- Что вы задумали, преследуя эту женщину? - выпалил Мейер.
- Что? Какую женщину? Вы с ума сошли!
- Вы преследовали женщину, - подтвердил Темпл. - Зачем?
- Я? - парень прижал руки к груди. - Чтобы я! Послушай, дружище, вы меня с кем-то спутали. Я не тот, кто вам нужен.
- Впереди вас шла блондинка, - настаивал Темпл, - а вы шли за ней. Если вы не преследовали ее...
- Блондинка? О пресвятая Дева! - вздохнул Орольйо.
- Да, блондинка, - продолжал Темпл, повышая голос. - И что вы на это скажете, мистер Орольйо?
- В синем костюме? - спросил Орольйо. - Блондинка в синем костюме? Вы её имеете в виду?
- Да, её, - кивнул Темпл.
- О пресвятая Дева, - возопил Орольйо.
- Ну, так что вы на это скажете? - не унимался Темпл.
- Ведь это моя жена!
- Что?
- Моя жена. Моя жена Кончетта, - теперь Орольйо был в восторге. - Моя жена Кончетта. Она не блондинка. Она только красится.
- Послушайте...
- Клянусь. Мы вместе пошли в кино, а потом зашли выпить пива. В баре начался скандал, она взяла и ушла. Она всегда так делает, стерва.
- Точно? - спросил его Мейер.
- Клянусь волосами моей тетки Кристины. Взорвется, потом ни с того ни с сего вскочит - и понеслась. Ну, я дам ей минут пять, и иду следом. И это все, честное слово. Иисусе, зачем бы мне преследовать какую- то блондинку?
Темпл взглянул на Мейера.
- Вы можете пойти со мной, - заявил Орольйо и решительно двинул вперед. - Я вас познакомлю. Это моя жена! Чего вы, собственно, от меня хотите? Это моя жена.
- Ручаюсь, вы правы, - решительно сказал Мейер и отвернулся к Темплу. - Джордж, вернись в машину, - сказал он. - Я ему верю.
Орольйо вздохнул.
- Боже, ну это же надо! - с облегчением сказал он. - Значит, меня чуть не обвинили в приставании к собственной жене. Вот дерьмо!
- Дерьмо могло быть и покруче, - заметил Мейер.
- Ну да? Как это?
- Это могла быть и не ваша жена.
Он стоял в глубокой тени, и ночь скрывала его своим плащом. Он слышал собственное учащенное дыхание, несмолкающий шум города и даже храп спящих людей. В некоторых домах ещё горели огни, одинокие стражники, они пронзали тьму своими желтыми лучами. Он стоял во тьме, которая была его другом, они стояли с ней плечом к плечу. В темноте светились только его глаза бдительные и ждущие.
Он увидел её, как только она перешла улицу. Она была в туфлях на резиновой подошве, на низких каблуках, и хотя шла она тихо, он её сразу заметил. Прижавшись к за - копченной кирпичной стене, он ждал, наблюдая, как беззаботно она несет сумочку.
Женщина была похожа на спортсменку. Этакий пивной бочонок на коротких толстых ногах. Он предпочитал тех, которые выглядят более женственно. У этой не было высоких каблуков, и шагала она вприпрыжку, видно, относилась к тем спортивным типам, что проходят по десять километров перед каждым завтраком.
Итак, она приближалась подпрыгивающей походкой, дергаясь как паяц на веревочке. И чесалась. Чесалась, как большая обезьяна, которую заели вши. Возможно, она возвращалась домой с игры в бинго или партии в покер, может, она только что кого-нибудь убила, и тогда подпрыгивавшая сумка просто набита шуршащими банкнотами.
Он вытянул руку. Обхватив вокруг шеи, притянул к себе раньше чем она могла закричать, и затащил в темную подворотню. Потом повернул её к себе, отпустил её горло, схватил огромной лапой за свитер, сжав его в горсти, и огрел её спиной о кирпичную стену.
- Заткни рот, - зашипел он на нее. Голос у него был тихим, но глубоким. Заглянул ей в лицо. Злые зеленые глаза, слегка прищурившись, глядели на него. У неё был толстый нос и грубая кожа.
- Что вам надо? - хрипло спросила она.
- Сумку, - рявкнул он. - Быстро.
- Почему на вас очки?
- Давай сюда сумку.
Он потянулся за сумкой, женщина отдернула её. Тогда он крепче ухватился за свитер, на миг оттянул от стены и снова впечатал её.
- Сумку!
- Нет!
Ладонью он сильно ударил её по губам. Голова её отлетела назад, она затрясла ею, пытаясь прийти в себя.
- Послушай, - сказал он, - как следует меня послушай. Я не хочу тебе зла. Это только для острастки. А теперь давай мне сумку и, когда я уйду, чтобы ни звука, слышишь? Ни звука!
Женщина тыльной стороной ладони медленно утерла рот. В темноте заметила кровь и прошипела:
- Не смей прикасаться ко мне, ты, бандитская рожа!
Она замахнулась и ударила его не задумываясь. Он вдруг ощутил удар по лицу, потом ещё и еще. Она так и молотила его мясистыми руками.
- Ах ты мерзкая вошь, - зарычал он, схватил её за руку и толкнул на стенку. Ударил её дважды, чувствуя, как его ободранные костяшки врезаются в её тупую, мерзкую морду. Ударившись спиной о стену, она застонала и рухнула на тротуар к его ногам.
Тяжело дыша, он стоял над ней. Оглянулся через плечо, осмотрел улицу, потом приподнял очки, чтобы лучше видеть. Никого не было. Быстро нагнулся и вырвал у неё сумку.
Женщина не пошевелилась.
Снова взглянул на нее. Что за дура ему попалась? Он же не хотел заходить так далеко. Снова нагнулся и приложил ухо к её груди. Та была твердой, как у мужчины; дыхание нормальное. Успокоившись, он встал, по лицу пролетела слабая усмешка.
Он ещё постоял над ней, потом поклонился, руку, в которой держал сумку, галантно приложил к груди и сказал:
- Клиффорд благодарит вас, мадам. И исчез в ночи.
ГЛАВА IV
Полицейские 87 округа могут договориться о чем угодно, но только не о том, сколько платить осведомителям. Или, как говорила одна старуха, целуясь с коровой: - 'Это дело вкуса', потому что осведомитель одного топтуна для другого - просто никчемный бездельник.
Общепризнанно было, что надежнее всех - Дэнни Джимп, но и самые верные его приверженцы понимали, что некоторые их коллеги добивались лучших результатов, используя как стукача кого-то другого. Невозможно было отрицать, что все они зависели от информации, добытой в контактах с уголовным миром. Речь шла только о том, кто что предпочитает.
Хэл Уиллис предпочитал типа по прозвищу Пузан Дон-нер. С его бесценной и хорошо оплаченной помощью он расщелкнул немало твердых орешков, и теперь уже не было сомнений, что вежливый, кланяющийся грабитель Клиффорд становился одним из них.
Только одно в Доннере могло отвратить от идеи задействовать его в операции - это его безумная любовь к турецким баням. Уиллис и так был худ, и ему, как и его коллегам, совсем не улыбалось сбрасывать кило-два каждый раз, когда нужно было что-то узнать от Доннера.
Доннер, напротив, был не просто толст. Он был чудовищно пузат. А пузан - это определение человека более чем толстого. Доннер был могучим. Исполинским. Величественным.
И вот он сидел, прикрыв срам полотенцем, и когда дышал паром, окружавшим его и Уиллиса, толстые
