брать ребенка на руки. Уж самым последним делом было бы уронить племянницу на пол.
Глава 8
Мисс Мэри Спенсер представляют обществу
Гейбриел Спенсер привык принимать решения быстро и наверняка. В тот момент, когда он узрел арамейские письмена, он тотчас же понял, что хочет их прочесть. А в ту минуту, когда увидел свою дочь Мэри, понял, что сдвинул бы горы (или женился на Лоретте), только чтобы быть поближе к ней. Она принадлежала ему от макушки и лба своего маленького возбужденного личика до кончиков очаровательных пальчиков на ногах.
– Какой прелестный ребенок! – восхитилась Имоджин. Сейчас Мэри улыбалась, но, когда они вошли в детскую, малышка встала в кроватке, держась за перильца, и заплакала, чтобы привлечь их внимание.
Тот факт, что ее няня мирно сидела у камина и не обращала на нее внимания, был отмечен ее отцом. Гейб собирался побеседовать с этой няней завтра утром, но сейчас он просто схватил дочь на руки. Она тотчас же заулыбалась ему и показала все свои прелестные ямочки.
Он в последние несколько месяцев отчаянно тосковал по ней. В конце концов он забрал ее у кормилицы в Кембридже и привез в дом Рейфа. Он прижал ее к себе как можно нежнее. Пока он никак не откликался на просьбы Гризелды и Имоджин позволить подержать ее на руках.
– Никогда не видела таких очаровательных кудряшек, – сказала Гризелда. – У вашей жены были рыжие локоны?
Гейб помедлил мгновение, потому что у Лоретты волосы были золотистые. Если повезет, никто не заметит сходства между ними.
– Мэри – просто живой портрет своей матери.
На самом деле это было не так. Лоретта была довольно хорошенькой, но Мэри ему казалась просто красавицей. У нее было сердцевидное личико и копна мягких кудряшек цвета свежих роз. А ее крошечный ротик походил на розовый бутон.
– Ваша жена видела ее до того, как умерла? – спросила Имоджин, поднимая на него глаза.
Гейб замер, не зная, что ответить. Он и Рейф не разработали подробностей смерти воображаемой жены, а только согласились, что необходимо послать к Лоретте стряпчего, который должен был потребовать от нее соблюдения полной тайны относительно ее материнства, хотя Лоретта и не обнаруживала ни малейшего интереса к роли матери.
К счастью, Рейф вмешался в их разговор.
– Ты помнишь, когда я покупал для тебя все эти вещицы? – спросил он Имоджин, указывая на горы игрушек на полках детской.
– Кто мог бы такое забыть? – Имоджин повернулась к Гейбу: – Ваш брат считал, что, став опекуном четверых маленьких детей, он должен купить им всем игрушки в четырех экземплярах.
– Да, и было четыре няньки, – сказал Рейф, по-совиному округляя глаза.
После того как Гейб прожил несколько месяцев в тесной близости к Рейфу, он мог сосчитать все поглощаемое им виски до последнего стакана. И в эту минуту мог сказать с уверенностью, что тот навеселе. Он мог только надеяться, что брат не забудет своего обещания перестать пить к завтрашнему утру. Но скорее всего тот не помнил в подробностях, как прошел вечер.
Гейб неохотно позволил Имоджин подержать девочку. Мэри улыбнулась ей с такой же радостью, как и ему. Гейб не мог бы объяснить, почему это его так разъярило. Ему хотелось, чтобы Мэри улыбалась только ему. Она могла бы нахмуриться при виде двух незнакомок, вместо того чтобы приветствовать их и всех остальных одинаково.
Теперь она уже смеялась и тянула Имоджин за волосы, выбившиеся из прически. А Имоджин одарила его улыбкой через голову Мэри, в которой ясно читалось бы, будь это на арамейском: он для нее – самый прекрасный подарок ко дню рождения. Вероятно, она совсем забыла о его незаконнорожденности.
Похоже, Имоджин понравилась Мэри. Но и Рейф тоже.
Гейбу самому казалось странным, что он, полжизни считавший себя единственным ребенком в семье, так легко вошел в роль брата.
Но это случилось. Его самого удивляло то, как его беспокоило состояние его великодушного брата-выпивохи. Рейф был так же широк и щедр в грехах, как и во всем остальном, и не скупился на чувства.
Теперь Имоджин смеялась, а Мэри хлопала ее маленькой ручонкой по щеке. И Гейб заметил, что Рейф перестал перекладывать литые металлические игрушки и через плечо смотрел на Имоджин. Она была красива, но обладала острым как бритва язычком. Но о вкусах не спорят, и Рейф явно был неравнодушен к своей бывшей подопечной.
– Мистер Спенсер, – сказала Имоджин, поворачиваясь к нему, – каждому видно, что Мэри с рождения не видела ничего, кроме нежности и внимания. Вы очень много делаете для своей осиротевшей малышки.
– Все, что в моих силах, – смущенно ответил он.
– Надеюсь, вы не разгневаетесь, если я спрошу снова. Ее мать смогла увидеть Мэри до своей смерти?
– Конечно, она ее видела, – сказал Гейб, чувствуя, что опускается в бездонную трясину лжи.
– Это прекрасно, – сказала Имоджин, целуя Мэри в лобик. – В будущем, когда Мэри войдет в возраст, вы ей должны об этом рассказать. Мой отец поступил глупо: он сказал Джози, что наша мать не дожила до момента, когда смогла бы подержать ее на руках, и это причинило Джози ненужные страдания.
Гейб, бессмысленно моргая, смотрел на Мэри на руках у Имоджин, стараясь представить, какой сложный узор изо лжи ему придется соткать о якобы почившей жене, чтобы когда- нибудь поведать дочери. Он не смог этого представить.
Судя по виду, Мэри начинала уставать. На ней было короткое платьице со множеством буфов, в котором она походила на лютик. Она положила головку на плечо Имоджин.
– О, она прелесть! – прошептала Имоджин.
Гейб кивнул. Мэри обводила комнату сонными глазками, по-видимому в поисках няни, но, когда ее взгляд остановился на нем, один уголок ее ротика, похожего на розовый бутон, приподнялся в улыбке. И тут она протянула к нему ручки. Гейб почувствовал, что сердце его упало до самых башмаков.
– Ну разве она не прелесть? – ворковала Имоджин. – Мэри хочет к папе, да? Вот он, пожалуйста.
И без дальнейших раздумий плюхнула крошку в руки Гейба. Мэри вздохнула, уткнулась личиком в его жилет и тотчас же уснула.
Глава 9
Погибающий от жажды
Несмотря на сомнения брата, Рейф проснулся на следующее утро рано и в полной уверенности, что обещал покончить с виски. И не только с виски. Но и с вином. И с элем. В это утро он чувствовал себя больным, как обычно после обильных возлияний, потому что оказался в тисках страха.
В течение часа он уговаривал себя встать и отправиться в ванную. Конечно, он мог бросить пить. Миллион раз он говорил себе, что ему следует это сделать и что это не так уж трудно. Он был не таким человеком, чтобы по пути в столовую к завтраку наткнуться на бутылку эля и уже не отрываться от нее. Не прийти ли к вполне логичному заключению, что виски, как ни мил был ему этот напиток, плохо сказывается на его теле и здоровье вообще? А теперь еще у него появились племянница и брат, то есть семья, желавшая, чтобы он бросил пить.
Он спустился к завтраку и обнаружил, что за столом идет оживленная дискуссия. Гейб посмотрел на него, и на лице его отразилось облегчение.
Вскоре Рейф понял почему. Гризелда решила взять в свои руки постановку пьесы. Но не понимала, зачем это надо. А бедный Гейб прилагал отчаянные усилия, чтобы объясниться и в то же время избежать явной лжи.
Не имея ни малейшей склонности к обману, Рейф вступил на опасную почву, прежде чем Гейб мог запятнать себя клятвопреступлением.
– Все это вина Гейба, – сказал он, позволяя лакею навалить горой нежный омлет себе на тарелку. Обычно он по утрам не ел, но сегодня решил начать жизнь с новой страницы. – В прошлом году в Лондоне он наехал в кебе на молодую женщину и сбил ее. Понимаете?
Гризелда тотчас же откликнулась.
– О, нет ничего хуже, чем пьяный кучер, – сказала она, взмахом руки отметая предложенные блюда. – А Лондон полон таких возниц. Я предпочла бы только подсушенный тост, – сказала она лакею. – Очень сильно подсушенный.
– Точно, – сказал Рейф. – Этот кучер качался и чуть не свалился с козел, столько джина он влил в себя. Конечно, мой брат почувствовал себя виноватым в этом происшествии и ответственным за благополучие молодой женщины. Он ведь очень ответственная личность.
– Разумеется, – согласилась Гризелда и обратилась к лакею: – Нет-нет! Я же сказала – сухой! И пожалуйста, без масла.
– Молодая женщина была легко ранена во время этого инцидента и, к несчастью, в связи с этим потеряла роль в театре. И потому, конечно…
– А что это за театр? – спросила Имоджин.
– «Ковент-Гарден», – ответил Гейб.
– Так эта молодая женщина… – начала Гризелда и замолчала. – Какое отношение она имеет к нашей пьесе? Не говорите мне, что вы полюбили театр из-за этого несчастного случая, мистер Спенсер!
По выражению ее лица, с которым она смотрела на Гейба, Рейф мог заключить, что перед ее внутренним взором предстали видения – заплясали молодые люди, подпавшие под гибельное влияние и чары безнравственных актрис. Впрочем, это было не так уж далеко от истины.
– Конечно, нет, – поспешно возразил Рейф. – Но, памятуя о славе театра в Холбрук-Корте, Гейб предложил ей возможность проявить свой недюжинный талант перед обширной аудиторией. Конечно, мы собираемся пригласить из Лондона самых влиятельных людей театрального мира.
– Мне кажется, это уже выходит за пределы долга, – сказала Гризелда, и ее лоб прорезала тонкая морщинка неодобрения. – Небольшой денежный вклад в театр «Ковент-Гарден» наверняка обеспечил бы этой актрисе роль в следующей постановке.
– Ей
