Андрей Мартьянов, Марина Кижина
Творцы апокрифов
Посвящается одержимцам от истории
«Апокриф – дополнение к официальному мифологическому циклу, сочиненное, как правило, позже; признаваемое, однако не почитаемое последователями указанной религиозной формации наравне с первоначальными источниками…»
«И видя ученики его сказали: Господи! Хочешь ли, чтобы мы попросили и огонь сошел с неба и истребил их, как Илия сделал?
Но он, обратившись к ним, запретил им и сказал: Не знаете, какого вы духа: ибо сын человеческий пришел не губить души человеческие, а спасать».
В тексте использованы стихи:
Н. Гумилева, Скади, Л. Бочаровой, Е. Сусорова, В. Набокова, А. Семенова, Омара Хайяма
Парод[1]
Кто ходит в гости по утрам?
– Иду, иду уже! Хватит барабанить. Дверь выломаешь! Господи, да кого принесло в такую рань?
Отец Колумбан, шаркая босыми ногами по утоптанному до гранитной твердости земляному полу своей отшельнической пещерки и слегка прихрамывая, подошел к двери, ведущей наружу. По его расчетам время давно перевалило за полночь и подступал час хвалитн. Обычно перед рассветом святого пустынника прихожане из окрестных сел не беспокоили, но… Всякое случается в этом несовершенном мире – люди болеют и умирают, а пожилой священник никогда не пренебрегал обязанностями, возложенными на него Господом Богом, Святой Матерью Церковью и самим собой. Облегчать страдания души и тела паствы не есть ли первейший долг пастыря?
В толстые доски притвора молотили кулаками уверенно, настойчиво и нагло. Это явно не могли быть трое молодых людей, в последнее время проводивших у отца Колумбана целые дни – шевалье де Фармер вечером увел обоих своих «оруженосцев» ночевать в замок; завтра они собирались съездить в Аржантан, за необходимым к грядущему путешествию снаряжением. И уж точно не спокойные, дородные, немногословные и чтущие покой отшельника крестьянки, приносящие святому отцу по утрам молоко или творог.
Старик, морщась от боли в серьезно поврежденной несколько дней назад ноге (след от жесткой веревки заживал с трудом), отнял от двери подпиравший ее кол и безбоязненно распахнул тяжелую створку – опасаться было нечего, ибо даже самые закосневшие в грехах разбойники никогда не тронут священника: такой грех и Дева Мария не убелит. Разбойники, между прочим, отнюдь не стремятся к погибели души, и как прихожане куда более радеют о Спасении, нежели многие благонравные дворяне, грешащие направо и налево.
– Ага, старый безумный гибернийский[2] волчара! – беременное рассветом небо загородила тень человека. – Ты что наделал, святокупец?
– Э-э-э… Что? – слегка опешил отец Колумбан от такого напора, но мигом ощетинившись, рыкнул в ответ: – Не тебе отчета с меня спрашивать! Сгинь!
– И не подумаю, – ночной гость бесцеремонно оттеснил отшельника вглубь землянки, переступил порог и, сторонясь самодельного алтарчика с немногими горящими свечами у восточной стены, уверенно прошествовал к столу. Он явно бывал в жилище монаха не раз, это было заметно по уверенным движениям. – У тебя пиво найдется?
– Тебе здесь что, трактир? – огрызнулся бородатый старикан, но все-таки взял кувшин и плеснул в пустую глиняную чашку пахнущего ячменем напитка. – Говори, раз пришел. А потом – выметайся. И чтоб духу…
– Хам и потомок Хама, – буркнул гость, поглощая пиво. – Думаешь мне легко? Только вчера как проклятый жарился весь день на византийском солнышке… Монферрату, понимаешь, приспичило явиться в Констанц с новой сногсшибательной идеей, и проворачивать свою бездарную интригу он решился с помощью не кого-нибудь, а самого кесаря Андроника… Впрочем, тебе это малоинтересно. Ты ведь в дела большого мира не лезешь, гадишь по мелочи.
– Где уж нам, сирым, – ядовито усмехнулся отец Колумбан, скучным взглядом рассматривая неожиданного посетителя. Последний был дороден, не особо высок ростом, имел рыжеватую «сарацинскую» бородку, упитанные щеки, и узкие, почти восточные, хитрые глазки. Купчишка какой-нибудь. Не из богатых. – Это только ты со своим хозяином гадишь по крупному. Да так, что потом на весь христианский мир смердит.
– Ну, не только на христианский, – хохотнул толстяк, и вдруг поморщившись, кивнул отшельнику на лежащую рядом толстую книгу в черном переплете, кою святой Колумбан читал на ночь. – Умоляю, убери отсюда эту католическую пачкотню, мешает…
– Алан Лилльский-то тебе чем не угодил? Хороший поэт, а богослов еще лучший… – отшельник все-таки передвинул инкунабулу подальше, чтобы не раздражать своего старого знакомца. По мнению отца Колумбана, его нынешний гость был самым безобидным (если такое слово вообще применимо к демонам свиты Люцифера), существом и только с ним старый монах соглашался время от времени общаться, когда противоборствующие стороны желали установить краткое перемирие или поделиться взаимоинтересующими новостями… Сам мессир дьявол, в мире смертных появляющийся крайне редко, до бесед с необычным пустынником старался не снисходить. Видимо, завидовал его близости к Сфере, из которой сам был навсегда изгнан несчетные века назад.
– Вот ответь, Калькодис, разве ты не признаешь, что единственной истинной наукой, из которой проистекают все прочие, является богословие?
– Признаю, – охотно закивал толстячок. – Еще как. Но это не мешает мне постигать и прочие премудрости. Одна из важнейших гласит: «Не лезь в дела Великих, неприятностей не оберешься». А ты, тупица, что вытворяешь?
– Будешь грубить – выставлю, – пригрозил отец Колумбан. – Ну, чем твой сюзерен на этот раз недоволен?
– Да хотя бы вот этим! – гость вскочил, просеменил к углу землянки и сдернул холстину с некоего громоздкого и длинного металлического предмета. Вороненая сталь слабо отражала лучики свечей. – Такая вещь не должна находится в данном времени! Будь ты поумнее, давно разобрал бы ее, а части отнес в замок, кузнецу – пусть переплавит.
Действительно, авиационный пулемет образца 1937 года смотрелся в XII веке так же нелепо, как Папа Римский в синагоге.
– Ну почему, – взвыл, по-фиглярски вытягивая руки к потолку и закатывая глаза, Калькодис, – почему эти лицемерные богомазы толкуют пред честным народом о нерушимости Творения, невмешательстве в Господни труды, а на деле сие Творение по камушку разрушают?! Ах, сколько ханжества и фарисейства приправленного ладанным соусом гордыни разума!..
– Перестань паясничать, и скажи толком, зачем тебя прислали. – Отец Колумбан нетерпеливо побарабанил палицами по неровной столешнице. – Ты и без того лишил пожилого человека ночного отдыха.
– Человека, – фыркнул толстяк, однако утихомирился. – Скажешь тоже. Ладно. Вот ответь, почему наш,
