Она странно улыбнулась.
– Вернулись только мой брат да я. Это произошло со мной в лагере, во время случайного пожара, но... но я не испытываю ненависти к немцам.
– А могли бы, – признал я. – Ненависть в ответ на ненависть не приводит ни к чему хорошему, но... в конце концов... никто не упрекнул бы вас, если бы вы их ненавидели.
– Я не питаю к ним ненависти, – настаивала она. Но лихорадочный блеск в ее бархатных глазах опровергал эти слова.
– Тем лучше, – сказал я.
И вернулся на свое место. Пока оставалось неясным, чем мне грозит эта давняя история, разве что она решила изучить степень антисемитизма и германофильства среди боевых детективов, вроде меня, через десять лет после высадки союзников.
– Если бы я не была еврейкой, – она вновь оседлала своего конька, – мой отец и мой брат не восстали бы против моей связи с Морено, и у меня было бы право на счастье...
В этом я усомнился, но оставил свои сомнения при себе.
– И вы утверждаете, что он вернулся? – произнес я. В этом я тоже сомневался, но пусть уж она поделится своими соображениями.
– Да, – ответила она. – Я это чувствую. Я вам объясню. Конечно, он захочет отомстить. Мои родители были жестоки с ним. Я хотела бы... как точнее сказать? – ограничить возможный ущерб. И я подумала... в конце-то концов, вы были ему другом...
– Да. Но уже очень давно я его не встречал.
– Так же давно, как и я?
– Вы его видели уже после меня.
– Я хотела сказать: вы его не видели с того дня, как провожали нас на Лионский вокзал... когда мы уезжали?
– Да, именно так.
Не спрашивая позволения, я взял свою трубку, набил ее и раскурил, начав укутываться дымом. Как паровоз поезда в 1930 году.
– И с тех пор вы никогда о нас не слышали? Ни о нем, ни обо мне?
– Нет.
– Вы даже не хотели, чтобы вам писали.
– Возможно.
– Жорж утверждал, что вы были в меня влюблены. Однажды, когда он в очередной раз исчез, мы часто выходили вместе, вы и я... Припоминаете?
– Да.
– Жорж говорил, что вы вспыхиваете, соприкасаясь со мной.
– Жорж Морено был мошенником поэтического склада. У него бывали видения. Он любил вас так страстно, что не мог представить, как кто-то приблизится к вам и не испытает потрясения.
– Он действительно любил меня, правда?
– Как вы можете об этом спрашивать! Он любил вас до безумия. Другого слова просто нет. Послушайте, когда ваши родители, чтобы уберечь вас от его ухаживаний, неожиданно отправили вас в провинцию...
– И что же?
– Через несколько дней он разыскал вас, разве нет?
– Да.
– Но у него чего-то не хватало?
– На правой руке у него не было мизинца.
– А он рассказал вам, при каких обстоятельствах его лишился?
– Он упоминал о каком-то несчастном случае.
– Да, несчастный случай...
Утонув поглубже в кресле, я наблюдал, как тянется к потолку дым моей трубки.
– ...Узнав о вашем вынужденном отъезде, он хотел сразу же последовать за вами. Он знал, где вы находитесь, но у него не было ни гроша. Ему требовалась сотня, но было уже слишком поздно, чтобы взломать какую-нибудь кассу. Продовольственные магазины были закрыты. Он, кстати, очень увлекся театром. Так вот, он принялся разыскивать какого-нибудь любителя редких ощущений. Продается мизинец. Мизинец за сто франков. Уникальный случай. Мы напали на такого же придурка, который, сам в это не веря, поймал Морено на слове. К сожалению, этот остолоп не успел отменить заказа. Морено уже лишился пальца. Если бы вы только видели все это. Все попадали в обморок, а Морено, хотя и получил свои сто франков, не смог сесть в ночной поезд. Его пришлось срочно отправить в больницу, где он чуть не помер...
Я откашлялся, пытаясь избавиться от комка, который, я чувствовал, образовывался у меня в желудке.
– Забавный упрямец!
