он ведет себя так, словно они все еще вместе? Разве он не понимает, какую боль причиняет ей?
— Может, эта квартира и не похожа на те, к которым ты привык, но я живу здесь.
— Больше не живешь.
Изумленная, Кэт взглянула на него.
— Если ты не хочешь жить со мной, ты можешь остановиться у моей матери... или в отеле, пока мы не найдем что-нибудь более подходящее. Я нанес непоправимый урон твоей репутации... — его лицо застыло. — Я обязан все исправить.
Кэт ничего не понимала. Так Мэтт пришел не обвинять ее в том, что она разрушила его репутацию? Он считает жертвой скандала ее!
— Разве репутация женщины так важна сегодня?
— Не надо, Кэт...
— Не верю, что ты серьезно, — воскликнула она. — То, что ты говоришь, шовинистская чушь. Если я буду прятаться от людей, а именно это ты мне предлагаешь, они решат, что мне есть чего стыдиться.
Мэтт застыл.
— Я рад, что ты не стыдишься. Я боготворю каждую минуту, проведенную с тобой.
— Я тоже, — ответила Кэт, не успев даже подумать. Со стоном она прижала руку к предательским губам. Она не могла заставить себя поднять на него глаза. — Почему меня нужно защищать, а тебя нет?
— Не будь наивной! — нетерпеливо произнес он.
— Я не наивная.
— Я привык видеть мою жизнь или, точнее, ее драматизированную версию на страницах таблоидов. А ты — нет. Мы оба знаем, что даже в нашем современном обществе терпимости друг к другу двойные стандарты имеют место.
Кэт увидела цинизм в его голубых глазах.
— Даже если это так, как ты собираешься все исправлять?
Он открыл ящик стола и достал пару предметов. Это оказалось ее нижнее белье. Кэт попыталась ему помешать, но Мэтт перехватил ее запястье.
— Женюсь на тебе, разумеется.
Дрожащие пальцы Кэт разжались, и розовый лифчик упал ему на ногу. Кэтлин медленно подняла голову. Ее грудь бурно вздымалась, когда она взглянула ему в глаза.
— Разумеется, — повторила она.
Именно это слово превратило его заявление в оскорбление. Он что, решил, что если она соглашалась на все в его постели, то и за ее пределами будет то же самое? В ее голове тут же вспыхнули эротические видения.
Она отвела взгляд от его чувственных губ.
— У меня, значит, нет права голоса в этом вопросе? — возмутилась Кэт. — Тебе не кажется, что это решение, как бы это назвать, немного драматизированное? — добавила она с мрачной гримасой.
Все ее существо возмущалась из-за того, что Мэтт снова сделал ей предложение только из-за ложно понятого чувства вины. Она не испытывала никакой благодарности. Она хотела выйти за Мэтта, в этом она не сомневалась, но не желала, чтобы все было так. Вина — разве это повод для брака? А забота, даже самая искренняя, не заменит ей любви. Если бы Мэтт любил ее, он не стал бы ждать целый месяц! Он приехал бы раньше.
— Раньше тебе это не казалось смешным, — напомнил Мэтт тихо.
— Я и не смеюсь.
Мэтт напрягся. Она была так близко! Он с трудом сдерживался, чтобы не коснуться ее.
— Подумай, Кэтлин. В этом есть смысл.
— Только для тебя, — фыркнула она. — Сколько продлится этот брак? Пока я не верну мое доброе имя? А что потом? Я не инфантильная чувствительная дурочка, которая не перенесет пары грязных сплетен в газетах. И потом, я собираюсь уехать.
Хотя Кэт только подумывала о поездке, она все равно решила воспользоваться этим аргументом.
— Куда?
Его тон привел Кэт в ярость. Она что, должна спрашивать у него разрешения? Отчитываться перед ним? Перед человеком, который даже не пытался связаться с ней все это время? Который нанял людей, чтобы выяснить, где она живет и работает? Наверно, он не может понять, почему ему не сообщили о ее планах.
— Куда захочу, — ответила она. — В этом прелесть независимой жизни, — добавила она со сладкой улыбкой. — Туда, куда слухи о моем развратном поведении еще не дошли.
Мэтту этого ответа было недостаточно. Он хмуро спросил:
— Куда именно ты хочешь уехать?
— В Австралию, — придумала на ходу Кэт.
А почему бы и нет? Австралия — это все равно что на другой конец света! Дальше только Антарктида.
— Когда? — выдавил Мэтт.
— В декабре.
— Но это через четыре месяца! А что ты будешь делать до декабря?
Она вздернула подбородок.
— Не обращать внимания на сплетни.
— Ты сама не знаешь, что говоришь! — Несмотря на злость, в его голосе промелькнули нотки восхищения ее смелостью. — Разве ты не чувствовала себя вывалянной в грязи, увидев все эти отвратительные статейки? — Он взял ее за подбородок и заставил взглянуть на него: — Посмотри на меня, Кэтлин!
Кэт сглотнула, но повиновалась. Очень бережно он убрал золотистую прядь, упавшую ей на ухо. От его прикосновения ее охватила легкая дрожь. Дрожь возбуждения.
Голубые глаза не отрывались от ее лица. Ее сердце отчаянно забилось. Это только симпатия. Он не чувствует к тебе ничего, кроме симпатии, сказала она себе. Он сам скоро поймет это. Его следующие слова подтвердили ее догадку.
— Я все знаю о твоей матери, — сказал Мэтт, отводя взгляд. Он колебался, прежде чем продолжить. Кэт видела, что слова даются ему с трудом. — Я вел себя как подлец, — сказал он наконец.
— Нет, — услышала она свой голос.
Кэт не понимала, что с ней происходит. Она сама тысячу раз называла его подлецом, когда не могла заснуть по ночам и рыдала в подушку. А сейчас она вспыхнула от смущения. Мэтт удивленно следил за сменой эмоций на ее лице.
— Хорошо, ты вел себя как подлец, — сказала она спокойнее, — но тебя вынудили обстоятельства.
— Обстоятельства? Я могу рассказать тебе все об обстоятельствах, — хрипло произнес он, опуская взгляд на свои руки.
Проследив его взгляд, Кэт заметила шелковый лоскуток, зажатый у него в кулаке. Мэтт поднес шелк к лицу и вдохнул аромат.
Этот невольный жест — Мэтт сам не осознавал, что делает, — оказал на Кэт такой эротический эффект, что она зажмурилась. Сердце пропустило удар, кровь в жилах вспыхнула, колени ослабели. Если бы он сейчас попросил ее руки, она бы закричала «Да», не думая ни о каких последствиях.
— Раньше я не занимался денежными делами, — сказал Мэтт сдавленным голосом. — Я искал клиентов и вел с ними переговоры. А Деймон занимался бухгалтерией...
— Деньгами? — спросила Кэт тихо.
— Да, деньгами. Я был круглым дураком.
— Но он был твоим другом!
— Ты еще не дослушала до конца. Когда я узнал, что Деймон почти проиграл нашу компанию, мы тоже превратились в предмет сплетен и насмешек.
