чек и обещавшая помочь построить школу в нашей деревне, была послана самим президентом. Мои фотографии были повсюду, моя история была во всех газетах, не только в стране, но и за рубежом. Международная амнистия тоже была с ней ознакомлена.
4 июля 2002 года прошла демонстрация обществ, защищающих права человека, которая потребовала правосудия. Критиковали местную полицию за то, что мою жалобу зарегистрировали слишком поздно, за то, что мне дали «подписать» чистый лист бумаги. Я обратилась в полицию 28 июня, а они поставили 30-е на своем рапорте, который намеревались поскорее похоронить. Судья, с которым я встречалась, сообщил журналистам обо всех этих фактах, объяснив, что невозможно было, чтобы история не дошла до ушей полицейских раньше, чем я решила обратиться с жалобой, и что решение джирги было позорным. Даже министр юстиции заявил британскому телевидению, что решение джирги под предводительством клана мастои должно быть расценено как акт терроризма, что племенное собрание было незаконным и что виновные предстанут перед антитеррористическим судом. Речь шла о злоупотреблении властью.
Таким образом, правительство Пакистана расценило дело Мухтар Биби как дело государственной важности. Восемь человек из семьи мастои были арестованы 2 июля, а полиции предстояло давать объяснения. Активно разыскивали четырех обвиняемых, пустившихся в бега, но которых вот-вот должны были посадить в тюрьму. Для моей охраны и защиты моей семьи был прислан наряд полицейских. В итоге полиция арестовала пятнадцать человек. Суду давалось трое суток, чтобы вынести постановление о судьбе тех, кто считался виновным.
Это было так необычно. Во всем мире знали мое лицо, говорили о трагедии моей семьи. Я с трудом вникала во все эти вещи, потому что все происходило очень стремительно. Я вернулась домой с чеком. Мадам министр сказала мне, что отец может пойти в Джатое в банк, директор которого предупрежден о том, что он должен открыть счет на имя отца и на мое имя. У меня никогда в жизни не было банковского счета. У моего отца тоже. Мы скорее пошли туда, чтобы наши деньги были в безопасности. Они только попросили две подписи и выдали отцу чековую книжку.
В тот же вечер, вернувшись, мы увидели человек пятнадцать вооруженных полицейских вокруг нашего дома. Это приехал губернатор в сопровождении по меньшей мере пятидесяти человек, чтобы подбодрить нас и сказать мне, что виновные обязательно будут наказаны. Он также заявил, что считает меня почти своей дочерью, что я должна стоять до конца и что он окажет мне всяческую поддержку.
Через полчаса он укатил со всей своей свитой.
Бедные полицейские должны были спать под деревьями. Поскольку их было так много, нам еще надо было всех накормить и напоить. Двести пятьдесят тысяч рупий, полученных моим отцом, долго не пролежали, потому что маленькая армия полицейских оставалась на посту вокруг дома в течение целого года. Лишь их зарплата была за счет государства.
Как всегда, в драматических обстоятельствах оказывается что-то смешное. В тот же день к нам приехал в окружении многочисленных родственников дядя со стороны матери, которого я не видела очень долгое время. Со дня моего развода, во всяком случае, то есть лет семь. У него был сын моего возраста, женатый, с двумя детьми. Дядя никогда не просил меня выйти за его сына замуж. Увидев меня в обществе губернатора и с чеком в руках, он сформулировал свое предложение в виде притчи:
— Сломанную ветвь нельзя выбрасывать, надо сохранить ее в семье. Если она согласна, я возьму ее для своего сына в качестве второй жены!
Я поблагодарила, без комментариев, но согласия не дала. Чего он хотел для своего сына? Чек от правительства или меня?
Что касается меня самой, то я хотела школу.
Прерванное молчание
Пакистанский закон разрешает помещать в тюрьму людей, замешанных в изнасиловании, будь они непосредственными участниками или просто свидетелями. Их судят по закону ислама. Но предстать перед антитеррористическим судом — это было совершенно ново для случаев подобного рода. Правительство учредило специальный суд на уровне пяти районов. В моем случае это было благоприятным решением: я не должна буду доказывать факт изнасилования с четырьмя свидетелями. Это уже установлено при осмотре. Также несколько жителей деревни видели, как меня затаскивали в хлев, а потом вышвырнули на улицу перед всем миром.
Моя безопасность была обеспечена. В какой-то степени я тоже находилась в заключении, потому что все мои перемещения осуществлялись под неусыпным надзором полиции.
Суд затребовал полное досье. Требовалось быстрое разрешение конфликта, чтобы успокоить людей, средства массовой информации и международную прессу, которые не прекращали критиковать отсутствие законных прав женщин в условиях демократии, а также традиционное применение племенной системы. Организации по защите прав женщин и ассоциации защиты прав человека, работающие в Пакистане, использовали мой показательный случай, чтобы напомнить, с помощью прессы, об историях, которые обычно едва ли становятся известны широкому населению. Вся страна была со мной.
«Мать семейства, по своей инициативе попросившая развода, поскольку подвергалась насилию со стороны мужа, была убита прямо в кабинете адвоката, в Лахоре. Самому адвокату также грозит опасность. Убийца по-прежнему находится в бегах».
«В деревне недалеко от г. Суккур три брата сожгли заживо свою невестку под предлогом ее неверности мужу. Женщина была спасена своим отцом, но позже скончалась в больнице».
Список подобных историй бесконечен. Идет ли речь о разводе, о предполагаемой неверности или выяснении отношений между мужчинами, женщине приходится платить очень дорого. Ее отдают в качестве компенсации за оскорбление, ее насилуют враги мужа, чтобы отомстить ему. Мужчинам достаточно начать ссориться по любому поводу, и вот уже один начинает вымещать злобу на жене другого. В деревнях очень часто мужчины сами творят правосудие, применяя принцип «око за око». И всегда это вопрос чести, и все им позволено. Отрезать нос своей жене, сжечь родную сестру, изнасиловать жену соседа.
И даже если полиции удается их арестовать, пока они не успели убить, их инстинкт мщения не утихает. Всегда есть другие члены семьи, мужчины, готовые принять эстафету защиты чести брата или кузена. Я знаю, например, что один из братьев Фаиза, более сумасшедший и более возбужденный, чем другие, даже не допускал мысли о том, чтобы принять от меня просьбу о прощении. И никто не мог ему в этом помешать. Напротив. Чем насилие страшнее, тем более они чувствуют себя обязанными в нем участвовать.
Я не собиралась их прощать, совсем нет, просто старалась разъяснить иностранцам, которые задавали мне вопросы, как функционирует общество в Пенджабе, в провинции, в которой преступления во имя чести, к сожалению, наиболее распространены. Я родилась в этой стране, подчинялась этим законам, и для меня не было секретом, что я, как и другие женщины, принадлежу мужчинам моей семьи — как вещь, с которой они вольны делать что угодно. Подчинение было строжайшим.
Специальный суд находился в административном центре Дера Гази Хан, расположенном к западу от реки Инд, в трех с лишним часах езды на машине от нашей деревни. Итак, моих насильников будет судить антитеррористический суд. Полиция нашла у них оружие, вероятно, не все, что у них было, потому что до ареста они длительное время отсутствовали и имели возможность перепрятать все, что хотели. Не знаю, наличие ли оружия явилось причиной того, что они были вызваны в антитеррористический суд: ведь в
