свой замок, а всесильный еще вчера граф Сомерсет заключен в Тауэр.
ГЛАВА XLVII
Я еще буду счастлива…
По шумной лондонской улице, ловко увертываясь от повозок и весело насвистывая, шагал темноволосый юноша лет шестнадцати. На его смолянисто-черных кудрях покоилась старая выцветшая шляпа с обвислыми полями, а поверх платья, если те пестрые лохмотья, которые висели на нем, вообще можно было назвать платьем, был накинут серый, залатанный в нескольких местах плащ из грубой шерсти.
Однако убогая одежда отнюдь не портила настроение молодому человеку и он, поблескивая болтавшейся в ухе цыганской серьгой, весело подмигивал каждой встреченной им хорошенькой служанке.
Оказавшись у ворот королевского дворца цыган, не долго думая, попытался проскользнуть внутрь, но один из караульных, рослый черноусый солдат, оказался проворнее и успел загородить дорогу оборванцу.
– Куда лезешь?– рявкнул он, сопровождая эти грозные слова не менее грозным взглядом.
– Как это, куда?– прикинулся удивленным цыган.– Во дворец, не видишь что ли? У меня письмо к Его Величеству.
– Что?– Солдат расхохотался.– Так, стало быть, ты состоишь в переписке с нашим королем?
– Не я, а мой хозяин,– с достоинством ответил цыган.
– А-а-а, вот оно что! – продолжал издеваться солдат.– Так значит, твой хозяин еще и писать умеет! Ну, тогда он и впрямь важная птица!…
– Да как ты смеешь так называть моего хозяина?!– вскричал потрясенный юноша.– Как смеешь ты, простой солдат, оскорблять друга Его Величества!
– Я? Оскорбил друга короля?– удивился солдат.
– Конечно, ведь ты назвал его птицей, а такое неуважение к друзьям короля могут проявлять только враги Его Величества да бунтовщики! Может быть, ты бунтовщик?
– Я? Бунтовщик?– еще больше удивился солдат, испуганно оглядываясь по сторонам. Он уже начинал подумывать о том, не дать ли цыгану несколько монет, чтобы замять скандал. Но в эту минуту в конце аллеи дворцового парка показался капитан охраны Его Величества.
– Что случилось?– сурово спросил он.
– Да вот, требует, чтобы его пустили,– ответил солдат.
– Ты лучше расскажи про то, как только что оскорбил друга короля,– посоветовал ему цыган.
– Кого он оскорбил?– поинтересовался капитан, метнув испытующий взгляд на своего солдата.
– Друга короля! Этот невежа назвал его глупой птицей.
– Не глупой, а важной,– робко вставил солдат.
– Молчи, бунтовщик!– прикрикнул цыган.– Сначала он оскорбил слугу друга короля, потом самого друга короля, и кто поручится за то, что когда-нибудь он не оскорбит самого короля?
– Как зовут твоего хозяина?– невозмутимо спросил капитан.
– Лаван бен Равин.
– Что-то я не слышал, чтобы у короля были друзья с такими именами,– усмехнулся капитан, покручивая густые усы.
– А вы лучше спросите у Его Величества, не желает ли он принять слугу философа, который принес ему важное письмо.
Капитан недоверчиво прищурился:
– Хорошо, я доложу королю о твоем приходе, но горе тебе, цыган, если ты заставишь меня бегать напрасно.
Через десять минут запыхавшийся капитан вернулся и, с уважением посмотрев на оборванного посетителя, пригласил его следовать за собой. Придворные с удивлением расступались, провожая капитана и его спутника недоуменными взглядами. Однако, это ничуть не смущало юношу, и он с удовольствием пялился на знатных дам, как часом раньше – на служанок.
Перед кабинетом короля цыгана тщательно обыскали и лишь после этого позволили войти.
Его Величество с задумчивым видом стоял у окна. Услышав шаги, он обернулся и с интересом взглянул на пестрые лохмотья посетителя.
– Что вы хотели?
Цыган опустился на одно колено и протянул королю запечатанный свиток. Тот поспешно сорвал печать и, пробежав глазами первые строки, вздрогнул.
– Когда твой хозяин покинул Лондон?
– Десять дней тому назад,– ответил цыган.– Но он просил передать вам это письмо в первую ночь полнолуния.
– Тогда ему ничего не могло быть известно,– прошептал потрясенный король.– Тогда и я сам даже не помышлял об этом.
Дочитав свиток до конца, король разочарованно вздохнул:
– Несчастья, несчастья, меня преследуют одни несчастья…
Цыган сочувственно внимал своему царственному собеседнику.
– А, ты все еще здесь?…– проговорил Яков, очнувшись от раздумий.– Когда ты собираешься последовать за своим господином?
– Сегодня же, Ваше Величество.
– Ну, в таком случае передай ему вот это.– Король извлек из шкатулки, стоявшей на столе, увесистый кошелек, расшитый золотыми нитями.– Я недостаточно отблагодарил его в прошлый раз. А вот это тебе за труды.– И Его Величество достал из кармана несколько золотых монет.
– Ваша щедрость не знает границ!– проговорил цыган, принимая королевский дар.
– И передай Лавану бен Равину, что когда бы тот не появился в Англии, он всегда найдет во мне друга и покровителя.
После того, как за посетителем захлопнулись двери, Яков вновь развернул тонкий пергамент и прочитал последние строки:
«Когда-то я не поверил в предсказания иудея, однако, жизнь научила меня кое-чему,– прошептал король и подошел к скрытому за драпировкой портрету Марии Медичи. – Увы, мадам,– с сожалением вздохнул он, обращаясь к картине,– но, видно, мне не суждено назвать вас своей невестой. Придется отослать ваш портрет обратно…
Но сожаление это было вызвано вовсе не сердечной склонностью к французской королеве. Просто Его Величество хорошо знал, что такое оскорбленная женщина, и предвидел серьезное осложнение отношений между Англией и Францией.
Теперь Якову просто необходима была дружба с испанским королем и, следовательно, брак Карла с инфантой Марией непременно должен был состояться. Яков схватил со стола серебряный колокольчик и приказал вошедшему придворному:
– Велите подать к главному входу мой экипаж. Я собираюсь навестить принца Уэльского.
