Он снова кивнул.
— Вот закончится это расследование, и я ее брошу, — сказала я почти убежденно.
Уголки губ у Аркадия дрогнули, и он тут же сморщился от боли. Он хотел ухмыльнуться. Он ведь мне не верит. А мне очень нужно, чтобы сейчас он поверил мне.
— Хочешь, я сегодня у тебя останусь? — Аркаша замотал головой. Кажется, это все, что я могла сделать и сказать.
Понедельник обещал еще две крупные неприятности: летучку и поход в ГУВД на очередную пресс-конференцию по борьбе с подростковой преступностью. Первое сулило крепкую взбучку от Обнорского, второе — очередную встречу с Тимур Тимурычем на его территории. Летучка прошла для меня благополучно: в воскресенье Восьмеренко угрохал своим футболом рабочий репортерский компьютер и сжег в микроволновке бутерброд. Поэтому мне достались лишь укоризненный взгляд Спозаранника и разведенные в немом потрясении руки Обнорского, а гнев Божий пал на бедного Витюшу. Конечно, это была лишь отсрочка казни. А вот от похода на конференцию меня никто не освобождал. Наоборот, Глеб настоял на том, чтобы я шла туда, и даже посетовал, что сегодня я «не в форме», то есть одета весьма скромно. Он бы предпочел, чтобы юбка была покороче, а вырез — побольше, мотивируя это провокацией Тимуровича. «Пасти» меня на конференции должен был Зудинцев, поскольку он мог по старой памяти проникнуть в Большой дом и во время конференции поспрашивать своих бывших коллег об Иратове.
Пресс-конференция подарила мне очередную неожиданность. Еще до начала ее я увидела в коридоре Тимур Тимурыча. Я приняла непринужденную позу и вдумчиво стала изучать фотографии лучших сотрудников Главка. Однако, когда буквально через несколько секунд, тряхнув волосами, я кинула взгляд в коридор, — его уже не было. Странно. Раньше он сам за мной бегал. Шах тоже пожал плечами, поймав мой удивленный взгляд: Георгий в отдалении от меня читал газету и тоже заметил моего ухажера.
По окончании конференции, убедившись, что с подростковой преступностью бороться никак невозможно, я вышла со всеми. Обычно часть журналистов еще некоторое время топталась на лестнице: обменивались новостями, курили, вот и я задержалась в кучке коллег. По лестнице стремительно поднимался Тимур. Весь напоминая сжатую пружину, он буквально пулей взлетел на третий этаж, столкнулся на площадке с кем-то, на оклик злобно оборвал: «Позже» и, чуть не задев меня плечом, пронесся мимо, не поднимая глаз. Губы его были плотно сжаты, на скулах перекатывались желваки. Я озадаченно посмотрела ему вслед. Интересно, что могло заставить Иратова даже не заметить меня? Только что-то чрезвычайное.
Мы с Зудинцевым ринулись в агентство. По дороге он рассказал мне, что в таком состоянии Иратов пребывает уже несколько дней. Причины этого были пока неизвестны, но ходили слухи о том, что Тимурыч «зарвался».
Излагая обстоятельства нашей встречи с Тимуром Глебу, я особенно напирала на тот факт, что Тимурыч дважды (!) проигнорировал меня. «Кажется, ему не до большого и чистого», — прокомментировал присутствовавший при сем Шах.
Далее события развивались стремительно. Меня заставили выйти на площадь в булочную, чтобы проверить — функционирует ли стриженый, а когда я вернулась, обнаружив, что стриженый все еще ходит за мной, в кабинете расследователей уже были Соболин и Повзло.
— Кажется, у твоего ухажера большие неприятности, — сказал Повзло.
— Что случилось? — Сердце мое екнуло, поскольку первая мысль была об Аркаше.
— Да вот Соболин принес в клювике жирного червячка. Собирайся, Завгородняя, поедешь с ним к Пал Палычу. Он с тобой поговорит.
Павел Павлович Соловьев, начальник Управления собственной безопасности ГУВД, ждал в своем кабинете, нас пропустили к нему незамедлительно. Он, против моих ожиданий в связи с его должностью, оказался милым, обходительным седоволосым человеком, с тихим приятным голосом и маленькими, но крепкими ладонями. Он выслушал меня, потом Соболина с его версией и сказал задумчиво:
— Доказательств, конечно, не хватает. Насколько я понимаю, сработано действительно чисто. Но при необходимости можно будет попробовать проработать это направление. Хотя, думаю, Иратову хватит и того, что на него сейчас есть.
— А что есть? — жадно поинтересовался Соболин.
— Должностные злоупотребления, взяточничество в крупных размерах. Могут возникнуть и другие варианты. По его непосредственному указанию из вещественных доказательств по делу Бегемота был изъят пистолет ТТ с отпечатками пальцев. Пропадали изъятые наркотики, И таких эпизодов уже несколько. Доказательства по крошкам собираем, — он, подлец, осторожный, как крыса. Только, Володя, до моего распоряжения — ни строчки.
— Понял, Пал Палыч, — печально откликнулся Соболин, Я-то знаю, что у него уже руки чешутся. Только нельзя.
— А вам, Светлана, я бы порекомендовал вести себя спокойно, коллеги вас, я вижу, поддерживают. Ничего не бойтесь, ведите себя естественно. Вашим провожатым мы займемся сами… В случае необходимости мы можем рассчитывать на ваши показания? — неожиданно спросил Пал Палыч быстро и четко. Он пристально смотрел на меня.
— Да, конечно, — немного растерялась я.
— Вот и хорошо. Но это может и не понадобиться. Работайте, пишите. Успехов. — Он пожал нам руки, и мы вышли из кабинета.
— Дальше — дело техники, — убежденно сказал Соболин, когда мы ехали в агентство.
— Да-а… — только и сказала я. Вообще-то это хорошо, что он взяточник и мерзавец, другое дело, что даже у УСБ может не хватить доказательств для завершения дела. И тогда он выйдет сухим из воды. Тогда меня ожидает продолжение «романа», новые преследования озлобленного от следствия, наглого от своей безнаказанности Иратова. Нет. Уеду. Брошу агентство. Ничем хорошим эта история кончиться не могла.
—
— Котик, как ты себя чувствуешь?
— Нормально. — С дикцией у любимого было не важно.
— Хочешь, я приеду за тобой поухаживать? Привезу тебе креветок и сделаю салатик? — От салатика с креветками Аркаша не отказывался никогда.
— Нет, зайка, не надо. Я тут полежу один.
— Котик, давай возьмем билеты на следующую неделю. Я так устала от всего этого кошмара… Я хочу на море.
— Давай поговорим об этом потом, Светик.
— Ты на меня действительно не сердишься? — спросила я, стыдливо понимая всю нелепость этого вопроса. В трубке некоторое время слышалось только шипение эфира.
— Нет, милая, не сержусь. Давай поговорим потом. Я тут снотворное принял, засыпаю совсем. Я тебе позвоню. Целую, зайчишка, пока.
Потом я с минуту слушала гудки отбоя, вытирая слезы. Аркаша, который боготворил меня, который носил на руках, готов был мчаться за мной на край света и осыпать подарками, — теперь лежал один, избитый моими коллегами, и не хотел меня видеть. Зря я не рассказала Спозараннику об Аркаше, ничего бы не было. Взяли бы стриженого. И мы уехали бы, уехали, уехали.
Едва я нажала на «отбой», как телефон зазвонил. Шмыгнув носом, я отняла палец от рычажка и сказала: «Але?»
— Светочка? А это Иратов беспокоит. — Я вздрогнула. — Жаль, Светочка, — продолжал Тимурыч голосом вкрадчивым и ироничным одновременно, — что мы так и не встретились, не посидели попросту, по-дружески. Но, знаете ли: «Служба дни и ночи». Отбываю к новому месту назначения, так что увидимся мы теперь не скоро. Мне вас будет о-очень не хватать.
— Мне тоже. — прошептала я в трубку. Неужели
его взяли? Все-таки хватило доказательств? А откуда
же он звонит?
— Целую ручки, Светочка. Берегите себя. Маме кланяйтесь.
— До свидания, Тимур Тимурович.
— До свидания, Светочка.
