только хотел сказать…
…Четверо суток Карстнер отъедался и отсыпался в Маллендорфе, стремясь продлить как можно дольше упоительное ощущение тепла, сытости и безопасности. Хозяин хутора, сухощавый мрачный старик, дал ему одежду, которая сразу же превратила Карстнера в типичного рабочего гамбургских верфей. Лагерное тряпье старик сжег. - Больше вам здесь оставаться нельзя, - сказал он однажды утром, ставя перед Карстнером кастрюлю дымящегося картофеля, - того и гляди появится бауэрфюрер. Он может что-нибудь пронюхать. - Хорошо. Сегодня уйду… Когда стемнеет. - Куда вы без документов! Карстнер пожал плечами и, отправив в рот последний кусочек пареной брюквы, потянулся за картофелиной. - Мы ждали другого и приготовили документы для него… Но пришли вы… Для вас у меня нет документов. Карстнер опять ничего не ответил и, взяв еще одну картофелину, посыпал ее крупной сероватой солью. - Придется переправить вас в Гамбург так… Там сделают документы. - На всех дорогах сейчас пикеты. - Это так, - согласился старик. - Но я думаю, можно подняться по Эльбе на барже. Только придется не высовывать носа из трюма. - Ну, это пустяки.
…Он сошел на берег севернее Гестахта. Оттуда до Гамбурга ходил трамвай. Поднявшись по откосу, Карстнер миновал лесопилку и вышел к трамвайному парку. Он шагал вдоль побеленного бетонного забора, стараясь держаться непринужденно. Изогнутые трамвайные дуги, дойдя до пересечения проводов, трещали, на лоснящийся булыжник мостовой сыпались синие искры. И каждый раз это заставляло Карстнера вздрагивать. Он не мог забыть, как однажды ночью бросился на проволоку хефтлинк номер 14271 Лео Брунес. Послышалось противное шипение и тоже посыпались искры. Только не голубые, оранжевые. И запах!.. Потом на всех вышках зажглись прожектора, пулеметы взяли проволоку на прицел, и ток отключили. Пронзительно заклекотал звонок. Карстнер вздрогнул и шарахнулся в сторону. Он чуть было не попал под трамвай. Грохочущий вагон пронесся мимо. Но звон все еще стоял в ушах. Будто колотили в рельс на аппельплаце. Сумерки быстро сгущались. Зажглись фонари. Оми мерцали в дрожащем воздухе. В сплетении трамвайных проводов появилась луна. Белый забор парка поголубел. В воздухе пахло бензином и гарью. Карстнер с наслаждением вдыхал этот специфический городской запах. На углу, возле небольшой пивной «Трильби», он увидел выползающий из парка трамвай. Сел во второй вагон и взял билет до Баденхауза. Получив сдачу с трех марок, поднял воротник и сделал вид, что собирается спать. Пока вагон тащился до Баденхауза, совсем стемнело. Карстнер видел в окне свое полупрозрачное отражение. Он пересел на седьмой автобус. Свободных мест не было, и он сразу же прошел вперед, к шоферу. Прижался лбом к стеклу. Ему все казалось, что чей-нибудь внимательный взгляд разгадает хефтлинка. Но никому не было до него дела. Многие выглядели теперь такими же усталыми равнодушными дистрофиками. Вошел инвалид в синих очках, с запорошенной пороховой синью щекой. Какая-то женщина уступила ему место. Протиснулся к выходу фронтовик с забинтованной головой. Задел локтем Карстнера. Извинился. Карстнер видел все с лихорадочной четкостью, но не мог отрешиться от странного ощущения, что это происходит во сне или на дне моря. - Кобленцштрассе! - объявил кондуктор. Карстнер вышел. Его слегка поташнивало. Несколько раз глубоко вздохнув, он огляделся. Стекла домов были крест-накрест залеплены полосками бумаги. Над входом в бомбоубежище горела синяя лампочка. Мимо прошли два старика с повязками противовоздушной обороны. На всей улице горел один фонарь. Было тихо и безлюдно. Дойдя до перекрестка, он свернул налево и пошел по Генрих Гиммлерштрассе, бывшей Дрейкирхенштрассе. Каждый шаг гулко отдавался в ушах. Лунные тени черепичных крыш ложились на асфальт причудливыми косыми узорами. Темные окна мансард, узкий зазубренный силуэт костела, трагическое переплетение безлистных ветвей - это напоминало черно-белый эскиз декораций. «Принцесса Мален» - подумал Карстнер и вдруг удивился. Он не мог вспомнить, откуда это имя… Принцесса Мален?! С громом распахнулась дверь. На асфальт упала широкая световая дорожка. Из подъезда вышли два эсэсовских офицера. Сверкнуло серебряное шитье. Один застегивал перчатки. Другой, засунув руки в карманы шинели, покачивался с каблуков на носки. Покачивался серебряный череп на фуражке. Офицеры были навеселе, смеялись… Карстнер продолжал идти навстречу. Только шаг его сделался гораздо короче. Так идут с закрытыми глазами. Рука в кармане стала горячей и мокрой. Пальцы ожесточенно перебирали серые пфенниги военного времени. За четыре шага Карстнер сошел с тротуара. С каменным лицом прошел мимо эсэсовцев и вновь вернулся на тротуар. Шаг его сделался еще короче. Заныло в позвоночнике. Опять болезненное ощущение нацеленной в спинной мозг авиабомбы. Впрочем, началось это раньше. Гораздо раньше…
… - Лицом к стене! - скомандовал штурмовик. Карстнер увидел закопченный кирпич брандмауэра. Рядом стояли какие-то люди. Тоже лицом к стене. Он чувствовал их локти и плечи. Напряженные оцепенением внутренней дрожи. Здесь только что стреляли в нацистского бонзу. Схватили первых попавшихся. Обыскали. Кого-то увели. Истошно кричала женщина. Карстнер стоял лицом к стене. Когда все кончилось, и он мог уйти, ему открылся весь брандмауэр - высокий и грязный. За ним чернела глухая стена дома. Маленькие окошки фасада были забраны решетками. Почти на каждом флажок со свастикой. Это было назавтра после референдума. Свежий ветер трепал красные лоскутки, корчились черные свастики в белом круге. Их было много, и они казались живыми. Тогда Карстнер неотвратимо понял, что нацисты победили. И еще он стоял лицом к стене. Не у самой стены, а почти посредине комнаты. К нему подходили сзади и били по лицу. И нельзя было оборачиваться. Слева спрашивали, справа били. Потом отливали водой. А в лагере ощущение, что кто-то нацелился в спину, почти не оставляло его. Особенно остро он чувствовал это там, на лесной поляне под бомбами…
…Карстнер споткнулся, будто увидел перед собой внезапно появившуюся стену, и побежал. Бежал и с ужасом думал, что этого нельзя делать. Он не сомневался, что эсэсовцы смотрят ему вслед и станут теперь преследовать его. Он оглох от собственного бега и ударов сердца. Не переставая бежать, он оглянулся. Эсэсовцы махали ему руками и что-то кричали. Они были посреди мостовой. Один из них доставал револьвер. Карстнера охватило странное спокойствие. «Сейчас меня убьют», - подумал он и интуитивно сделал прыжок в сторону. Грохнул выстрел. Карстнер споткнулся, коснулся коленом и ладонями мостовой, резко оттолкнулся и побежал дальше. Ему показалось, что они опять выстрелили, может быть, даже несколько раз. Добежав до перекрестка, он автоматически повернул направо. Так же автоматически отметил, что этого не следовало делать - нельзя наводить их на след. Но вызубренный в Маллендорфе адрес так четко отпечатался в его памяти, что в эти напряженные минуты Карстнер уподобился самолету, ведомому сквозь огонь зениток одним лишь автопилотом. Поравнявшись с домом номер три, он, не отдавая себе отчета, вбежал в подъезд. Черная цифра на белой эмалевой табличке мигала перед глазами, как маяк. Он чувствовал, что его сейчас вырвет. Все в нем тряслось. Опаленные легкие жадно, но безуспешно хватали воздух. Он уже не бежал, а, упав грудью на перила, тащился вверх, цепляясь руками и вяло перебирая ногами. На шестом этаже он услышал пушечный удар двери внизу и бряцанье подковок по гулкому каменному полу. Он знал: на седьмом этаже есть ход на чердак. Выскочив на крышу, нужно добежать до пожарной лестницы. Спуститься на брандмауэр. Прыгнуть на соседнюю крышу, а там будет дворик с тремя подворотнями. Главное, выиграть хоть несколько шагов. Кроме того, эсэсовцы пьяны, и неизвестно, как они поведут себя на крутой восьмискатной крыше. Остро закололо в боку. Но Карстнер заставил себя прыгнуть сразу через три ступеньки. Лег на перила, выпрямился. Остался еще один пролет. Потом восемь ступеней и чердачный лаз. Дверь почти наверняка открыта - на случай налета. «Там должен быть ящик с песком - тушить зажигалки, - отметил Карстнер, - может, опрокинуть на них?.. Нет, не осилю»… Последняя ступенька, и он на площадке. Теперь пробежать площадку и свернугь налево… Перед Карстнером белела глухая стена. Гладкая, как лист бумаги. Точно лакированная, а не покрытая штукатуркой. «Может, я перепутал подъезды? - подумал он. - Хотя теперь это не имеет значения… Обидно»… Он стоял лицом к стене, не решаясь обернуться. Покачнулся и, выставив вперед руки, упал. Он больно ударился локтем о край ступеньки. Стена куда-то исчезла. Дверь на чердак была открыта. Он пополз вверх на четвереньках. Дотянулся пальцами до двери, но не смог подняться. Сел, чтобы передохнуть и собраться с силами. «В крайнем случае, одного из них я сумею ударить ногой в живот». Загремели кованые сапоги. Эсэсовцы вбежали на площадку. Карстнер подтянул ноги к груди и обернулся. Перед ним была глухая белая стена. Восемь ступенек вели вниз, на площадку седьмого этажа. А за ними белая стена… Выход на площадку исчез. Карстнер не мог уже ни удивляться, ни действовать. Голова его бессильно упала на грудь, и он медленно осел на бок, цепляясь непослушными пальцами за дверной косяк. Словно сквозь вату он слышал, как эсэсовцы гремели сапогами на площадке, кричали, колотили в двери, звонили, врывались в квартиры и вновь выбегали на площадку. Потом гомон голосов: мужских, женских, детских. Все они были где-то рядом, за этой стеной. Они искали его, хотели его убить. Карстнер уже не чувствовал, как чьи-то руки подняли его и понесли. Сначала вверх по лестнице, потом по какому-то длинному коридору и, наконец, вниз…
…Первое, что он почувствовал, когда пришел в себя, был острый и свежий запах озона. Он лежал на большом кожаном диване, укрытый теплым клетчатым пледом. В комнате горела электрическая лампа. Карстнер посмотрел на часы, они стояли. Окон не было. Полуоткрытая дверь вела в другую комнату. Там что-то непрерывно полыхало дымным белым светом. Слышалось странное жужжание, приглушенные голоса, изредка отрывистые фразы. В комнату, улыбаясь, вошел человек с красивым молодым лицом и пышной шевелюрой. Виски у него были совершенно белые. - Ну, как себя чувствуете? - спросил он, присаживаясь на краешек дивана. Человек улыбнулся еще шире. - Как я сюда попал? - О! Совершенно случайно. Вам, очевидно, стало нехорошо. У вас уже бывало такое? Нет? Ну, тем лучше. Вы были без сознания, и я решился доставить вас сюда, пока вам не станет лучше. - А где… они? Те, двое? - Кого вы имеете в виду? - человек искренне изумился. Его блестящие черные глаза смеялись. Карстнер пожал плечами. - Вам показалось, что вас кто-то преследует? - Человек не переставал улыбаться, и на его щеках играли симпатичные ямочки. - Это, знаете ли, бывает перед приступом. - На каком этаже я нахожусь? - В цокольном. Вы предпочитаете бельэтаж? - Это дом три? - У вас есть тут знакомые? - На седьмом этаже есть выход на чердак? - Конечно. Вы уполномоченный противовоздушной обороны? - И он не замурован белой стеной? - Может быть, вы еще немного поспите? А потом мы с вами поговорим. - Так вы сказали, цокольный этаж? И попасть к вам можно через чердак? - Ну, зачем же обязательно так сложно. Можно и со двора, через черный ход. - Это квартира 18-6? - Вы проявляете поразительную осведомленность, - Так да или нет? - 18-6. - Разрешите мне самому в этом убедиться. - Пожалуйста. Я помогу вам подняться… Раз вы через весь город шли в гости… только для того, чтобы передать привет, должны же вы удостовериться, что попали по адресу. Карстнер откинулся на подушки и прикрыл глаза. - Да, я принес вам привет… От Янека… Слава богу, что все так кончилось… Что это была за стена? - Какая стена? - Перед чердачной лестницей. Я уж думал, что мне конец, Только она вдруг исчезла… А потом появилась опять. - Наверное, у вас жар. Никакой стены перед чердачной лестницей нет. - Но она была… - Ее не было. Человек с седыми висками больше не улыбался. Спокойно и уверенно он смотрел на Карстнера. - Да, вы правы. Это от переутомления. Никакой стены не было, - тихо ответил Карстнер. - Ну, вот видите… Вам мешает свет, я погашу. - Нет, благодарю. Я не буду спать. Если можно, дайте мне поесть. - Хорошо, - сказал человек и опять улыбнулся. Карстнер подумал, что никогда еще не видел таких веселых и умных глаз. - Постойте! - позвал Карстнер, когда человек был уже в дверях. - Не уходите. Значит, эсэсовцы за мной тоже не гнались? Человек развел руками. - Где вы меня нашли? - На улице. Возле дома. - Не на седьмом этаже? И я могу, не опасаясь, выйти на улицу? - Вы мыслите удивительно нелогично, дорогой мой. Если вас вчера никто не преследовал, то не значит, что так будет сегодня, завтра, через месяц, К человеку, который знаком с Янеком, гестапо всегда питает известный интерес. - Да, - сказал Карстнер. - И еще у меня нет документов. - Ну, вот видите! У вас слабое здоровье, вы даже потеряли сознание на улице. Из одного лишь чувства сострадания вам нужно помочь… Надеюсь, вы понимаете? - Да. Мне очень повезло, что я потерял сознание как раз у вашего дома…
– Вот ваши документы, - сказал человек с седыми висками. Карстнер внимательно рассмотрел заграничный паспорт, удостоверение личности, солдатскую книжку и брачный контракт. Документы выглядели безукоризненно. - Почти как настоящие, - сказал он. - Бланки, во всяком случае, настоящие. - Когда мне нужно сматываться? - Сегодня. Вот железнодорожный билет и разрешение на выезд в Данию. Теперь деньги… Тысяча марок и на сто марок мелочи. А это семьдесят английских фунтов, пятифунтовыми купюрами. - Это же целое состояние! - Не обменивайте за один раз больше одной купюры. - Фальшивые? - Нет, настоящие. Только номер у них одинаковый. - Ну, ясно, фальшивые. - Если будете пускать в ход по одной, их примут даже в Сити. - Местного производства? - спросил Карстнер, кивнув головой на закрытую дверь, за которой гудели какие-то электрические приборы. - Нет. Здесь просто частная физическая лаборатория… Карстнер спрятал документы и деньги во внутренние карманы нового тщательно отутюженного пиджака. - Сегодня к вечеру будет хорошая погода. Небо чистое, ясный спокойный закат… Вы уверены, что человек, который послал вас в Маллендорф, умер? - Я последний видел его живым. Это было в лесу… Карстнер оборвал рассказ на полуслове. Он понял, что человек с седыми висками знал о нем все. - Забудьте обо всем, кроме того, что вы солидный коммерсант, отправляющийся в деловую поездку, - сказал человек. - Обо всем?.. - Да. - Хорошо… Вы только скажите мне, была ли та стена? - Нет. - Я могу еще раз увидеть это место? - Не стоит привлекать к себе внимание. - А потом… когда все это кончится, вы скажете мне больше, чем сегодня? - Я бы очень хотел, чтобы мы с вами дожили до тех дней. Когда они придут, многое покажется не столь уж важным. Только что стало известно о покушении на Гитлера. - Что?! Карстнер впервые увидел под глазами веселого человека с седыми висками усталые морщины. И глаза, где-то на самом дне, хранили горечь. - Вы правы, - тихо сказал он, - сегодня важно только одно. Перед этим все должно отойти на задний план. Мне уже пора? - Скоро за вами заедет машина. - А как покушение? Я уже понял, что оно не удалось. Человек молча кивнул и вышел из комнаты. Вскоре он вернулся с большим красно-коричневым чемоданом. - Здесь образцы товаров вашей фирмы и всякие мелочи, которые необходимы в дороге людям вашего возраста и положения. Машина уже пришла…
…Отправление экспресса Гамбург - Копенгаген почему-то задержали на два часа. Карстнер решил на всякий случай пообедать. Он зашел в привокзальную пивную и сел за длинный стол. - Обед у нас отпускается только по мясным талонам, - сказал кельнер - За деньги можно получить пиво. «Чуть не влопался!» - подумал Карстнер и, повернувшись к кельнеру, пояснил: - Видите ли, меня направляют за границу, и карточки я оставил жене. Мне ведь они будут ни к чему. Кельнер понимающе кивнул. - А где можно поесть за деньги? - Вы приезжий? - Я из
