гордиться, такая умница: и школу окончила с медалью, и в Институт стали поступила, куда девушек не очень-то охотно принимают… Как сессия? Юля рассказывает, глаза у нее блестят. Елена Дмитриевна, подавшись вперед, жадно слушает — два месяца уже нет писем из Москвы… Слава богу, Алла переехала в новое общежитие, а то ведь в старом теснотища была. Сколько человек в комнате? Где она питается? Похудела, да? Вот безобразница, наверно ест на ходу, надо будет поругать ее в письме.
Юля разгорячилась.
— Знаете, мама, — говорит она и замолкает, прикусив язык.
Елена Дмитриевна нетерпеливо отмахивается:
— Ничего, ничего!..
— Знаете, она не на шутку влюбилась.
Елена Дмитриевна замерла, даже про папиросу забыла. Шепотом:
— Да что ты!..
Юля кивает.
— Кто же он? Ты видела?
— Его сейчас нет в Москве. Тоже студент. Из авиационного института с третьего курса, — волнуясь, объясняет Юля.
— Где же они познакомились?
— Алка говорит, что на вечере. К ним часто приходят из других вузов. Ну вот.
— Подумать только! А что он из себя хоть представляет? Не пьет?
Сама не понимает, почему спросила именно об этом, а впрочем, понятно: ниточка мысли протянулась к Леониду… Юля этим вопросом напугана, она, очевидно, над ним не задумывалась. Говорит тревожно:
— Я не знаю… Нет, наверно. Алка только одно твердит: хороший, хороший.
Елена Дмитриевна еще больше бывшей невестки напугана своим предположением. Что значит на современном языке «хороший, хороший»? Разве она не помнит — Леонид уже начал выпивать, чуть не каждый день приходил навеселе, она тогда вызвала Юлю на разговор: «Послушай, Юля, чем я могу помочь?» — а что Юля ответила? — «Мама, не беспокойтесь, это пройдет. Он просто много работает. А человек он хороший. Он бросит». Что же, бросил? Издал свой тоненький сборник стихов, еще хуже стал себя вести: то на ночь не придет, то придет пьяный, удивительно, как его еще в газете держали… Они с отцом только и терпели ради Юли и Аллочки, но Юля не выдержала и правильно сделала, что развелась, раньше надо было!
— Что же у них… серьезно?
Юля и представить не может, какой длинный путь Елена Дмитриевна проделала за эту минуту, из каких глубин времени вернулась опять сюда.
— Не знаю. Алка сама не своя.
— Боюсь я за нее, Юля.
— Я тоже.
Елена Дмитриевна решается на главный вопрос.
— Замуж-то не собирается?
— Ой, что вы! — вскрикивает Юля с таким испугом, точно это ей предложили выйти еще раз замуж.
— Ты ведь знаешь, как сейчас. У них это быстро. Аллочке уже восемнадцать. Ты ведь сама… — Елена Дмитриевна недоговаривает и улыбается.
— Да, конечно… Я помню… И все-таки… Нет, мама! Нет, Елена Дмитриевна! Алка более рассудительная, чем была я. А потом, я ей строго-настрого наказала, чтобы до диплома не думала о замужестве.
Елена Дмитриевна вздыхает: ну, да, прикажешь ей! такая строптивая, вся в Леонида… В ее глазах загорается мечтательный огонек. Перед ней вдруг распахивается неожиданная сияющая даль. Ведь это что же? Ведь что получается? Ведь если у Аллочки это серьезно — а это может быть серьезным, все-таки восемнадцать лет, — тогда ведь, глядишь, года через два… Нет, об этом невозможно думать, прямо сердце от радости разрывается при одной только мысли, — а почему бы и нет? Недаром ведь твердят — акселерация, акселерация. Господи, ведь она скоро может стать прабабушкой! С ума сойти, невозможно поверить! Ведь часто думала об этом, но казалось почему-то, что так далеко, неосуществимо, — и вот Юля говорит, что Аллочка влюбилась. Значит, что же? Просто голова кругом идет… Прабабушка, подумать только!
Юле передалось волнение Елены Дмитриевны, но она понимает его по-своему. Улыбка исчезает, на лбу появляется морщинка. Что-то наставительное звучит в ее голосе:
— Вы думаете, она может выйти без моего разрешения? — и отвечает сама себе: — Нет, этого не будет.
— Конечно, нет, — быстро отвечает Елена Дмитриевна и — пых-пых! — быстро два раза затягивается.
Откуда Юле знать, что она уже нянчит правнучку (обязательно правнучку, хватит с нее мальчишек!). Юля еще такая молодая, всего тридцать восемь, она, видимо, не может представить себя бабушкой.
Елена Дмитриевна осторожно, хоть и с сияющими глазами спрашивает:
— А что, Юля, разве тебе не хочется иметь внука или внучку?
— Что вы говорите! Алка еще сама ребенок.
Все позабыла Юля… А ведь ей было девятнадцать и Леониду тоже, когда Леонид ошарашил, прямо чуть не сбил с ног вопросом: «Мама, аборты в три месяца делают?» Она тогда закричала: «Что-что?!» — а он снова, упрямо: «Ты не понимаешь, что ли?» И пошел, а она его схватила за локоть: «Что же ты наделал, глупец!»
Сейчас даже страшно подумать, что сама хлопотала об аборте, но было поздно, да и Юля оказалась умной женщиной, решила рожать…
— Я ей обязательно напишу, накажу, чтобы была осторожна, — неуверенно обещает Елена Дмитриевна.
— Напишите, пожалуйста. Она вас послушает.
— Да? Ты думаешь? Вспоминает хоть меня?
— Конечно!
— А деда?
Не успела Елена Дмитриевна сказать о деде, Павел Матвеевич тут как тут, — идет, ковыляет, не выдержал. Усаживается на стул как-то боком к Юле.
— Как Алка, Юля?
— Ты уже спрашивал, — нетерпеливо напоминает ему Елена Дмитриевна. У нее еще столько вопросов!
Павел Матвеевич сердится:
— Могу я знать?
Юля одергивает юбку на коленях, улыбается, торопливо повторяет свой рассказ: все в порядке, здоровая, учится хорошо, переехала в новое общежитие… Павел Матвеевич кивает высоколобой лысой головой: так, так; на его худом лице появляется странное выражение умиления и тревоги.
— Леонид ей деньги посылает?
Дельный вопрос. Елена Дмитриевна забыла об этом спросить, теперь подхватывает:
— Да, Юля, как он?
— Последний перевод был три месяца назад.
— Сколько?
— Семьдесят рублей.
— Вот бессовестный! — вырывается у Елены Дмитриевны. — Я ведь ему в каждом письме твержу: высылай регулярно, хоть понемногу, но в определенные числа, чтобы девочка могла планировать… Бессовестный, честное слово!
Юля не знает, что сказать, опускает глаза. Елена Дмитриевна всегда на ее стороне; она уже к этому привыкла. Иногда Юле кажется, что Елена Дмитриевна несправедлива к сыну.
— А нашу бандерольку она получила? Мы ей посылали всякие мелочи.
