Гроссман повесил трубку. Хейз взял фотокопию письма, открыл дверь и направился в кабинет лейтенанта Бернса. И тут только до него дошло, какой невообразимый шум в комнате дежурного. Пронзительные голоса, протесты, крики. В следующий миг перед ним открылась картина, похожая на празднование Дня независимости. В глазах рябило от красного, белого и синего. Хейз растерянно заморгал. По меньшей мере, тысяч восемь мальчишек в синих джинсах и белых в красную полоску футболках подпирали деревянную перегородку, облепили столы, шкафы, подоконники, стенды для сводок, выглядывали из всех углов комнаты.
– А ну, тихо! – раздался крик лейтенанта Бернса. – Прекратите этот галдеж!
В комнате постепенно установилась тишина.
– Добро пожаловать в детский сад «Гровер-парк», – сказал Карелла Хейзу, улыбнувшись.
– Ну и ну, – протянул Хейз. – Нашим полицейским не откажешь в оперативности...
Полицейские в точности следовали полученному приказу и забирали всех мальчишек десяти лет в джинсах и красно-белых футболках. Они не спрашивали у них свидетельства о рождении, поэтому возраст детей колебался от семи до тринадцати. Футболки тоже не все оказались футболками. Некоторые были с воротниками и пуговицами. Но полицейские сделали свое дело, и приблизительный подсчет внес поправку в ранее мелькнувшую у Хейза в уме цифру восемь тысяч – ребят было тысяч семь. А точнее, десятка три- четыре явно набралось. Очевидно, в этом районе города белые футболки в красную полоску считались криком моды. А может, сложилась новая уличная банда, и это была их униформа.
– Кто из вас сегодня утром передал нашему дежурному письмо? – спросил Бернс.
– Чё за письмо-то? – прозвучал встречный вопрос.
– Какая разница? Ты передавал его?
– Не-а.
– Тогда помолчи. Кто из вас передал письмо?
Молчание.
– Ну, ну, говорите же.
Восьмилетний малыш, явно воспитанный на голливудских боевиках, пропищал:
– Я хочу вызвать своего адвоката.
Раздался дружный смех.
– Замолчите! – прогремел Бернс. – Слушайте, вам нечего бояться. Просто мы ищем человека, который просил передать письмо. Поэтому если кто-то из вас принес его, пусть скажет.
– А что он сделал, этот парень? – спросил один, с виду двенадцатилетний.
– Ты передал письмо?
– Нет. Я только хотел узнать, что он сделал, этот парень.
– Кто из вас передал письмо? – в который раз спросил Бернс. Ребята качали головами. Бернс повернулся к Мерчисону. – А вы, Дэйв? Узнаете кого-нибудь?
– Трудно сказать. Но за одно я ручаюсь: он блондин. Можете отпустить всех темноволосых. Они ни при чем. Тот блондин.
– Стив, оставь только блондинов, – сказал Бернс, и Карелла стал ходить по комнате, производя отбор и отправляя детей по домам. Когда «чистка» была закончена, в комнате осталось четыре светловолосых мальчика. Остальные вышли за перегородку и остановились поглазеть, что будет дальше.
– Ну что встали? – прикрикнул Хейз. – Марш домой.
Ребята нехотя ушли.
Из четверых оставшихся блондинов двум было не меньше двенадцати.
– Эти слишком взрослые, – сказал Мерчисон.
– Вы двое можете идти, – разрешил Бернс, и те исчезли за дверью.
Бернс повернулся к двум оставшимся.
– Сколько тебе лет, сынок? – спросил он.
– Восемь.
– Что скажете, Дэйв?
– Это не он.
– А другой?
– Тоже нет.
– Ну, это... – Бернса точно ударили ножом. – Хейз, верните детей, пока они не разбежались. Запишите, ради бога, их имена. Мы передадим их по радио на наши машины. Иначе нам весь день будут водить одних и тех же. Быстрей!
Хейз выбежал из комнаты и понесся вниз по лестнице. Некоторых мальчишек он застал еще в дежурке, остальных вернул с улицы. Один паренек недовольно вздохнул и погладил по голове огромную немецкую овчарку.
– Подожди, Принц, – сказал он. – Придется мне еще задержаться. – И вошел в участок.
Хейз посмотрел на собаку. У него возникла шальная мысль. Он побежал назад в здание участка, одним махом проскочил лестницу и влетел в комнату своего отдела.
– Собака! – запыхавшись, выпалил он. – Что, если это собака?!
– А? – спросил Бернс. – Вы вернули детей?
– Да, но это может быть собака!
– Какая собака? О чем ты?
– Леди! Леди!
Сразу заговорил Карелла.
– Возможно, он прав, Пит. Как ты думаешь, сколько в нашем участке собак по кличке Леди?
– Не знаю, – сказал Бернс. – Вы думаете, этот негодяй, написавший письмо?..
– Не исключено.
– Ладно. Садись на телефон. Мейер! Мейер!
– Да, Пит?
– Запиши имена этих детей. Господи, это же сумасшедший дом!
И Бернс исчез в своем кабинете.
Позвонив в бюро регистрации собак, Карелла выяснил, что по их участку зарегистрирована тридцать одна Леди. Сколько собак с той же кличкой остались неучтенными, можно было только догадываться.
Он доложил об этом Бернсу.
Бернс ответил, что если человеку приспичило убить какую-то суку по кличке Леди, это его личное дело, и он, Бернс, не собирается ставить свой отдел на уши и гоняться за каждой шавкой на участке. В любом случае, если убийство собаки и произойдет, они об этом узнают и тогда, возможно, попытаются найти этого собаконенавистника. А пока он предлагает, чтобы Хейз позвонил в «Истерн шиппинг» и узнал, продается ли бумага, на которой выклеено письмо, в каких-либо магазинах их участка.
– И закройте эту чертову дверь! – крикнул он вдогонку Карелле.
Глава 6
11.32.
Солнце неумолимо ползло вверх по небосклону и уже почти достигло зенита, его лучи прожигали асфальт и бетон, над тротуарами струился жар.
В парке не было ни ветерка.
Человек с биноклем сидел на самом верху огромного камня, но там было ничуть не прохладней, чем на петлявших по парку дорожках. На человеке были синие габардиновые брюки и спортивная сетчатая рубашка. Он сидел, по-турецки скрестив ноги, уперев локти в колени, и разглядывал в бинокль здание полицейского участка на другой стороне улицы.
На лице человека играла довольная улыбка. Он увидел, как из участка высыпали дети, и улыбка стала шире. Его письмо приносило плоды, оно привело в движение местную полицейскую машину. И теперь, наблюдая за результатами своей работы и гадая, поймают его или нет, он чувствовал, как его разбирает
