сына. Пыльный солнечный луч пробивался в круглое оконце, и красивая женщина, которая спала в гамаке на боку, подложив руку под щеку, будто невеста, казалась неземной. «Точно привиделась», — сказал мне Кристо Бедойя. Он на миг остановился, завороженный ее красотой, а потом двинулся дальше, в полной тишине, мимо ванной комнаты и вошел в спальню Сантьяго Насара. Постель была не смята, на кресле лежал отутюженный костюм для верховой езды, а поверх него — сомбреро, и на полу сапоги и шпоры. Наручные часы Сантьяго Насара на тумбочке у кровати показывали 6.58. «Я вдруг подумал: может, он взял оружие?» — сказал мне Кристо Бедойя. Однако в ящике тумбочки он обнаружил «магнум». «Я не стрелял ни разу в жизни, — сказал мне Кристо Бедойя, — но решил захватить револьвер и отдать его Сантьяго Насару». Он приладил его у пояса под рубашкой, и только когда преступление уже свершилось, понял, что револьвер был незаряжен. Пласида Линеро появилась в дверях с кофейной чашечкой в руке в тот момент, когда он задвигал ящик.
— Святой Боже, — воскликнула она, — как ты меня напугал!
Кристо Бедойя и сам испугался. Теперь он видел ее при свете дня, в халате, расшитом золотыми жаворонками, непричесанную, и недавнее очарование улетучилось. Немного путаясь, он объяснил, что искал Сантьяго Насара.
— Он пошел встречать епископа, — сказала Пласида Линеро.
— Епископ проплыл мимо, — сказал Кристо Бедойя.
— Так я и думала, — сказала она. — Сукин сын, каких мало.
Она не стала продолжать, потому что в этот момент вдруг поняла, что Кристо Бедойя от смущения не знает куда себя девать. «Надеюсь, Господь простил меня, — сказала мне Пласида Линеро, — но он так смутился, что у меня мелькнула мысль: уж не собирался ли он чего украсть». Она спросила, что с ним. Кристо Бедойя прекрасно сознавал, что ведет себя подозрительно, однако открыть ей правду у него не хватило мужества.
— Просто я не спал всю ночь ни минуты, — сказал он.
И ушел, ничего больше не объясняя. «Все равно, — сказал он мне, — ей вечно мерещилось, что их обкрадывают». На площади он встретил отца Амадора, который возвращался в церковь в торжественном облачении, предназначавшемся для несостоявшейся службы, но Кристо Бедойя подумал, что тот не мог бы сделать для Сантьяго Насара что-либо еще, кроме как спасти его душу. Он снова пошел к порту, когда услыхал, что кто-то зовет его из лавки Клотильде Арменты. В дверях лавки стоял Педро Викарио, растрепанный и бледный, как мертвец, в расстегнутой рубахе с закатанными по локоть рукавами и с грубым ножом, сделанным им самим из тесака. Он вел себя вызывающе, разумеется, не случайно, и это была не единственная и не самая явная из попыток, предпринятых им в последние минуты с тем, чтобы кто-нибудь помешал ему совершить преступление.
— Кристобаль, — крикнул он, — скажи Сантьяго Насару, что мы его ждем здесь, чтобы убить.
Кристо Бедойя мог бы оказать ему эту милость — помешать совершить преступление. «Если бы я умел стрелять из револьвера, Сантьяго Насар остался бы жив», — сказал он мне. Но сама мысль об этом показалась ему чудовищной — столько он наслушался о сокрушительной мощи стальной пули.
— Учти, у него «магнум», который насквозь пробивает мотор, — крикнул ему Кристо Бедойя.
Педро Викарио знал, что это неправда. «Он не носил при себе оружия, если не был одет для верховой езды», — сказал он мне. И все же такую возможность он предвидел, когда решился отмывать честь сестры.
— Мертвецы не стреляют, — крикнул он Кристо Бедойе в ответ.
Тут на пороге показался Пабло Викарио. Такой же бледный, как и брат, только одетый в свадебный пиджак и с ножом, обернутым в газету. «Если бы не это, — сказал мне Кристо Бедойя, — их бы не различить». Из-за спины Пабло Викарио выглянула Клотильде Армента и крикнула Кристо Бедойе, чтобы он поторапливался, потому что в этом тухлом городишке один он — мужчина и он один может помешать трагедии.
То, что произошло затем, произошло на глазах и при участии всего города. Расходившийся из порта народ насторожился, услыхав крики, и стал занимать места на площади, желая увидеть преступление своими глазами. Кристо Бедойя спросил нескольких знакомых о Сантьяго Насаре, но никто его не видел. У дверей Общественного клуба он столкнулся с полковником Ласаро Апонте и рассказал ему о том, что произошло в лавке Клотильде Арменты.
— Не может быть, — сказал полковник Апонте, — я же послал их спать.
— Я только что видел их с ножами, какими забивают свиней, — сказал Кристо Бедойя.
— Не может быть, я отобрал у них ножи перед тем, как отправить спать, — сказал алькальд. — Должно быть, ты видел их до этого.
— Я видел их две минуты назад, и у каждого было по ножу, каким забивают свиней, — сказал Кристо Бедойя.
— Ах, черт возьми, — сказал алькальд, — значит, они сходили за другими!
Он пообещал тотчас же заняться этим делом, но прежде зашел в Общественный клуб сказать, что придет вечером на партию домино, а когда вышел оттуда, все уже было кончено. Кристо Бедойя тогда допустил свою единственную, но роковую ошибку: решив, что Сантьяго Насар в последний момент передумал и пошел к нам завтракать, не переодевшись, он отправился за ним туда. Он пошел напрямик, берегом реки, и всех, попадавшихся ему по дороге, спрашивал, не видели ли они Сантьяго Насара, однако никто его не встречал. Кристо Бедойя не встревожился: к нашему дому можно было пройти и другими путями. Проспера Аранго, проехавшая в наш городок из столицы, стала умолять его сделать что-нибудь для ее отца, который умирал сейчас в пристройке, — мимолетное епископское благословение на старика не подействовало. «Я видела его, когда проходила мимо, — сказала мне сестра Маргот, — краше в гроб кладут». Кристо Бедойя задержался на четыре минуты — посмотреть больного и пообещал вернуться позднее, принять срочные меры, потом еще три минуты он потерял, помогая Проспере Аранго отвести больного в комнату. Когда же он вышел на улицу, то услыхал: с той стороны, где находилась площадь, кричали люди и будто разрывались ракеты. Он побежал, но ему мешал неплотно прилаженный к поясу револьвер. Завернув за угол, Кристо Бедойя узнал по спине спешившую впереди мою мать с сынишкой, которого она тащила за руку чуть ли не волоком.
— Луиса Сантьяго, — крикнул он ей, — где ваш крестник?
Мать обернулась к нему на мгновение, лицо ее было залито слезами.
— Ой, сынок, — отозвалась она, — говорят, его убили!
Так оно и было. В то время, когда Кристо Бедойя искал его, Сантьяго Насар находился в доме Флоры Мигель, своей невесты, — куда вошел, завернув за угол, на котором они с Кристо Бедойей виделись в последний раз. «Мне в голову не пришло, что он зайдет туда, — сказал Кристо Бедойя мне, — в этом доме никогда не вставали раньше полудня». В городе поговаривали, что все семейство спало до двенадцати часов — по указанию Наира Мигеля, ученого мужа арабской общины. «Потому-то Флора Мигель и цвела словно роза, что не крутилась от зари до зари», — считает Мерседес. На самом же деле они, как это делали многие, просто поздно отпирали дом, а сами вставали рано и работали — не ленились. Родители Сантьяго Насара и Флоры Мигель давно сговорились о свадьбе детей. Сантьяго Насар узнал о сговоре еще подростком и готов был выполнить родительскую волю, может, потому, что к женитьбе относился так же трезво и расчетливо, как и его отец. Флора Мигель была пышной девицей, но ей недоставало изящества и рассудительности, она бывала посаженной матерью на свадьбах у всех своих сверстников, так что помолвка эта была послана ей самой судьбой. Став женихом и невестой, они не осложнили себе жизнь ни формальными визитами, ни сердечными тревогами. Свадьба, несколько раз переносившаяся, теперь была назначена на Рождество.
В тот понедельник Флора Мигель проснулась с первыми гудками епископского парохода и немного спустя уже знала, что близнецы Викарио караулят Сантьяго Насара, чтобы убить. Моей сестре-монашенке, единственной, с кем она разговаривала после несчастья, она сказала, что даже не помнит, кто ей об этом сообщил. «Одно помню: к шести утра об этом знали все». — сказала она ей. Однако она не могла взять в толк, зачем Сантьяго Насара убивать, скорее, подумалось ей, ради спасения чести его насильно женят на Анхеле Викарио. Она почувствовала себя страшно униженной. В то время как полгорода ожидало епископа, она у себя в спальне плакала от ярости, разбирая шкатулку с письмами, которые Сантьяго Насар посылал ей еще из колледжа.
