— Будь она demi-mondaine[10], вопроса о браке встать не могло б, однако эта женщина, хотя заведомо неровня де Соэрденам по родовитости или крови, тем не менее принадлежит к светскому обществу.
Ингрид усмехнулась и добавила:
— К тому же она недолго была замужем за человеком безусловно благородного происхождения.
— А что такое demi-mondaine? — спросила Лоретта.
Ингрид посмотрела на нее с изумлением и после паузы объяснила:
— Так называют женщин, в высшем свете не принятых.
— Так вот почему дюк хочет, чтобы его сын вступил в брак, который ни у кого не вызвал бы нареканий!
— Разумеется, — ответила Ингрид, — а кто для этого подходит лучше, чем ты?
Лоретта вскочила:
— Ни за что! Я должна убедить папу, что это невозможно! Но сначала мне надо убедиться самой. Прошу тебя, Ингрид, дай мне познакомиться с ним!
Самой увидеть, какой он. Тогда, быть может, я найду доводы убедить папу, что в мире, кроме сына дюка де Соэрдена, есть и другие мужчины.
Ингрид глубоко вздохнула:
— Это будет трудно, очень трудно, Лоретта! Но я готова на все, на все, лишь бы помешать тебе погубить свою жизнь, как произошло со мной! Я попытаюсь сделать все, о чем ты просишь.
Глава 3
— Но пойми одно, — сказала Ингрид, — Фабиан не обратит на тебя внимания, если будет думать, что ты geune fille[11].
Лоретта посмотрела на кузину с удивлением, и Ингрид объяснила:
— Все светские львы старательно игнорируют молоденьких девиц, так как опасаются, как бы их не принудили жениться, если они хотя бы обменяются парой слов с юной барышней.
Она засмеялась.
— Так что ты можешь понять, что более искушенные красавицы по обеим сторонам Ла-Манша всячески поддерживают в них это убеждение, и я не сомневаюсь, что Фабиан никогда не заговорит с geune file, если только она ему не родственница.
— Так что же мне делать? — беспомощно спросила Лоретта.
Она лежала, откинувшись на подушки удивительно удобной кровати с пышным пологом — кровати эпохи Людовика XIV, как и вся мебель в ее новой роскошной спальне, стиль которой она вполне оценила.
Мари, болтая как сорока от радости, что приехала в свою любимую Францию, принесла ей завтрак в восемь утра, как обычно.
А с завтраком и распоряжение, чтобы она не вставала, пока к ней не зайдет графиня.
— Очень красивый дом, миледи, — одобрительно сказала Мари. — И все тут очень счастливы.
Последнее она сказала почти с вызовом.
Лоретта еле удержалась от смеха. Засмейся она, и Мари принялась бы доказывать, насколько ее земляки во всех отношениях выше англичан.
Она наслаждалась душистым кофе, который показался ей куда вкуснее того, который она пила дома, а также горячими булочками только что из духовки и такими воздушными, что, казалось, они вот-вот упорхнут.
Вошла Ингрид в пеньюаре. «Как она обворожительна, — подумала Лоретта. — Неудивительно, что маркиз смотрит на нее с таким обожанием!»
— Ты хорошо спала, любовь моя? — спросила Ингрид, садясь на край кровати.
— Как убитая! — ответила Лоретта. — И не только из-за усталости, но потому, что я у тебя, и исчез страх, который мучил меня каждую ночь с тех пор, как папа сказал мне, за кого я должна выйти замуж.
— Боюсь, успокаиваться еще рано. И я всю ночь не спала, потому что, милая кузиночка, ты поставила передо мной одну из труднейших задач, какие мне доводилось решать в жизни.
Она лукаво улыбнулась.
— Если, конечно, исключить время, когда я принимала решение, бежать мне с Хью или нет.
— И это было очень трудно?
— Невероятно! Я бесконечно его любила и боялась сделать его несчастным, — ответила Ингрид. — И все еще боюсь, что когда-нибудь он пожалеет о покинутом доме предков, родовом поместье и стольких друзьях.
— Увидев его, я подумала, что он просто светится счастьем, — сказала Лоретта.
— Именно к этому я и стремлюсь! И молюсь, чтобы Бог смилостивился и мы могли бы когда-нибудь пожениться, чтобы у нас были дети, которых нам обоим так не хватает!
Лоретта понимала, что подразумевала ее кузина.
Если бы жена маркиза умерла, они могли бы пожениться, и их жизнь пошла бы по-другому. Она не удержалась и спросила:
— Но поженившись, вы могли бы вернуться в Англию?
— Я часто задаю себе этот вопрос, — ответила Ингрид тихо, — но, боюсь, ответ малоутешителен.
Она вздохнула и продолжала:
— Хотя я сразу бы вышла за Хью, окажись он свободен, все равно нам еще много лет было бы трудно вернуться в Англию.
В ее голосе Лоретта различила страдание.
Конечно, пока жив граф Уикский, он не захочет, чтобы его разведенная жена жила в одной с ним стране.
И поэтому, возможно, люди не станут принимать Ингрид.
И она знала, что Кэрты вряд ли ее простят. Но, с другой стороны, как говаривала ее няня, время лечит все раны.
Старшее поколение, возможно, сочтет нужным по-прежнему карать Ингрид за ее грехи.
Но более молодое поколение примет Ингрид как маркизу Голстонскую, хотя бы потому, что ее муж очень богат и знатен.
Лоретта порывисто наклонилась и взяла руки Ингрид в свои:
— Я буду от всей души молиться, Ингрид, чтобы к тебе пришла вся полнота счастья, какой ты заслуживаешь.
— Но я счастлива! — ответила Ингрид с вызовом. — И все-таки я не хочу, чтобы ты допустила ошибку. Мою величайшую ошибку я допустила, когда в семнадцать лет позволила выдать меня замуж за человека втрое меня старше!
— Ну хотя бы в последнем я не могу обвинить папу, — улыбнулась Лоретта.
— Это правда, — сказала Ингрид. — И все-таки твое положение было бы почти таким же, как мое.
— Но почему? — спросила Лоретта.
— Потому что большинство французских аристократов — и Фабиан не явится исключением — предпочитают оставлять жен в деревне рожать и растить детей, пока сами они развлекаются в Париже с красавицами, которые сделали Париж предметом зависти — или неодобрения, что зависит от точки зрения, — всего цивилизованного мира.
Лоретта засмеялась:
— Я знаю, что думают о столице Франции наши родственники. Особенно с тех пор, как тут поселилась ты.
— Можешь не продолжать! — сказала Ингрид. — Я прекрасно представляю, что они говорят! Но что
