Тем временем предназначенные стали выходить. Лёня, выглянув, сам не понимая куда, обнаружил, что в целом высыпалось довольно приличное число людей. К тому же Лёня ощутил, что среди большинства окружающих нет тех, для которых неизбежно «Ожидание» — уж слишком просветлились лица скользящих рядом людей.
«Чего таким ожидать-то, здесь все ясно…», — бормотнул Лёня и почему-то уверенный в своей благодатности, горделиво метнулся в общую струю уходящих от этой голубой планеты в лучшие миры.
«Я определенно не хуже их, — мелькнула мысль в его обновленном уме. На худой конец пусть будет «Ожидание»… черт с ним… подождем, лишь бы сойти с этого жуткого транспортного средства…»
И он был прав в том, что достоин сойти, но именно в «Ожидание». Однако, тут случилось самое изумительное. Неумолимая сила, даже тени которой невозможно было сопротивляться, отнесла его от блаженного выхода, да так, что он больно ударился головой о что-то непонятное. В его уме прозвучало: «Не лезьте. И не суетитесь. Обители не для вас. И ждать вам тоже нечего. Вы — другой».
После таких пророчеств Лёня стал близок к обмороку. Одна мысль сверлила душу: «Куда ж я теперь гожусь?» Тем временем двери в блаженные и умопостигаемые края медленно закрылись. И снова раздался голос комментатора — на этот раз печальный:
— Господа! Если кто остался (Одинцов оглянулся, вокруг него никто не виделся), то смею предупредить: я покидаю вас. Больше никаких комментариев не будет. Наш, если угодно, корабль приближается к божественной сфере. Остановки будут, но они неописуемы. Вы, а вас всего-то кот наплакал, остаетесь в полном одиночестве. Всем вам — до встречи с Творцом неба и земли. А с меня хватит.
Лёня вышел из полуобморочного состояния. Он, вообще говоря, очень хотел жить. И совершенно ошалел от мысли, что попадет в неописуемые миры. Как он там сможет существовать? В божественном Лёня считал себя идиотом, и не представлял, как он может пребывать в бесконечной жизни. Его беспокойству не было предела. «Я ведь идиот! — закричал он однообразно. — Я законченный идиот по отношению к высшим мирам! Что я могу пискнуть перед лицом Бога?!! Не хочу туда, не хочу, боюсь. Я просто растаю там, как какая-то иллюзия. Не хочу, не хочу! — он окончательно потерял голову и завыл — Уж лучше в ад! Там есть счастливые людоеды. Энергетические вампиры то есть. Хочу в ад! Хочу в ад! К людоедам, вампирам, пожирателям человеков, хочу туда!» — казалось, он сошел с ума. Он вдруг затанцевал на одной ноге. Кругом была пустота. И внезапно перед ним возник тот самый странный, как будто бы невещественный человек, который хорошо запомнился ему. Возник и заговорил, но как-то телепатически, какое уж в неописуемых мирах может быть иное общение, кроме сверхъестественного.
— Лёня, успокойся, не безумствуй, не прыгай, здесь тебе перед лицом всемогущего Бога не сумасшедший дом!.. И не сцены из Достоевского. Слушай меня внимательно, иначе утонешь в бездне. Прежде всего, ты должен опять стать самим собой, совершенно тихим. Тише мысли. Это тебя спасет. Ни о чем не думай, пропадешь иначе. Наш комментатор еле унес ноги. Но ты не останешься без внимания. Тебе объяснят, разумеется, кто ты такой в самом деле и чего тебе ждать. А я в любом случае никогда не оставлю тебя. Крепись и не бурли мыслями. Кое-что поймешь… Будь пока мышкой-невидимкой, хотя и не прост ты на самом деле, ох не прост. Иначе ты бы не попал в такой переплет.
И неведомый друг исчез. Его слова подействовали на Леню на редкость ободряюще, точно он выпил эликсир молодости. Он и сам удивился этому.
— Кто же здесь еще остался?!!.. — крикнул он внутри себя вслед неведомому другу.
— Два-три человека наберутся, не более, — осветился ум Одинцова ответом.
— Да как вас зовут? — радостно взвизгнул Лёня, в уме конечно.
— Это не тайна, Леня. Меня зовут Аким Иваныч. Запомни это имя навсегда…
И Аким Иваныч стал недоступен, словно провалился.
Лёня вдруг решил проанализировать ситуацию. Но воззвал: «Аким Иваныч! Как я могу не думать?» «Глупости можно думать, — выплыл все-таки ответ от недоступного. — Но, не дай Бог, что-нибудь серьезное».
Лёня устыдился своего стремления к анализу. Стал пристально вглядываться, где он и что. Никаких человеков в этом корабле света он не увидел. Но этот сгусток энергии и света продолжал куда-то двигаться, не двигаясь по существу. Иными словами, Лёня понял, что ничего определить словами, что являлось вокруг и внутри, он не в состоянии.
— Аким Иваныч! — слезно позвал он. — А где же те два-три человека?
— Ты стал надоедлив, как собачонок, Леня. Это не позиция в сфере неописуемого. Может быть, сам увидишь их, когда надо. Первым увидишь… Но хватит. Я сам возникну…
Лёня совсем смирился. Он вспомнил своего кота, который все время спал. «Как я хотел бы быть таким котом, — вздохнул он в душе, — ни о чем не думать, а только мурлыкать и мурлыкать. Мурлыкать во сне год, два, три, сто лет, двести, триста… до конца. Но мне этого не дано».
Вдруг, при полном молчании всего и вся, двери открылись. «Это мой конец! — подумал Леня. — Аким Иваныч! Аким Иваныч! — завопил он в истерике, — не пускайте меня туда! Аким Иваныч! Я не готов!»
Никакого ответа. Одно молчание.
Но некая сила заставила его успокоиться. И он утих. Внезапно появилось иное, духовное зрение.
Он увидел, что по некоей светоносной дороге, распростертой не только над всеми Вселенными, но и самим небом с его мирами, идет одинокий человек. Он идет туда, где возникло нечеловеческое существо, подобное Солнцу. Что было внутри этого сияния, Лёня не мог и помыслить. Он только заметил, что голова человека превратилась в такое же Солнце, только очень маленькое, но той же природы. Поэтому человек и шел к себе подобному… Далее Лёня потерял все: мысль, сознание, рассудок… Но когда очнулся, увидел, что он по-прежнему в корабле. И немыслимый этот корабль продолжал свое движение, уже, конечно, давно вне всякого пространства. Лёня, дико озираясь на самого себя, стал неслышно орать, топать душою, словно его душа превратилась в слона, и вести себя так, что даже жизнь в сумасшедшем доме показалась бы банальной по сравнению с состоянием его души.
Он уже не осознавал, кто он такой, хотя все время помнил Акима Иваныча. Где-то мельком почувствовал, что опять открылись двери, и кто-то вышел, если так можно выразиться. Бедованию его души, казалось, не было конца. Возникало порой только одно: «Когда же меня выпустят, куда мы летим?» Мгновенно возник ответ, но уже не Аким Иваныча. Голос был суровый и очень далекий: «Мы летим в Бездну». Однако Одинцову теперь было все равно: летит ли он в Бездну или в Неописуемую Реальность. И внезапно все кончилось. Но он не провалился в Бездну, владеть которой мог только Бог или никто. Где он оказался, — на «корабле» или еще где-то, — теряло всякий смысл об этом думать. Главное, возвратился ясный разум и свет в душе. Так же совершенно ясно звучал словно в уме высший голос — чей? — нелепо об этом было спрашивать! Голос был тих и доброжелателен и безучастен одновременно. «Ты, конечно, не знаешь, почему тебя никуда не пустили. Ведь на этот корабль попадают только те, срок которых исполнился. Ответ прост: для тебя, для твоей души еще нет места нигде. Оно не приготовлено и неизвестно будет ли готово. Такая уж у тебя душа, дорогой. Вижу, что ты очень удивился этому, даже выслушал все это содрогнувшись. Но ты не знаешь своей души, вот в чем суть. То, что ты называешь своей душой — кусок бреда, это не твоя душа. И вот для твоей подлинной души — нет места нигде — ни в аду, ни на небе, ни в Вечности, ни даже в Бездне. Нигде нет ей места, ибо для такой души, как твоя, все немыслимо. Вот так, дорогой. Я вижу, ты содрогаешься. Ты, может быть, плачешь? Возвращайся. На земле, в теле будет спать твоя потайная и позабытая душа, и там ты будешь только Лёней Одинцовым. Прощай, но, может быть, не навсегда. Внезапно место обнаружится и возьмет тебя… Не исключено».
глава 2
Лёня открыл глаза. Над ним нависало полустарушечье лицо с седыми волосами. Глаз почти не было. Оно показалось ему таким бессмысленно-жутким, что Лёня заорал.
— Прозрел что ли? — бормотнуло лицо.
Лёня выпучил сознание.
— Ты что, Одинцов, ты что? — от его кровати отшатнулась женщина в белом халате. — Заговорил, наконец.
