— В таком случае меня вполне устроят пока два соверена и шесть пенсов, пострел, — заявила она. — А остальные уплатишь мне до Рождества.
Впервые я понял, что значит слово «репутация». Вручив ей все свои сбережения, я пообещал отдать остальные деньги до конца года.
Мы скрепили сделку рукопожатием, и я, взявшись за ручки, стал толкать своего первого «малыша» обратно через мост к Уайтчапел-роуд. Когда Сэл и Китти увидели мое приобретение, они запрыгали от возбуждения и даже помогли мне написать на одной стороне лотка «Чарли Трумпер, честный торговец, основавший дело в 1823 году». Я не сомневался, что дед будет мною гордиться.
Закончив трудиться над надписью и не дождавшись, пока высохнет краска, я торжественно покатил лоток на рынок. К тому времени, когда я оказался в поле зрения деда, улыбка на моем лице растянулась от уха до уха.
Вокруг лотка деда толпилось гораздо больше людей, чем обычно в субботу утром, и я не мог понять, почему при моем появлении наступила такая тишина.
— Здесь молодой Чарли, — крикнул кто-то, и несколько лиц повернулось ко мне, глядя настороженными глазами.
Почувствовав неладное, я бросил ручки своего нового лотка и бросился к толпе. Она быстро расступилась и освободила мне проход. Первое, что я увидел, пробравшись вперед, был дед, лежавший на мостовой. Под головой у него находился ящик с яблоками, а лицо было белым как простыня.
Подбежав к нему, я опустился на колени.
— Это Чарли, дед, это я, я здесь, — говорил я сквозь слезы. — Что ты хочешь, чтобы я для тебя сделал? Только скажи, я все сделаю.
Он медленно и с трудом разомкнул веки.
— Слушай меня внимательно, парень, — произнес он, задыхаясь. — Лоток теперь принадлежит тебе, поэтому никогда не упускай его или торговое место из виду больше, чем на несколько часов подряд.
— Но это же твой лоток и твое место, дед. Как же ты сможешь работать без лотка и места? — спросил я.
Но он уже меня не слышал.
До этого момента мне никогда не приходило в голову, что кто-то, кого я знаю, может умереть.
Глава 2
Деда Чарли отпевали безоблачным февральским утром в церкви Святой Марии и Святого Михаила на Юбилейной улице. Когда хор занял свои места, сесть в церкви было негде. Среди столпившихся сзади людей оказался даже мистер Сэлмон, в своем черном длиннополом пальто и черной шляпе с полями.
На следующее утро, когда Чарли выкатил новенький лоток на торговое место своего деда, мистер Дункли вышел из своей рыбной лавки, чтобы подивиться на его приобретение.
— Я могу перевозить почти в два раза больше, чем на старом лотке деда, — сказал ему Чарли. — И что самое важное, я задолжал за него всего девятнадцать шиллингов и шесть пенни.
Но к концу недели Чарли обнаружил, что половину из того, что находилось на его лотке, никто не хотел покупать. Даже Сэл и Китти воротили свои носики, когда он предлагал им такие лакомства, как черные бананы и перезревшие персики. Потребовалось несколько недель, прежде чем новый торговец смог примерно определять то количество товара, которое было необходимо ему, чтобы удовлетворять каждодневный спрос его покупателей, и еще больше времени, чтобы сообразить, что этот спрос меняется изо дня в день.
Это случилось в субботнее утро, когда, набрав товара на рынке и возвращаясь на Уайтчапел, Чарли услышал хриплый крик.
— Британские войска полегли на Сомме, — кричал мальчик, стоявший на углу Ковент-Гарден и размахивавший над головой газетой.
Чарли расстался с половиной пенни в обмен на «Дейли кроникл» и, присев на обочине мостовой, стал читать, выискивая в тексте знакомые слова. Он узнал о гибели тысяч британских солдат, участвовавших в совместной операции с французами против кайзеровской армии. Роковые действия завершились катастрофой. Вместо предсказанного генералом Хейгом ежедневного продвижения вперед на четыре тысячи ярдов, все закончилось отступлением. Крик о том, что «все мы будем дома к Рождеству», оказался пустой болтовней.
Чарли бросил газету в канаву. Никакой немец не убьет его отца — в этом он был уверен. Однако после того как Грейс записалась санитаркой в полевой госпиталь, стоявший всего в полумиле от линии фронта, он начал испытывать угрызения совести по поводу своего отношения к войне.
Хотя Грейс писала Чарли каждый месяц, она не могла сообщить ничего нового о местонахождении их отца. «Здесь полмиллиона солдат, — поясняла она, — и все они, голодные и холодные, выглядят на одно лицо». Сэл продолжала работать официанткой на Коммерциал-роуд и все свое свободное время посвящала поискам мужа, в то время как Китти не знала отбою от мужчин, которые были счастливы удовлетворить любую ее прихоть. Фактически, одна только Китти из троих имела в течение дня свободное время, чтобы помочь Чарли в его торговле, но, поскольку она никогда не вставала до восхода солнца, а ложилась в постель задолго до его захода, помощи от нее не было никакой.
Прошли недели, прежде чем молодой Чарли перестал оборачиваться, чтобы спросить: «Сколько отвесить, дедушка? Сколько стоит, дедушка? Можно ли давать миссис Рагглз в кредит, дедушка?»
И, только выплатив последний пенни долга за новый лоток и оставшись едва ли ни с чем, он начал понимать, каким ловким торговцем должен был быть старик, чтобы сводить концы с концами.
Первые месяцы их общий заработок составлял несколько пенни в неделю, и Сэл стала опасаться, что все они закончат в работном доме, если будут продолжать задерживать уплату ренты за дом. Она умоляла Чарли продать лоток деда, чтобы выручить хотя бы фунт, но ответ Чарли был всегда одним и тем же: «Никогда», — после чего он добавлял, что скорее умрет от голода и оставит реликвию гнить на заднем дворе, чем позволит чужим рукам ее укатить.
К осени 1916 года дела в торговле пошли лучше и «крупнейший в мире лоток» стал приносить достаточно прибыли, чтобы Сэл купила себе поношенное платье, Китти пару туфель, а Чарли еще более поношенный костюм.
Хотя Чарли оставался все еще в наилегчайшем весе и не отличался высоким ростом, но, справив свое семнадцатилетие, он стал замечать, что дамы на углу Уайтчапел-роуд, все еще помечавшие белыми перьями любого, кому можно было дать от восемнадцати до сорока лет, начали с нетерпением, как орлицы, поглядывать на него.
Чарли не боялся никаких немцев, но он все еще надеялся на быстрое окончание войны и возвращение отца к своей привычной дневной работе в доке и ночному пьянству в «Черном быке». Но без писем и при наличии весьма скудной информации в газетах даже мистер Сэлмон не мог ему сказать, что же на самом деле происходит на фронте.
Шли месяцы, и Чарли все лучше и лучше осознавал потребности своих покупателей, которые, в свою очередь, убеждались, что его лоток за те же деньги предлагал товар более высокого качества, чем у многих его конкурентов. Даже Чарли почувствовал, что дела его пошли в гору, когда увидел улыбающееся лицо миссис Смелли, пришедшей утром купить для своего пансиона больше картофеля, чем он продавал обычному покупателю за целый месяц.
— Я мог бы доставлять ваш заказ, миссис Смелли, — сказал он, приподнимая кепи, — прямо в пансион каждое утро в понедельник.
— Нет, спасибо, Чарли, — ответила она. — Я всегда предпочитаю видеть то, что я покупаю.
— Дайте мне шанс проявить себя, миссис Смелли, и вам не придется выходить в любую погоду, когда вы обнаружите вдруг, что у вас больше постояльцев, чем вы рассчитывали.
Она пристально на него посмотрела.
— Ну что ж, я дам тебе двухнедельный испытательный срок. Но если ты когда-нибудь меня подведешь, Чарли Трумпер…
