серебром сумками и выложил на стол десять пачек, а в каждой — по тысяче песо; пачки были запечатанные и со штампом государственного банка. Вдовец Ксиус умер два месяца спустя. «От этого и умер, — сказал доктор Дионисио Игуаран. — А был здоровее нас, но, помню, прослушиваешь его и чувствуешь: в самом сердце слезы закипают». Он не только продал дом со всем, что в нем было, но еще и попросил Байардо Сан Романа, чтобы тот выплачивал ему сумму по частям, потому как в утешение ему не оставалось даже сундука, где бы держать такие деньги.
Никто бы никогда не подумал, и разговору такого не было, что Анхела Викарио не девушка. Никто не знал, чтобы у нее прежде был парень, а росла она вместе с сестрами под строгим надзором суровой матери. Даже когда до свадьбы оставалось всего два месяца, Пура Викарио не позволила ей вдвоем с Байардо Сан Романом посмотреть дом, а котором они собирались жить, а сама отправилась с ними и слепого отца захватила: так блюла честь дочери. «Об одном я молила Бога: чтобы он дал мне силы себя убить, — сказала мне Анхела Викарио. — Но он не дал». Она была в такой растерянности, что решила открыться матери, и расстроить свадьбу, но тут две надежные подружки, которые помогали ей мастерить из тряпок цветы, отговорили ее от этого благого намерения. «Я пошла у них на поводу, — рассказала она мне, — они доказывали, что прекрасно разбираются в мужских повадках». Они уверяли, что почти все женщины еще в детстве, за играми, по несчастной случайности теряют невинность. И твердили, что даже самые несговорчивые мужья смиряются с чем угодно — лишь бы никто об этом не знал. И в конце концов убедили ее, что большинство мужчин в первую брачную ночь, когда доходит до дела, так пугаются, что ни на что не способны без помощи женщины и в решающий момент просто не отвечают за свои действия. «А верят только одному — тому, что видят на простыне», — говорили они ей. И научили перенятым от повитух уловкам — как притвориться, что сокровище не потеряно, и на следующее после свадьбы утро вывесить у себя во дворике на обозрение льняную простыню с пятном чести.
С этой надеждой она пошла под венец. А Байардо Сан Роман, должно быть, женился в надежде ценою невиданного могущества и богатства купить счастье, ибо, чем дальше строил он планы предстоящей свадьбы, тем более бредовые идеи одолевали его — как сделать праздник еще грандиознее. Когда стало известно о прибытии епископа, он даже хотел отложить свадьбу на день, чтобы тот обвенчал их, но Анхела Викарио уперлась. «По правде говоря, — сказала она мне, — не хотелось благословения от человека, который отрезает на суп от петухов одни гребешки, а остальное выбрасывает на помойку». Но и без епископского благословения празднество так развернулось, что им трудно было управлять — даже самому Байардо Сан Роману это оказалось не по силам, — оно вышло из-под его контроля и превратилось в общегородское торжество.
Генерал Петронио Сан Роман с семьей на этот раз прибыли на церемониальном пароходе Национального конгресса, который стоял у мола до конца праздника, вместе с ними приехало много знатных людей, но их в сумятице не заметили среди множества новых лиц. Нанесли столько подарков, что пришлось специально отделывать заброшенное помещение старой электростанции и там выставить самые замечательные, а остальные сразу отнести в бывший дом вдовца Ксиуса, который был готов принять молодоженов. Жениху подарили автомобиль с откидным верхом, под заводской маркой готическими буквами было выгравировано имя новобрачного. Невесте подарили футляр со столовыми приборами из чистого золота на двадцать четыре персоны. На свадьбу пригласили группу танцоров и два оркестра, исполнявшие вальсы, которые никак не вплетались в разноголосицу местных оркестриков и бессчетных аккордеонистов, слетевшихся на разгульное веселье.
Семья Викарио жила в скромном доме с кирпичными стенами и крытой пальмовыми ветвями крышей с двумя слуховыми окнами, через которые ласточки в январе забирались выводить птенцов. Терраса на фасаде почти вся была заставлена цветочными горшками, а в большом дворе росло множество деревьев и вольно гуляли куры. В глубине двора близнецы устроили загон для поросят: был там и камень для забоя свиней, и стол для разделки туш, — это стало главным источником семейных доходов после того, как Понсио Викарио, отцу, отказали глаза. Дело завел Педро Викарио, но когда его забрали на военную службу, вместо него брат обучился мясницкому ремеслу.
В доме едва хватало места для самой семьи. И потому старшие сестры, почувствовав, какой размах примет праздник, хотели снять для этой цели какой-нибудь дом. «Представляешь, — сказала мне Анхела Викарио, — они подумывали о доме Пласиды Линеро, но, к счастью, родители заупрямились, сказали, пусть наши дочери выходят замуж в нашем курятнике или вообще не выходят». В конце концов, покрасили дом в прежний желтый цвет, подправили двери и привели в порядок полы, так что, насколько возможно, он принял вполне пристойный для такой шумной свадьбы вид. Близнецы нашли для своих поросят другое помещение, вычистили и засыпали загон негашеной известью, но все равно видно было, что места не хватит. Кончилось тем, что стараниями Байардо Сан Романа снесли дворовую ограду и попросили разрешения устроить танцы в соседских домах, а в тени тамариндовых деревьев сколотили длинные столы, за которыми можно было посидеть и закусить.
Единственное непредвиденное волнение в утро свадебного дня доставил им жених — явился за Анхелой Викарио с опозданием на два часа, а она, пока его не увидела, не желала надевать подвенечный наряд. «Знаешь, — сказала она мне, — я бы даже обрадовалась, если бы он не пришел, но только бы не бросил обряженной». Ее предосторожность показалась вполне естественной, поскольку большей беды и позора для женщины, чем оказаться брошенной в подвенечном наряде, не бывает. А то, что Анхела Викарио, не будучи девушкой, решилась надеть фату с флердоранжем, было истолковано впоследствии как надругательство над символом непорочности. Моя мать, единственная, сочла ее поступок мужественным: Анхела до конца играла краплеными картами со всеми вытекающими из этого последствиями. «В те времена, — объяснила мне мать, — Бог понимал такие вещи». А вот какими картами играл Байардо Сан Роман — никто до последнего момента не знал. С той минуты, как он в конце концов появился в сюртуке и цилиндре, и до той, когда вместе с предметом своих душевных бурь сбежал с танцев, он выглядел образцово-счастливым женихом.
Однако никто так и не узнал, какими же картами играл Сантьяго Насар. Я был с ним все время, и в церкви, и на гулянье, с нами был еще Кристо Бедойя и мой брат Луис Энрике, и ни один из нас не углядел в нем ничего необычного. Мне пришлось повторять это множество раз: мы росли вместе все четверо, вместе ходили в школу, одной ватагой носились в каникулы и никто не верил, что у нас могут быть тайны друг от друга, тем более такая важная тайна.
Сантьяго Насар знал толк в веселье, и наибольшее удовольствие получил он перед самой смертью, подсчитывая, сколько стоила эта свадьба. В церкви он прикинул, что цветов было потрачено не меньше, чем пошло бы на четырнадцать похорон по первому разряду. Это его замечание преследовало меня потом много лет, помнится, Сантьяго Насар не раз говорил, что запах цветов в закрытом помещении обязательно связан для него со смертью, и в тот день он повторял это, как только мы вошли в церковь. «На моих похоронах пусть не будет цветов», — сказал он мне, не зная, что на следующий день мне придется заботиться о том, чтобы их не было. По дороге из церкви к дому Викарио он составил счет за разноцветные гирлянды, украшавшие улицы, посчитал, во что стала музыка и петарды, не забыл учесть и сырой рис, которым осыпали свадебную процессию. В одури полудня новобрачные сделали по двору почетный круг. Байардо Сан Роман успел стать нам другом, другом-собутыльником, как тогда говорили, и, похоже, с удовольствием сел за наш стол. Анхела Викарио в атласном, мокром от пота платье, освободившись от фаты и цветов, уже выглядела обычной замужней женщиной. Сантьяго Насар подсчитал и сообщил Байардо Сан Роману, что на данный момент свадебные затраты достигли приблизительно девяти тысяч песо. Очевидно, Анхела Викарио сочла это бестактностью. «Мать учила меня никогда не говорить о деньгах при посторонних», — сказала она мне. Байардо Сан Роман, напротив, охотно и даже с некоторым хвастовством поддержал тему.
— Приблизительно, — согласился он, — но это только начало. К концу сумма почти удвоится.
Сантьяго Насар взялся пересчитывать все до последнего сантима, и на это ему в самый раз хватило жизни. Когда на следующий день в порту, за 45 минут до смерти, он получил от Кристо Бедойи недостававшие цифры, то убедился, что прогноз Байардо Сан Романа был точен.
У меня оставалось довольно смутное воспоминание о празднике до тех пор, пока я не решил по крохам извлечь его из чужой памяти. У нас в доме из году в год вспоминали, как мой отец в честь новобрачных снова взял в руки скрипку, на которой играл в юности, как моя сестра-монашенка в монашеском одеянии танцевала меренгу, а доктор Дионисио Игуаран, который приходился моей матери двоюродным братом, добился, чтобы его взяли на казенный пароход — лишь бы не находиться в городе на следующий день,
