Вот и наш балкон. Дверь открыта. Я осторожно перенесла через железный барьер одну ногу, потом другую. Наш котенок Му-му изумленно уставился на меня и боком прыгнул в глубь комнаты.
Костя разговаривал по телефону, лежа на тахте под одеялом. Вообще-то телефон у нас обычно стоит на кухне, но он на длинном шнуре, и его можно переносить из комнаты в комнату. У Кости ангина. У него часто бывают ангины — плохое горло.
Сейчас я войду и скажу как ни в чем не бывало: «Привет! Как поживаете?» Представляю Костину физиономию.
— …А если она откажется? — говорил Костя в телефонную трубку. — Нет, ты тоже приходи. Обязательно!.. Что значит — «третий лишний»? А я без тебя не могу! Ты же знаешь, что у меня комплекс! Да, ужасно стесняюсь. Тем более, красавица. Конечно, красавица!
«Что это еще за красавица?» — подумала я и стала подслушивать дальше.
— …Любит серьезную музыку? Ну так скажи, есть Второй концерт Рахманинова в исполнении Гилельса… А как я узнаю, что она согласилась прийти?.. Нет, я заранее должен знать, а то у меня пододеяльник рваный… Ради тебя я же его не буду менять! Если ты со Светланой придешь, тогда другое дело.
…Интересно! Значит, красавицу зовут Светланой! Ну погоди, Костя, сейчас я все твои тайны узнаю!
— Слушай, Венька, давай так, — продолжает Костя, — если ты приходишь один — ты звонишь один раз. А если с ней — ты даешь три звонка. По количеству слогов в ее имени. Вот так: Свет-ла-на! В то же мгновение мама меняет мне пододеяльник, папа включает проигрыватель и ставит Второй концерт Рахманинова, а я принимаю интеллектуальную позу. Значит, жду часов в семь. Ну, привет!
Костя повесил трубку. В балконном стекле я видела отражение его лежащей фигуры с закинутыми за голову руками. Мечтает!
Я еще немножко помедлила, раздумывая, как бы поэффектнее обставить свое появление. Может быть, завыть или кукарекнуть?
— Хау-ду-ю-ду! — наконец пропищала я и впрыгнула в комнату по-лягушачьи.
Костя так и подскочил.
— Тьфу, дура! — сказал он, — Ничего умнее не могла придумать?
— Ага, испугался, испугался! — радовалась я.
— Сейчас в лоб дам! — предупредил Костя, — Иди к черту, не мешай заниматься.
Вот так он со мной всегда разговаривает. Это очень огорчает наших родителей, особенно маму.
«Мы с папой — пожилые люди, — часто повторяет она. — А если с нами что-нибудь случится? Ведь тебе, Костя, придется поднимать Иру. А как ты сможешь поставить ее на ноги, если у вас уже сейчас такие отношения?»
Не люблю таких разговоров. Не могу себе представить, чтобы с мамой или папой что-нибудь случилось. И не такие уж они пожилые. Пятьдесят лет. Бывает хуже. Они еще вовсю работают. Мама — в Институте космических исследований, она химик. А у папы работа еще интереснее — он кинооператор документальных фильмов. Он снимал и про Алтайский заповедник, и про ловлю рыбы в Белом море, и про нефтяников Сибири. Каждый раз, когда я смотрю эти фильмы, я испытываю огромное желание побывать во всех этих местах. Я мечтаю стать кинооператором, как папа. Но вот в чем трудность: папа говорит, что это не женская профессия. Лично я считаю, что неженских профессий не бывает. Все профессии женские. Зря, что ли, нам с детского сада твердят о женском равноправии? Что же, космонавт — значит, женская профессия, а кинооператор — не женская? Не ожидала я от своего папы такой отсталости.
У меня появилась привычка: когда я смотрю фильм — художественный или документальный, все равно, — я всегда обращаю внимание на фамилию оператора. В самом деле, фамилии мужские. Иногда по фамилии не определишь — мужчина или женщина. Тогда я спрашиваю у папы, и он подтверждает печальный факт: оператор мужчина.
Впрочем, отчасти это меня даже радует: я буду первой. Ирина Головина — первая в мире женщина- кинооператор! Звучит! Я только боюсь, как бы меня не опередила какая-нибудь шестиклассница или семиклассница. Ведь ей тоже может прийти в голову стать кинооператором. Это было бы очень обидно.
— Вижу, вижу, как ты занимаешься! — сказала я Косте. — Ильфа-Петрова читаешь!
— А ну — брысь! — вскинулся Костя и швырнул в меня подушкой.
Подушка угодила точно в лицо. Не больно, а обидно.
— Все будет сказано! — заявила я с ледяным спокойствием.
— Ты лучше скажи, кто тебе разрешил по лесам лазить?
— Ой, а знаешь, как здорово! Совершенно не страшно! Ты только маме не говори.
— Знаешь, кто ты? — усмехнулся Костя.
— Ну кто? — заранее обижаясь, спросила я.
— Акселерат! У тебя умственное развитие отстает от физического!
— Скажу, как ты ругаешься!
— Давай-давай. Проваливай отсюда.
Я повернулась и пошла к двери.
В кухне на столе — грязная тарелка, надкушенный кусок хлеба и недопитый компот. Вот я, например, за собой всегда убираю, а Костя — никогда! А я за ним убирать не буду — вот еще!
Я разогрела суп и второе, пообедала. Компот я выпила прямо из кастрюли, чтобы не пачкать лишнюю чашку. Потом пошла в свою комнату, надела джинсы и свитер. Мне нравится одеваться как мальчишка. Вообще мне кажется, что мальчишкой быть гораздо интереснее. Недавно мы обсуждали этот вопрос со Светкой и Люсей. Светка со мной согласилась, а Люся — нет. Опа сказала, что мальчишкам живется не интереснее, а легче. Им не приходится опасаться девочек, а вот она, Люся, когда ходит по улицам, все время боится, что какой-нибудь хулиган подставит ей ножку, дернет за косу или просто толкнет.
Я-то мальчишек не боюсь. Сама могу подставить ножку. Я иногда мечтаю, когда вырасту, переодеться в мужскую одежду, совершить подвиги, а потом снова переодеться и всех поразить. Как все это произойдет, я не знаю, но тут масса всяких возможностей. Мне нравится мечтать об этом на уроках.
Комната у меня очень уютная. Я сплю на огромной кровати с резными деревянными спинками, похожей чем-то на каравеллу Колумба. Кровать старинная, еще от бабушки. Она называется полутораспальной, но, по-моему, на ней вчетвером можно поместиться. Когда ко мне приходят подруги, мы любим забираться на эту кровать и обсуждать разные вопросы.
Еще в комнате есть стол, на котором мама гладит; шкаф с зеркалом и маленький письменный стол, за которым я учу уроки. В среднем ящике письменного стола у меня обычно лежит интересная книжка, прикрытая для маскировки тетрадями, угольниками и всякими другими школьными принадлежностями. Когда я сажусь за уроки, то выдвигаю ящик стола и читаю. Мама иногда заходит в комнату, чтобы проверить, занимаюсь ли я, но я уже приспособилась к ее внезапным проверкам. Тут, главное, не нужно резко задвигать ящик и утыкаться в учебник, а нужно спокойно, как если бы ты только что, по необходимости, выдвинула ящик, прикрыть книгу раскрытой тетрадью, достать угольник или ластик, не торопясь задвинуть ящик, склониться над учебником, а уже потом как бы вздрогнуть от неожиданности, обернуться и сказать что-нибудь, вроде: «Ой, это ты, мама! Я прямо испугалась». Тогда ей станет стыдно, что она прервала ход моих мыслей, и она, в свою очередь, сделает вид, что не для проверки сюда пришла, а взять что-нибудь из шкафа или, наоборот, повесить в шкаф. И быстро уйдет. Только скажет иногда: «Ничего не понимаю! Часами сидишь за учебниками, а учишься из рук вон! Ну учи, учи, не отвлекайся».
Нет, не то что я совсем никогда не готовлю уроки. Я готовлю, когда чувствую, что меня завтра спросят. Кроме того, историю и биологию я готовлю всегда, потому что люблю эти предметы. А бывает, что книжка попадается неинтересная, и тогда я готовлю все уроки.
Когда-то моя комната принадлежала Косте. Но когда я родилась, маме нужно было работать, и мне взяли няню. Няня стала спать на полутораспальной кровати, а Костю перевели на тахту в кабинете.
