Большинство беженцев из нашего посёлка остановилось в деревне, расположенной в трех-четырех километрах от окраины города. Прибывшие на следующий день рассказали, что немцы вошли в посёлок 16 октября.
Вскоре в ближнем к посёлку лесу стали сосредотачиваться части Красной Армии. Однако эвакуированные в течение нескольких дней ходили свободно домой в посёлок и обратно.
На третий или четвёртый день я один отправился в посёлок. Вышел из деревни и увидел летящие самолеты-бипланы советского производства, но с крестами на фюзеляже и крыльях. (По-видимому, были захвачены на военном аэродроме в районе Ворошиловки).
Самолёты построились в круг и начали бомбить лес, примыкающий к нашему посёлку. Прямо надо мной они делали разворот и шли к цели, сбрасывая только по одной бомбе и вновь заходя на круг.
Я присел в кустах и наблюдал. Было страшно и била нервная дрожь.
На дороге появился военный в плащпалатке. Он быстро шел, но останавливался и не шевелился, когда очередной самолет делал над дорогой разворот. Переборов страх, пошёл за ним.
Отбомбившись, самолеты улетели…
Проселочная дорога из деревни в город проходила по полю в стороне от леса. По пути мне больше никто не встретился…
Посёлок редкими одиночными снарядами обстреливала красная артиллерия. Два сарая на окраине горели. Все остальное, в том числе и наш барак, было цело.
Увидел всего несколько немецких солдат. Они на нас не обращали внимания.
Во второй половине дня пошёл обратно по той же дороге. Теперь на ней было много людей, покидающих город… Из леса над нашими головами ударила пулемётная очередь. Кто-то из красных резвился, пугая женщин и детей. Возникла паника…
Уже в сумерках вернулся в деревню. Из дома принёс немного продуктов. Продуктовые карточки превратились в бумажки и беженцы питались кто как мог: что-то принесли с собой, что-то покупали или обменивали, если были деньги или вещи для обмена. Но в основном перешли на «подножный корм»: собирали в лесу поздние грибы, ягоды, коренья, а в поле — оставшуюся после уборки картошку, капусту и другие овощи.
Главной едой стало зерно, которое выбивали из снопов и колосков, собираемых в поле. На это никто не обращал внимания, хотя совсем недавно за сбор колосков на колхозном поле можно было получить лагерный срок.
2. Поход в город
Наш рабочий поселок — окраина города. В полукилометре от него на северо-запад был лес. Оттуда красные почти ежедневно через болотистое поле атаковали немцев… А в другой стороне (северо-восток) так же близко в чистом поле располагался небольшой загородный посёлок, покинутый жителями, но незанятый ни немцами, ни красными.
Многие беженцы умудрялись проходить через ничейный посёлок в город и возвращаться оттуда. Вот такая была странная война!
В самом конце октября или в первых числах ноября я и Анатолий Дмитриев отправились в город, чтобы посмотреть цело ли наше жильё и принести оттуда тёплые вещи.
Анатолий старше меня на год с небольшим и жил в частном доме. До эвакуации я с ним не был знаком. Но общая судьба беженцев сблизила наших матерей (у каждой муж на фронте, а на руках по два малолетних сына, которых нужно спасать от голода и наступающих холодов).
Послали они нас проторённым путём через ничейный посёлок.
Рано утром пересекаем поле и входим в первый же барак, где раньше было общежитие. У дверей стоит немецкий солдат и закладывает пистолет в кобуру. Он наблюдал за нами в окно. Другие солдаты ещё отлёживаются в постелях.
На ломаном русском нас допросили и с конвоиром отправили дальше. По дороге мы ему показали наши дома, но зайти он не разрешил.
По-видимому, конвоир нас привёл вначале в штаб батальона, затем в штаб полка, а оттуда повёл в штаб дивизии на правый берег Волги, которую перешли по понтонному мосту, построенному ещё красными возле нашей школы.
Резкое изменение! На левом берегу Волги нам изредка встречались только немецкие солдаты и офицеры. Ни одного гражданского! На правом берегу, не будь военных да ходили бы трамваи, — обычная городская жизнь.
Оказывается, немцы только что закончили выселение оставшегося гражданского населения из районов передовых позиций с левого берега в более безопасные места города. Поэтому наше появление в посёлке в любом случае привлекло бы внимание немцев.
В штабе дивизии нас вновь допросили, но на чистейшем русском языке. Накормили и определили на постой в частном доме вместе с группой военнопленных, выполнявших при штабе хозяйственные работы.
Штаб дивизии располагался в старом здании школы. Отопление печное. Нам поручили топить печи и подносить дрова. Работа не обременительна. Много свободного времени. Но главное: нас кормили на солдатской кухне, мы были сыты и жили в тепле.
Изредка по ночам советская авиация бомбила жилые кварталы города. Погибали и страдали, в основном, гражданские.
Впервые увидел как днём «работают» штурмовики ИЛ-2. Мы были свободны и с новыми приятелями катались на санках с горки на пустыре. Неожиданно появились два штурмовика, летящих на бреющем полёте над нашей улицей и поливающих её из пулемётов и пушек. Залаяли вдогонку скорострельные зенитные установки. С опозданием завыла ручная сирена у штаба дивизии. Итог: несколько человек ранены и двое или трое убиты среди гражданского населения (женщины и дети).
По-видимому, в этот же вечер советская артиллерия начала обстрел кварталов, прилегающих к школе. Редкие, одиночные снаряды ложились со значительным отклонением, но чаще с перелётом или недолётом. Не дожидаясь когда его накроют, штаб передислоцировался на Ворошиловку.
Современная средняя школа имела центральное отопление со своей котельной. Огромный подвал был заполнен заготовленным с осени картофелем. Теперь в наши обязанности входила чистка картошки для солдатской кухни. Немецкий повар готовил разнообразные и великолепные блюда из неё. И нам пришлось очень много работать. На кухне всегда стояло несколько огромных кастрюль с очищенной и залитой водой картошкой. Свободного времени почти не оставалось.
Мы с той же группой военнопленных жили на постое в двухкомнатной квартире жилого дома недалеко от школы.
Над нами шефствовал ефрейтор Густав Мюллер, которого мы звали Костей. По происхождению — немец Поволжья. Русский язык — второй родной. Он распределял людей, давал задания и улаживал возникающие недоразумения. Охраны у нас не было — мы жили свободно.
Однажды Костя привёл пополнение. Виктор Куценко — украинец. Добровольно сдался в плен, дал важные показания и изъявил желание бороться с большевизмом с оружием в руках.
Впервые от него, как очевидца, услышал рассказы об ужасах коллективизации, страшном голоде 1932–1933 годов, о вымирании целых сёл и людоедстве на Украине. Виктор чудом остался жив. Но за разговоры об этих событиях угодил в ГУЛАГ на строительство канала Москва-Волга. В детском сознании не укладывалось, что виденные всего полгода назад грандиозные и великолепные сооружения и окружающая канал красота созданы на костях и политы кровью многих десятков тысяч заключённых.
И вновь советское командование узнало место расположения штаба дивизии. Начался методичный артиллерийский обстрел.
Однажды днём, когда все были на работе, снаряд угодил в нашу квартиру. Пробил стену и иссёк осколками нашу постель (соломенная подстилка на полу вдоль стены комнаты, укрытая брезентом и
