набухший нос имел форму луковицы, зубы были кривые и желтые. К тому же шею и голову магистра «украшали» огромные бородавки, в том числе отвратительная, с тремя торчащими из нее толстыми черными волосками, прямо в центре высокого лба.
— Рад снова встретиться с тобой, Глас Бога, — с поклоном произнес Маккеронт.
Он прекрасно владел моданом, языком, широко распространенным в восточном Бехрене.
Повинуясь жесту Чезру, магистр опустился в кресло слева от него. Оба кресла были повернуты к окну, откуда открывался прекрасный вид на закат над бесконечными барханами пустыни. Эаким Дуан специально поставил их таким образом, отчасти потому, что ему нравился вид из окна, но главным образом руководствуясь ярко выраженным нежеланием лицезреть уродливого гостя. Ему приходилось вести с Маккеронтом дела, но смотреть на него! Нет, это было выше его сил, и принуждать себя к этому Чезру не собирался.
— Умерь мою тревогу: надеюсь, здоровье аббата Олина в порядке, магистр?
— Это так, Глас Бога. — Тон магистра был жизнерадостным. — Аббат Олин жив и вполне здоров, взгляд у него ясный.
— А ум острый.
— Совершенно верно, Глас Бога!
Эаким Дуан повернулся и посмотрел на безобразного магистра, в очередной раз отметив, что из-за отсутствия передних зубов губы у того уродливо запали. Как всегда в такие моменты, у него мелькнула мысль, не физическое ли уродство подтолкнуло Филладоро Маккеронта в объятия абеликанского ордена. Монахи церкви Абеля никогда не одобряли связей братьев с женщинами, и, став одним из них, Маккеронт обрел убедительное оправдание той очевидной истине, что ни одна женщина не захочет делить с ним постель.
— Почему ты меня так называешь? — неожиданно спросил Эаким Дуан, и Мерван Ма за его спиной затаил дыхание. Маккеронт удивленно посмотрел на собеседника. — Ведь согласно твоей религии Гласом Бога я не являюсь, верно? Мы поклоняемся разным богам, вкладываем разный смысл в одни и те же слова, однако ты обращаешься ко мне, используя титул, предназначенный для моих доверенных помощников и жрецов-ятолов. Неужели, Маккеронт, магистр церкви Абеля, ты встал на путь истинной веры?
Обычно наполовину прикрытые веками глаза Маккеронта широко распахнулись. Он покачал головой, шевеля запавшими губами, словно пытаясь найти нужные слова для ответа, но не находя их.
— Или ты просто проявляешь учтивость? — продолжал Чезру с добродушным смешком, что позволило вздохнуть с облегчением как Маккеронту, так и Мервану Ма.
— Глас Бога, — начал Маккеронт, но тут же поправился: — Чезру Дуан, я всего лишь смиренный посланец своего господина, настоятеля Олина из аббатства Сент-Бондабрис.
Эаким Дуан даже не пытался скрыть улыбку. Ему нравилось наблюдать, как прихлебатели типа Маккеронта мгновенно поджимают хвост, стоит загнать их в угол.
— У меня не было намерения оскорбить тебя, — продолжал магистр. — Ни в коем случае! Я лишь проявил уважение к твоему положению, употребив титул, которым тебя заслуженно величают подданные.
— Заслуженно? — со смешком повторил Эаким Дуан, — Я родился в этом положении и ничего не «заслуживал», поскольку был избран самим Богом и его верховными служителями. Улавливаешь разницу?
Физиономия Маккеронта приобрела на редкость тупое выражение. Он, конечно, понимал ход рассуждений Дуана, поскольку был знаком с основами религии ятолов. Его ошеломили не слова как таковые, а тон, настойчивость и сам характер вопросов Чезру.
— Я недостаточно сведущ, чтобы заниматься сравнениями наших религий, Чезру Дуан, — после мгновенного замешательства ответил Маккеронт и, услышав смех Эакима Дуана, опасливо вжался в кресло.
— Никто и не предлагает тебе обсуждать эти проблемы, — беспечным тоном произнес Чезру. — Наши миры очень разные, магистр Маккеронт. Мы с аббатом Олином всегда понимали это, на том и держалась наша дружба на протяжении десятилетий. Мы принимали веру друг друга со смирением и уважением, хотя я-то всегда знал, что вы заблуждаетесь.
Маккеронт нахмурился; Эаким Дуан следил за всеми его движениями и непроизвольными жестами, взвешивая каждый шаг на своем шатком пути. Вообще-то он и сам до конца не понимал, почему повел себя так сегодня. Это было почти точное повторение беседы, которую он завел с молодым, только что возглавившим аббатство Сент-Бондабрис настоятелем Олином, стремясь к той степени взаимопонимания, без которой невозможно устраивающее обе стороны сотрудничество.
И вдруг Эаким Дуан осознал, что им двигало. Услышав, что прибыл Маккеронт, он подумал, что, может быть, Олин скончался. И тогда инстинкт подсказал ему, что нужно завести именно такую беседу с магистром Маккеронтом, возможным преемником Олина, потому что это был единственный способ сохранить с ним добрые отношения. Для Чезру, и в этой его инкарнации, и в следующей, будет выгодно, если магистр Маккеронт из аббатства Сент-Бондабрис глубже вникнет в религию ятолов и будет лучше понимать ее.
— Я знаю, что вы ошибаетесь, потому что я Глас Бога ятолов, — продолжал Эаким Дуан. — В точности так же, как отец-настоятель вашей церкви Агронгерр знает, что я… что мы, — взмахом руки он указал на Мервана Ма, — заблуждаемся в своих верованиях. — Чезру пожал плечами, будто на самом деле все это не имело особого значения. — Аббат Олин осознает это. И еще мы с ним пришли к пониманию весьма важной вещи — что, хотя верования у нас разные, цели тем не менее весьма схожи. Набожные монахи церкви Абеля ближе последователям религии ятолов, чем разбойники на ваших дорогах, точно так же как жрецов-ятолов будут приветствовать у ваших небесных врат с большим энтузиазмом, чем пиратов, разбойничающих в наших прибрежных водах.
Произнося эту тираду, Эаким Дуан взглянул на Мервана Ма и заметил, что тот удивленно распахнул глаза. Ясное дело. Если бы Чезру не был уверен, что молодой человек сохранит все услышанное в тайне, он никогда не завел бы этого разговора в его присутствии. Ведь официально религия ятолов совершенно определенно и недвузначно высказывалась в отношении абеликанской церкви. А именно, считала ее проклятой уже за одно то, что ее адепты используют магические драгоценные камни. Религия ятолов считала эти камни орудием демона дактиля, а раз так, «набожным» монахам церкви Абеля придется долго дожидаться у входа в рай, обещанный ятолами.
В отличие от растерянного, сбитого с толку Мервана Ма магистр Маккеронт успокоился и слегка откинулся в кресле. Эаким Дуан заметил это и обрадовался: семена были брошены в благодатную почву.
— Довольно философии, — заявил он. — Уверен, ты пришел сюда не для того, чтобы обсуждать проблемы наших религий, да и мое время дорого. Что нового у аббата Олина?
Собираясь с мыслями, Маккеронт прочистил горло. Эаким Дуан старался не смотреть на него, устремив взгляд на линию гор на северо-западе.
— Аббат Олин прислал меня сообщить вам, что состояние здоровья отца-настоятеля Агронгерра ухудшилось, — заговорил наконец магистр. — Он очень стар и болен. В ближайшие год или два должна собраться Коллегия аббатов.
— И аббат Олин рассчитывает, что Коллегия аббатов назначит его на этот высокий пост?
— Рассчитывает. Хотя, конечно, у него есть соперники…
— Вот почему у нас выбор главы церкви доверен Богу, а не смертному, — прервал Маккеронта Эаким Дуан.
Магистру это замечание явно не пришлось по вкусу, однако он сдержал себя.
— В Санта-Мер-Абель есть один магистр, который может составить аббату Олину серьезную конкуренцию. И еще один, возможно. Тот помоложе, но ему повезло оказаться рядом с последователями брата Эвелина, который с помощью чуда своего завета спас Хонсе-Бир от ужасного бедствия. Этот человек еще не созрел для столь высокого поста, конечно, но многие поддержат его из-за всеобщего расположения к покойному брату Эвелину.
— Эвелин? Ах да, тот странствующий еретик, который взорвал гору и победил демона, — с еле заметным оттенком иронии откликнулся Эаким Дуан, — Вознес к небесам мертвую руку и совершил чудо, с Божьей помощью исцелив вашу страну от обрушившейся на нее розовой чумы.
Чезру подавил искушение заметить, что, логически рассуждая, это бедствие следовало бы рассматривать скорее как насланное Богом. И почему весь этот ужас не обрушился на Бехрен и его жрецов с их «варварской» религией?
Обычного смертного человека такие вопросы могли бы поставить в тупик. Но только не Эакима Дуана, просуществовавшего на этом свете уже не одно столетие и намеревавшегося жить вечно; его они лишь забавляли.
«Не сейчас, — мысленно остановил себя Чезру. — Не здесь и не с этим человеком».
— В какой степени этот молодой последователь брата Эвелина представляет угрозу для аббата Олина? — осведомился он.
Магистр Маккеронт пожал плечами, видимо довольный тем, что разговор свернул в другое русло.
— Молодой аббат Браумин Херд вряд ли представляет собой серьезного соперника. Сам он не претендует на этот пост, и если его имя вообще всерьез упоминается, то лишь из-за связи с деяниями Эвелина — тот теперь считается мучеником, а Браумин пользуется немалым уважением в Хонсе-Бире как со стороны церкви, так и государства. Второй соперник гораздо опаснее, и именно он больше всего беспокоит аббата Олина. Он имеет значительное влияние в церкви, являясь фактически правой рукой немощного отца-настоятеля Агронгерра. С ним аббату Олину придется выдержать тяжелую борьбу.
«Последнему придется выдержать тяжелую борьбу, — эхом прозвучало в сознании Дуана. — Так вот зачем магистр Маккеронт здесь. Аббату Олину нужна помощь».
— Он готов к этому, — с энтузиазмом продолжал Маккеронт. — Аббат Олин понимает, как много выиграют обе страны, если именно он займет пост отца-настоятеля, в то время как в Бехрене правит Чезру Эаким Дуан. Возможно, тогда наши народы смогут забыть прежние распри. Возможно, тогда связи Хасинты и Энтела окрепнут настолько, что война никогда больше не будет угрожать нам.
— Энтела? — скептически спросил Эаким Дуан. — Постой, магистр Маккеронт. Если аббат Олин займет этот пост, разве по обычаю ему не придется переселиться на север, далеко от любимого Энтела, под мрачные своды аббатства Санта-Мер-Абель?
— Не исключено, — ответил Маккеронт уже чуть менее восторженно, — что аббат Олин поставит вопрос о переносе центра власти церкви Абеля в Энтел.
— Старые традиции отмирают с трудом.
— Или, если ему и впрямь придется переселиться в Санта-Мер-Абель, он непременно позаботится о том, чтобы аббатства Сент-Бондабрис и Сент-Ротельмор в Энтеле возглавляли люди, понимающие, как важны более тесные взаимоотношения между нашими народами. Аббат Олин заверяет, Великий, что его преданность тебе не имеет границ…
— Конечно не имеет, — прервал магистра Чезру, решив, что с него хватит. — Так что по возвращении в Энтел заверь и своего господина в моей не меньшей преданности ему. Хотя у меня есть подозрения, что тебе не придется ничего говорить, когда аббат Олин увидит, с каким грузом ты прибыл. — Он встал, надеясь, что магистр Маккеронт поймет намек.
Съевший в подобных делах собаку Маккеронт, естественно, его понял и поклонился, собираясь уходить. Мерван Ма бросился к двери, чтобы открыть ее перед ним.
— Возвращайся сразу же ко мне, — сказал юноше Эаким Дуан и посмотрел на магистра. — Я объясню доброму пастырю Ма, чем загрузить твои повозки.
— Ты необычайно великодушен, Глас Бога, — произнес ошеломленный Маккеронт и неуклюже поклонился.
Чезру лишь улыбнулся в ответ и сделал жест в сторону выхода, кивком дав понять Мервану Ма, чтобы тот поторопился. Потом, оставшись один, он снова опустился в кресло и устремил взгляд на великолепный вид, открывающийся из окна. Ожидая возвращения юноши, Эаким Дуан размышлял о происходящих вокруг него событиях и обдумывал обстоятельства, от которых зависело, когда он наконец сможет сбросить свою исстрадавшуюся бренную оболочку.
— Я не понимаю, Глас Бога, — спугнув легкую, приятную дремоту, послышался у него за спиной голос Мервана Ма.
Эаким вздрогнул и повернулся к нему, а юноша, осознав, что разбудил Чезру, смертельно побледнел.
— Прошу прощения… — залепетал он и, кланяясь, попятился к двери.
— Терпеть не могу, когда мои помощники ведут себя как последние идиоты, — холодно произнес Чезру. — Что это ты так всполошился? Ничего страшного не произошло.
— Да, Глас Бога.
— Так что ты сказал, когда вошел?
— Я сказал, что не понимаю, — ответил Мерван Ма. — Магистр Маккеронт вышел отсюда в прекрасном расположении духа.
— Я этого и добивался.
