— Мало ли их, Ивановых этих, — недовольно пробурчал старший следователь.
— Много, — согласился помощник. — Потому я и хочу в его лицо для начала посмотреть. Завтра вызовем его в милицию… Ну, для уточнения даты рождения, что ли. А я к назначенному времени подойду и лично на него посмотрю. Так, чтобы удостовериться.
— В чем?
— Пока не знаю. Но погляжу.
И пошел, заранее согласовав время с начальником милиции. А вернулся, алый от непонятного возбуждения.
— У нас он побывал, в НКВД!.. Ладони у него не разгибаются после наших допросов с пристрастием. А потом он вдруг в Смоленске, вдруг — Иванов. И паспорт не поддельный, сам проверял. Срочно командируйте меня в Москву, я выясню, почему пытали и почему отпустили.
Тем же вечером энергичный помощник, взявший след, как хорошая гончая, укатил на поезде в Москву. И только через неделю позвонил по служебному телефону.
— Настоящая фамилия Иванова Богославский. Был личным порученцем комкора Колосова, исчезнувшего неизвестно куда. Советую немедленно взять под стражу. А заодно и его жену Анну Голубкову.
— Но почему его отпустили?
— Выясняю. Доложу завтра. Но вы все-таки их арестуйте.
И положил трубку. Следователь арестовал Богославского с не венчанной женой силами милиции, но при личном присутствии. Обыск ничего ровнехонько не дал, допрос тоже, и арестованных временно отправили в следственный изолятор на неопределенный срок.
Помощник позвонил на следующий день к вечеру.
— Докладываю. Поскольку местные молодцы из нашей конторы уморились допрашивать Богославского, его сунули к уголовникам. Те Богославского и пальцем не тронули, и тогда решили временно его отпустить, лишив денег и документов. Хотели проверить, к кому он пойдет за помощью, а он пошел на толкучку и пропал с глаз наблюдения. И очутился в Смоленске с настоящим паспортом на фамилию Иванова. Завтра пойду на толкучку и попытаюсь выяснить, кто и за какие деньги продал ему паспорт. Вечером доложу результаты расследования.
Вечером не доложил, не было никакого звонка. Старший следователь ждал всю ночь, не дождался и официально запросил Москву, куда подевался его помощник.
— Позвоните завтра в это же время.
Так ответили. Он позвонил на следующий день.
Ответ пришел по спецсвязи;
«Ваш помощник убит ножом на толкучке. Прочесывание никаких результатов не дало».
9.
Павел прибыл в Главное Управление НКВД ранним утром. Зашел в вокзальный ресторан, плотно позавтракал, позволив себе сто грамм коньяка. Он не чувствовал себя виноватым не потому, что был чудовищно легкомысленным, опираясь на удачу куда чаще, нежели на расчет. Он располагал документами и, несмотря на злой тон своего заместителя, оказавшегося майором НКВД, рассчитывал, что их хватит, чтобы оправдать скандальную ссору с социально-близкими. Он запасся письмом караульных, их начальника Сергея Воробьева и вольных мастеров, что некий заключенный Колосов Иван Матвеевич действительно сорвался с вышки. А то, что патологоанатом заключенный Голубков отказался выдать официальное заключение объясняется вечной конфронтацией узких специалистов с администрацией лагеря.
Вопроса скандала с уголовниками он вообще избегал. Конечно, майор Савченко об этом уже уведомил московское начальство, но, во-первых, в каких инструкциях написано, что работник НКВД обязан знать воровские законы? И, во-вторых, скандала-то никакого и не было. Были крики, мат-перемат, кто-то замахал палками, но лейтенант Воробьев быстро и четко навел порядок. Рабочий день сорван не был, и все бригады вышли на работы.
К началу рабочего дня он вошел в подъезд Наркомата Внутренних Дел.
— Приветствую, — сказал.
Дежурный лейтенант на приветствие не ответил. Молча взял пропуск, сверил его с каким-то списком, положил пропуск Павла в нагрудный карман и кивнул головой.
— Прямо по коридору.
И пошел за ним следом. Шаг в шаг.
— Я знаю дорогу, — недовольно сказал Павел.
— Я исполняю приказ, — холодно ответил лейтенант. — Пока прямо. На втором повороте — налево.
По спине Павла пробежал холодок. Так его еще никогда не встречали в родном Управлении. Его, награжденного Знаком Почетного Чекиста и именным оружием самим Дзержинским…
— Стоять. Лицом к кабинету номер четырнадцать.
Павел остановился. Сказал с раздражением:
— Может, прикажете и руки назад?..
— Я выполняю приказ, — сказал дежурный и постучал в дверь, обитую черным дерматином с медными гвоздиками.
За дверью что-то буркнули, и лейтенант чуть подтолкнул Павла.
— Входите.
Павел вошел в кабинет. Напротив двери за массивным столом сидел худощавый комиссар госбезопасности.
— Разрешите представиться… — громко начал Павел.
— Не надо, — комиссар тускло посмотрел на него. — Все оружие, все значки и документы — на стол.
— Что это значит? Я награжден…
— Это значит, что вы, гражданин Берестов, находитесь под следствием. И пока оно будет длиться, местом вашего заключения определен концлагерь. До предъявления вам обвинения будете исполнять в нем должность помощника начальника снабжения. В лагерь, как подследственный, проследуете пассажирским транспортом с двумя сопровождающими в штатском. По окончанию следствия либо самостоятельно проследуете в Москву, что вряд ли, либо останетесь в лагере на определенный судом срок.
— Я.. — Павел поперхнулся, откашлялся. — Прошу извинить, слишком все неожиданно. Я лишен воинского звания?
— До суда, нет. Но в лагерь проследуете в штатском. Пока подберут одежду, сопровождающих и маршрут, будете временно содержаться в служебном изоляторе.
И Павел прямо из комиссарского кабинета отправился в служебный изолятор. Он понял, что карьера его рухнула бесповоротно, но с присущей ему упрямой самоуверенностью еще на что-то надеялся. Не столько, может быть, на прежние заслуги, сколько на прежнюю жестокость, без которой эта власть обойтись никак не могла. Ей просто необходимы были палачи, и рано или поздно эти палачи должны были быть призваны.
Через три дня он в гражданской одежде выехал в дальнюю дорогу на пассажирском поезде в отдельном купе, сопровождаемый двумя молчаливыми сотрудниками НКВД тоже в гражданском.
Это было мучительное путешествие через всю страну. Мало того, что поезд тащился с черепашьей скоростью, останавливаясь даже на полустанках: ехать пришлось в полном молчании. Сотрудники не спускали с него глаз, сопровождая даже в уборную, и никогда не разговаривали не только с ним, но и между собой. Они читали какие-то книжки, но когда Павел попросил дать ему почитать хотя бы что-нибудь, один из них буркнул, не глядя:
— Для служебного пользования.
Наконец, вышли на каком-то Богом позабытом полустанке. Кругом стояла мертвая тишина и еще
