I. СВЯТКИ
В крестьянском быту святки считаются самым большим, шумным и веселым праздником. Они обнимают собой период времени от Николина дня (6 декабря) до Крещения (6 января), т. е. как раз тот месяц, когда земледельческое население, обмолотив хлеб и покончив со всеми работами, предается отдыху.
Святки считаются праздником молодежи по преимуществу, хотя и взрослое население не остается равнодушным к общему веселью и к тому приподнятому, несколько торжественному настроению, которое свойственно всем большим праздникам в деревне. Но все-таки центром празднеств служит молодежь: ее игры, песни, сборища и гаданья дают тон общему веселью и скрашивают унылую деревенскую зиму. В особенности большой интерес представляют святки для девушек: в их однообразную трудовую жизнь врывается целая волна новых впечатлений, и суровые деревенские будни сменяются широким привольем и целым рядом забав и развлечений. На святки самая строгая мать не заставит дочку прясть и не будет держать за иглой в долгие зимние вечера, когда на улице льется широкой волной веселая песня парней, когда в «жировой» избе, на посиделках, заливается гармонь, а толпы девушек, робко прижимаясь друг к другу, бегают «слушать» под окнами и гадать в поле. Гаданье составляет, разумеется, центр девичьих развлечений, так как всякая невеста, естественно, хочет заглянуть в будущее и, хоть с помощью черта, узнать, кого судьба пошлет ей в мужья, и какая жизнь ожидает ее впереди с этим неведомым мужем, которого досужее воображение рисует то пригожим добрым молодцем, ласковым и милым, то стариком- ворчуном, постылым скрягой, с тяжелыми кулаками.
О том, как совершаются гаданья, мы подробно скажем в главе «Новый Год», здесь же заметим только, что обычай вызывать своего суженого и, в особенности, так называемые «страшные» гадания довольно заметно отражаются на душевном состоянии гадальщиц. Почти на протяжении всех святок, девушки живут напряженной, нервной жизнью. Воображение рисует им всевозможные ужасы, в каждом темном углу им чудится присутствие неведомой, страшной силы, в каждой пустой избе слышится топот и возня чертей, которые, до самого Крещенья, свободно расхаживают по земле и пугают православный люд своими рогатыми черными рожами. Это настроение поддерживает не только самое гаданье, но и те бесконечные рассказы о страшных приключениях с гадальщицами, которыми запугивают девичье воображение старухи и пожилые женщины, всегда имеющие про запас добрую дюжину страшных историй. Чтобы дать читателю представление об этих «святочных» рассказах, являющихся плодом народной фантазии, приведем рассказ крестьянки Ефросиньи Рябых, записанный в Орловском уезде. «Пришла я с загадок и задумала суженого вызвать — страх хотелось мне узнать, правда это, или нет, что к девушкам ночью суженые приходят. Вот стала я ложиться спать, положила гребенку под головашки и сказала: «Суженый-ряженый, приди ко мне, мою косу расчесать». — Сказавши так-то взяла я и легла спать, как водится, не крестясь и не помолившись Богу. И только это я, милые мои, заснула, как слышу, ползет кто-то мне под головашки, вынимает гребенку и подходит ко мне: сдернул с меня дерюгу, поднял, посадил на кровати, сорвал с моей головы платок и давай меня гребенкой расчесывать. Чесал, чесал да как зацепил гребенкой за косу, да как дернет — ажио у меня голова затрещала. Я как закричу… Отец с матерью вскочили: мать ко мне, а отец огонь вздувать. Вздули огонь, отец и спрашивает: «Чего ты, Апрось, закричала?» — Я рассказала, как я ворожила, и как меня кто- то за косы дернул. Отец вышел в сенцы, стал осматривать двери — не видать ничего. Пришел он в избу, взял кнут и давай меня кнутом лупцевать — лупцует да приговаривает: «Не загадывай, каких не надо, загадок, не призывай чертей». — Мать бросилась было отнимать — и матери досталось через меня. Легла я после того на постель, дрожу вся, как осиновый лист, и реву потихоньку: испужалась да и отец больно прибил. А утром только я поднялась — вижу, голова моя болит так, что дотронуться до нее нельзя. Глянула я около постели своей на земь — вся земь усыпана моими висками. Вот как «он» меня расчесывал. Стала я сама расчесывать косу, а ее и половины не осталось — всю почти суженый выдернул».
А вот еще один рассказ, записанный в Новг. губ. Череповецк. у.: «Собрались, это, девки на беседу в самый сочельник, перед Рождеством — не работать (в сочельник — какая работа: грех), а так погадать да «послушать» сходить. Вот погадали, погадали, а одна девка и говорит: «Пойдем-кось, девоньки, к поросенку слушать: у нас сегодня большущего закололи и тушу в амбар стащили, пойдемте». Вот и пошли, надо быть, пять девок. Сняли с себя кресты, немытика помянули, очертились ножиком и одна, которая посмелее, говорит: «Чушка, чушка, скажи, где мой суженый-ряженый?» — А поросенок им из амбара: «Отгадайте три загадки, тогда отгадаю всем суженых. Наперво отгадайте, сколько на мне щетинок?» — Отгадывали, отгадывали девки — не отгадали: где сосчитаешь щетинки на свинье? А поросенок опять: «Сколько во мне суставов?» — Опять не отгадали девки, а поросенок как рыкнет: «Ну, так я вас всех задавлю». — Девки бежать. Прибежали на беседу — лица на них нет. А хозяйка-то беседы, видно, догадливая баба была, бывала в этих делах: сейчас четырем девкам на голову горшки глиняные надела, а этой, коя загадывала, подушку положила. Вдруг как вломится в избу свинья. Схватила с одной девки горшок, думала, это голова, да о пол, схватила с другой — о пол, да так со всех четырех, а с пятой схватила подушку и убежала».
Как ни страшны сами по себе такие рассказы для напуганного воображения молоденьких слушательниц, однако, в веселые святочные вечера, даже эти ужасы не могут удержать девушек в хатах и, как только на селе зажгут огни, они как тени, скользят по улице, пробираясь на посиделки. Да и не мудрено: до страха ли тут, когда впереди ожидают танцы, маскарады, игры, песни и когда к этим беседам так долго и так много готовились. Почти целый месяц приготовлялись: девушки шили наряды, парни готовили маскарадные костюмы и выбирали «жировую» избу.
Последний вопрос — о выборе избы для посиделок — повсюду считается очень важным и решается сообща. Чаще всего, за 2, за 3 рубля, какая-нибудь одинокая солдатка или полунищая старуха уступает молодежи свою избу, позволяя вынести домашнюю рухлядь и убрать все так, как захотят наниматели. Деньги за избу платятся наличными или отрабатываются, причем только в очень немногих местах девушки освобождаются от взносов. В большинстве же случаев, деревня не знает привилегии дам и обкладывает девушек наравне с парнями, а местами даже заставляет их платить больше, так что если парень вносит шесть коп., то девушка должна платить двенадцать, а случае бедности — день жать.
Святочные посиделки начинаются обыкновенно не ранее 6 декабря и отличаются от всех других посиделок тем, что и парни, и девушки рядятся. Это своего рода деревенский бал-маскарад. Правда, ряженье — в особенности в первые дни святок — бывает самое незамысловатое: девушки наряжаются в чужие сарафаны (чтобы парни не узнали по одежде) и закрывают лицо платком, и только самые бойкие наряжаются в несвойственную одежду: парни — в женский, девушки — в мужской костюм. Это последнее переодевание практикуют чаще всего гости, приходящие на посиделки из чужих деревень, чтобы легче было интриговать и дурачить знакомых. Самая же «интрига» в таких случаях бывает также крайне незамысловата: обыкновенно парень, переодетый девкой, выбирает себе в кавалеры какого-нибудь влюбчивого и простоватого парня и начинает его дурачить: заигрывает с ним, позволяет вольные жесты и пощипывания, назначает свидания и даже дает нескромные обещания. К концу вечера простофиля-кавалер обыкновенно пламенеет от страсти и умоляет свою даму, чтобы она осчастливила его немедленно. Но дама, обыкновенно, кокетничает и уступает не сразу. Зато потом, когда все-таки она выйдет на свидание, и влюбленный парень заключит ее в объятия, из избы выскакивает целая ватага хохочущих молодцов, которые быстро охлаждают любовный пыл простофили, набивая ему полные штаны снегу. Приблизительно
