Карлу по секрету. — А когда я их арестовывал, я только «защищал свой бифштекс» — так говорят у нас в Эльзасе…
— Вы защищали кровавый бифштекс, который готовят из немцев янки!
— Да научитесь ли вы, наконец, себя вести? — воскликнул Бейкер. — Мне стыдно за вас, молодого немца!..
— А-а-а-а! — затянул Карл, словно только сейчас увидел журналиста. — Это Гюнтер Бейкер! Это вы расписали ангелочков с крылышками из-за океана? — Он попорхал ладошками перед носом Гюнтера. — Я читал!.. А почему вы не писали, что это самовозгорание «першинга» произошло всего в двухстах пятидесяти метрах от склада с ядерными боеголовками? И не сфотографировали гробы сгоревших солдат, накрытые полосатыми флагами? Это было бы эффектнее, а главное — правдивее!
Глаза Гюнтера расширились.
— Какие гробы?
А вы не знаете? Там люди погибли. Пусть в солдатской форме, пусть американцы-янки, но это, черт возьми, люди!
— Нет, это ты выдумал.
— Я видел собственными глазами! Вернее — глазами генерала из Америки. Они сработали быстро. Гробики — раз-два, флаги — три-четыре! Как будто ничего не было.
— Может, ты знаешь имена погибших? — Бейкер иронически усмехнулся. И тут же получил, что называется, по носу.
— Знаю! — И Карл начал перечислять погибших на базе. — Том Паркер! Томас Смит! Пол Гей! Роб Рой! Трое солдат и один сержант! Я это наизусть запомнил, когда мне докладывал капитан! Я-то это отлично знаю, в отличие от вас, господин Бейкер, не желающий знать, что творится под боком у нас. Вам выгоднее расхваливать «спасителей Европы». Как же! Вы распластались в рабском сочувствии к ним. — И он со злобой процитировал: — «Унзере Реттунг»! Это ваши слова? Какой стыд! Это не вам за меня, это мне за вас стыдно! А еще когда-то моя мать говорила про вас: «Молодая, восходящая звезда!».
Карл, не понимая того, бил по самым больным местам Гюнтера. Тот побледнел, вскочил в каком-то порыве, а потом снова рухнул на диван.
— Перестань! Перестань, Карл!! — крикнул Дорнье.
— Ах, перестань? — выкрикнул Брюдер. — Вы тут заодно! Сговорились! — Он подскочил к столу и, поглядев на массивную чернильницу, язвительно прошипел:
— Вы оба пишите коричневыми чернилами!
Это было ложью. Но так уж хотелось Карлу. Смертельная бледность залила щеки Дорнье. Может быть, он вспомнил цвет выгоревшей крови, которой царапал предсмертное письмо его отец в Дахау. Но, так или иначе, у него потемнело в глазах. Он встал — и треск пощечины, которую он залепил Карлу, звонко отдался во всех углах кабинета.
Карл остолбенел. Потом истерически завизжал:
— Вы будете меня пытать? Пожалуйста! Но учтите — я ненавижу вас! Трусы!
К удивлению Бейкера, комиссар подошел к вопящему Карлу, положил ему руки на плечи, что было почти отеческим жестом, и, улыбаясь ему прямо в глаза, сказал:
— А теперь, Карл, иди!
Юноша замолк на полуслове и, выпучив глаза, смотрел на Дорнье.
— Иди, иди! Я тебя отпускаю. Вон дверь. Иди. Прощай, Карл Брюдер!
— И вы не боитесь потерять свой… «бифштекс»? — наконец выговорил Карл.
— Я знаю, что делаю! — ответил Дорнье. — Только прошу тебя: не ввязывайся в политику. Это — не для тебя. Занимайся голографией.
— Если вы хотите отпустить меня, то, пожалуйста, без условий! — Карл поглядел вопросительно на Дорнье. — Я тоже знаю, что делаю! — И с гордостью: — Я защищаю наш общий бифштекс вместе с нашей общей кухней и нашим общим домом от дьяволов смерти!
Спору нет, это прозвучало напыщенно, и Дорнье улыбнулся.
— Ну, ну, Карл! Ты преувеличиваешь свои возможности. Юности свойственно донкихотство!
— Если все немцы станут Дон-Кихотами, нам не придется трусливо вздрагивать, глядя, как за колючей проволокой зреет наша смерть!
— А как же сделать Дон-Кихотами всех сразу? — спросил Бейкер.
— Начните с себя! — гордо вскинул голову Карл.
— Иди, Карл! — повторил Дорнье. — У нас с тобой нет времени на рассуждения. Иди! И не забудь мысленно поблагодарить своего покойного деда, которого звали так же, как тебя. — Дорнье пожал Карлу руку. — Не спрашивай меня больше ни о чем…
Карл вздрогнул, вгляделся в Дорнье, видимо, поняв что-то в словах комиссара полиции, повернулся и медленно, словно нехотя, вышел.
Когда дверь закрылась, два человека молчали долго. Потом заговорили:
— За что ты ударил его?
— За то, что он прав!!
— Почему ты отпустил его?
— Потому, что он прав!!
Потом оба человека вполголоса беседовали о чем-то, судя по их лицам, очень важном.
Потом вдруг крылато и твердо прозвучало под сводами кабинета:
— Я знаю, что мне делать!..
— Я тоже знаю, что мне делать!..
Первый, в полицейском мундире, остался в кабинете. Второй, в обычном костюме, вышел на улицу. Он вышел с окрыленной душой и надеждой в сердце, что напишет такую книгу, которую так давно ждут люди.
Спустившись с последней ступени подъезда, он остановился и тихо проговорил:
— Я создам новое Евангелие, по которому научится… да, научится жить Человечество!
Возможно, он преувеличивал свои возможности, но цель его была именно такой.
Примечания
1
«Реттунг» — по-немецки означает «спасение».
2
«Керц» — по-немецки — «свеча».
3
Название популярного немецкого журнала. В переводе означает «зеркало».
