слишком высокой, но ее размер как-то выходил за рамки привычного, и сложена она была нескладно, будто постоянно ударялась головой о потолок своей собственной жизни и каждый удар-оставлял след. Именно это ощущение повышенной уязвимости делало Грету действительно красивой.
Анна была рада, что никогда не придавала значения своей внешности, меняющейся с годами. Она знала, что мужчин привлекают к ней вовсе не физические данные. Однажды Хью сказал, что когда он впервые увидел Анну на вечеринке первокурсников, то его привлекла окружавшая ее аура одиночества. Что-то особенное было в ее светлом голубом платье, водопаде темных волос, гордо поднятом подбородке – будто ей было все равно – стоять в одиночестве или танцевать.
Анна была убеждена, что в идеальном мире было бы два типа женщин. Одни – движимые эстрогеном и материнским инстинктом, другие – рациональностью прогестерона, чуть подправленного тестостероном, выводящим их из холодного созерцания в мир борьбы. Анна выбрала бы второй, даже не раздумывая.
Грета забила восьмой шар и закончила партию.
– Еще разок? – спросила она.
Анна отказалась от игры, но согласилась зайти к Грете на рюмочку, поняв, что подруга не хочет оставаться одна.
– Ну, тогда домой, – сказала Анна и нырнула в дамскую комнату сполоснуть лицо.
Она чувствовала себя больной, голова слегка кружилась от внезапно – возникшего чувства опасности. Анна подставила руки под струю холодной воды. Прямо за дверью какой-то мужчина по-испански говорил по телефону. Голос был злым. Когда Анна вышла, он быстро осмотрел ее с ног до головы.
– Secora!
Она обернулась, и мужчина что-то протянул ей. Одну из шпилек. Анна взяла ее.
– Gracias, – сказала она и тут заметила, насколько тот был хорош. Большие темные глаза и красивые руки, худощавый и элегантный, одетый в облегающие брюки и желтую рубашку из жатого шелка. Анна покрутила в руке шпильку, ту, с серебряными незабудками, и убрала в карман. Возможно, она сохранит ее.
Пока Грета проверяла телефонные сообщения, Анна сварила кофе без кофеина. Затем провела руками по гладкой сине-белой плитке рабочего стола.
Все, что Грета собрала в своем доме, было красиво и самого отменного качества. Над раковиной на полке висели чудные медные баночки для специй. По всему дому витали волшебные ароматы: на кухне пахло корицей и укропом, в гостиной – эвкалиптом и лавандой. Обычно одна или две вазы были наполнены маргаритками или тюльпанами, но сейчас, прогуливаясь по дому, Анна насчитала как минимум десять вазочек, забитых всевозможными экзотическими цветами.
– Кто-то умер? – спросила Анна, кивнув на изобилие розовых орхидей и азиатских лилий.
– Как ты думаешь, что это значит? Майк приносит их домой каждый день. Тебе не кажется это подозрительным?
Анна подняла брови.
– Дни рождения, годовщины или «прости меня». Есть еще причины, по которым мужчины дарят женщинам цветы? – Грета открыла бельевой ящик и выудила сигареты из-под стопки салфеток. – Не хочешь побаловаться?
– Не знала, что ты куришь, – изумилась Анна.
– Я и не курю. Ну, только когда злюсь. Майк ненавидит это.
– Ладно, дай мне одну. – В колледже Анна была заядлой курильщицей, но за последние двадцать лет не взяла в рот ни одной сигареты.
Женщины прошли на веранду, где низкая ограда разделяла их участки.
– Грета, я должна у тебя кое о чем спросить. – Ну?
– У тебя все в порядке? У тебя и Майка? Грета немного помолчала, а потом ответила:
– Не знаю. Он все позже и позже приходит с работы. Иногда уходит в шесть утра и возвращается домой только в девять-десять вечера. Вчера он вернулся в полночь.
– Ну и что ты думаешь по этому поводу? – спросила Анна.
Грета тяжело вздохнула и покачала головой:
– Не знаю. Думаю, если бы у него была другая, он не стал бы этого демонстрировать так явно. Он достаточно деликатен, чтобы солгать.
– А он сказал, где был?
– Катался. Просто катался по городу.
– Майк может. Я имею в виду – это вполне может быть правдой. – В жизни Анны, когда она стала матерью, тоже был такой период. В то время она чувствовала себя спокойно только за рулем. И хотя, конечно, она и не думала бросить семью, ее манил каждый выезд с автострады, и мысль, что, сделав всего один поворот, можно оказаться в Канаде, волновала и создавала иллюзию свободы. В те годы, особенно когда Хью работал в больнице по двадцать четыре часа в сутки, Анна иногда чувствовала себя так, словно ее жизнь стала ненадежной и шаткой, как прогнившая половица.
Она училась в Смитсоне, специализируясь сразу по химии и по физике, когда встретила Хью. В то время Анна собиралась перейти на медицинский факультет и уже получила извещение о возможности зачислении в Тафт, но роман с Хью был настолько головокружителен и совершенен, что вопрос об отъезде сам собою отпал. Они поженились через месяц после выпуска. Было решено, что, прежде чем Анна сможет продолжить учебу, медицинский диплом и место в ординатуре должен получить Хью.
Анна закончила девятимесячные курсы медицинской техники и трудилась в лаборатории, чтобы оплачивать счета. Это была легкая и приятная работа, временный перерыв в ее студенческой жизни. Даже в долгие часы одиночества, в часы скучной, монотонной работы в лаборатории, она была довольна их