркнул лейтенант. — Романтика в ней может оказаться слишком дорогой. И тот, кто ищет в ней романтику, очень быстро разочаруется. И уж если впряжешься в эту упряжку; то не брыкайся, тяни…
И Мийтрей тянул.
В первую деревушку, где находились белофинны, легионеры ворвались так неожиданно, что никому из белофиннов не удалось бежать. После короткого боя в деревне опять наступила тишина. С белофиннами было покончено. Пришли свои, карелы. На радостях жители деревушки готовы были поставить на стол все, что у них было, а была у них лишь картошка да рыба. Легионеры оказались побогаче — у них имелся и хлеб, и мука, и мясные консервы в длинных четырехугольных банках. По всей деревне топились бани, народ высыпал на улицу. Мийтрей тоже ходил по деревне, заигрывая с девушками, балагурил со стариками. Возле одной из бань он заметил знакомого паренька лет пятнадцати и подошел к нему.
— Как живете, Микки?
— Как все.
Мийтрей, разумеется, и так знал, как живут в доме Микки. Жил он со старым дедом и бабушкой. Мать умерла, отец не вернулся с фронта.
Мийтрей достал из-за пазухи банку консервов и протянул Микки:
— Вот снеси бабушке и передай ей поклон от меня.
— Да что ты… — растерялся парень. — Не надо.
— Бери, бери. Мы люди свои. Вечерком, Микки, я дам тебе еще одну банку. Только ты должен помочь мне.
— Конечно, помогу.
И Мийтрей попросил паренька сбегать в соседнюю деревню.
— А как я выйду из деревни? — испугался паренек. — Ведь никого не выпускают ваши. Сам знаешь.
— Знаю. Ночью я буду стоять в карауле. Вон там. Я тебя и выпущу. Дам тебе записку, и ты снесешь ее. Кому — я скажу потом.
Микки согласился выполнить просьбу Мийтрея. Ночью Мийтрей сунул ему записку, запечатанную в конверт, банку консервов на дорогу и выпустил из деревни.
Но Мийтрей не знал одного: Микки мало-мальски знал грамоту. Выйдя из деревни, где-то на полпути, как только начало рассветать, парень вскрыл конверт: он решил проверить свои познания в грамоте. Содержание письма его удивило. В нем Мийтрей просил кого-то передать отцу, что по реке поднимается семга. Микки несколько раз перечитал письмо и рассмеялся. Конечно, он слышал, что у Мийтрея немного ветерок в голове, но теперь, видно, совсем тронулся. Какая же семга в это время года поднимается по реке? И откуда Мийтрей нашел себе отца — его отец давно умер? И какое отношение Мийтрей имеет к рыбалке и что он понимаете этих делах? Небось удочки никогда в руках не держал. И Микки решил, что из-за такой ерунды, блажи какого-то сумасшедшего, он не побежит за двадцать верст в чужую деревню. Тем более что в той деревне должны быть белые. Возьмут и начнут расспрашивать, откуда, куда, зачем. Обратно вернуться Микки не посмел и поэтому решил пойти на лесное озеро, где был на рыбалке дед. Дед, кстати, ждал его, и Микки собирался идти к нему. Но начался бой, и из деревни никого, не выпускали. Хорошо, что подвернулся Мийтрей. Да и то польза от пустомели…
Мийтрей был встревожен. В следующей деревне белофиннов опять застали врасплох. Правда, весь гарнизон уничтожить не удалось, хотя большая часть финнов погибла. Удалось бежать и командиру белофиннов, двадцатилетнему егерю Таккинену, «отцу», как его называл в записке Мийтрей. После боя Мийтрей понял, что записку в деревню не доставили. Куда же делся этот Микки и кому он передал записку? Правда, ему, Мийтрею, пока ничто не угрожало. Его даже назначили командиром группы, которая пошла через Тахкониеми. Назначили потому, что он был родом из этих мест и хорошо знал здешние места и людей.
