– Да. А он… этот господин – доктор… медик?
– Да, – подтвердил я. – Он мой друг. – Эта ложь содержала, по крайней мере, важную информацию.
– А вы – тот самый Арнольд Баффин? – спросил Фрэнсис.
– Тот самый, – ответил я.
– Послушайте, я восхищаюсь вашими книгами. Я читал…
– Что произошло? – обратился я к Арнольду. Мне подумалось, что он похож на пьяного, и тут же я действительно ощутил запах спиртного.
Арнольд медленно и с усилием произнес:
– Она заперлась в спальне. После… после того, что случилось… Было так много крови… Я подумал… Я, право, не знаю… Рана, понимаете, была… Во всяком случае… Во всяком случае… – И он окончательно смолк.
– Продолжайте же, Арнольд. Пожалуй, вам лучше сесть. Ведь верно, лучше будет, если он сядет?
– Арнольд Баффин! – бормотал себе под нос Фрэнсис.
Арнольд прислонился спиной к вешалке в передней, уперся теменем в чье-то пальто, на минуту закрыл глаза и продолжал:
– Простите. Понимаете, она там сначала плакала и кричала. В спальне. А теперь все стихло. И она не отвечает. Может быть, она потеряла сознание или…
– А дверь взломать нельзя? – Я пробовал. Пробовал. Но долото… дерево крошится, и ничего не…
– Сядьте, Арнольд, ради бога. – Я толкнул его в стоявшее поблизости кресло.
– И в замочную скважину ничего не видно, там ключ…
– Наверно, расстроилась и не хочет отвечать просто из… знаете ведь, как бывает…
– Да, да, – сказал он. – Я же не хотел… Если это все так… Я, право, не знаю… Брэдли, вы сами попробуйте.
– Где ваше долото?
– Там. Оно маленькое. Я не мог найти…
– Ладно, вы оба оставайтесь здесь, – сказал я. – А я поднимусь посмотрю, в чем там дело. Ручаюсь, что… Арнольд, да сядьте же!
Я остановился перед дверью, слегка испорченной стараниями Арнольда. Облупившаяся белая краска лепестками обсыпалась на рыжий коврик перед спальней. Здесь же валялось долото. Я нажал на ручку и позвал:
– Рейчел! Это Брэдли. Рейчел!
Молчание.
– Я принесу молоток, – невидимый, сказал снизу Арнольд.
– Рейчел, Рейчел, ответьте, пожалуйста. – Мне вдруг стало по-настоящему страшно. Я всей силой надавил на дверь. Она была тяжелая и прочная. – Рейчел!
Молчание.
Я с размаху навалился на дверь, громко позвал: «Рейчел! Рейчел!» Потом замолчал и напряженно прислушался. Из-за двери донесся еле слышный шорох, неуловимый, точно мышиный бег. Я молился вслух:
– Господи! Пусть она только будет жива и невредима! Пусть она будет жива и невредима.
Снова шорох. Потом тихий, почти неразличимый шепот:
– Брэдли.
– Рейчел, Рейчел, вы живы?
Молчание. Шорохи. Тихий шелестящий вздох: «Да». Я крикнул вниз:
– Она жива! Ничего страшного не случилось. Позади меня на лестнице послышались их голоса.
– Рейчел, впустите меня, хорошо? Впустите меня. Что-то зашуршало внизу двери, и близкий голос Рейчел сипло произнес в щель:
– Входите. Но только вы один.
Ключ повернулся в замке, и я быстро протиснулся в спальню, мельком заметив через плечо на лестнице Арнольда и Фрэнсиса за его спиной. Их лица я увидел с особой отчетливостью, как в толпе у распятия – лица художника и его друга. Губы Арнольда были растянуты в презрительной гримасе страдания. Вид Фрэнсиса выражал нездоровое любопытство. И то и другое подходило для распятия. Переступив порог, я чуть не упал на Рейчел, потому что она сидела у самой двери на полу. Она тихо стонала, дрожащей рукой спеша повернуть ключ. Я запер дверь и опустился рядом с нею на пол.
Поскольку Рейчел Баффин – одно из главных действующих лиц этой драмы, в каком-то трагическом смысле даже самое главное действующее лицо, я хочу здесь задержаться и коротко описать ее. Я знал ее больше двадцати лет, почти столько же, сколько и Арнольда, и, однако, в то время, о котором идет сейчас речь, я знал ее, как стало очевидно впоследствии, довольно плохо. Что-то в ней было для меня неясное. Некоторые женщины, я бы сказал даже, многие женщины, по моим представлениям, отличаются какой-то зыбкостью. Не здесь ли кроется основная разница между полами? Может быть, это просто отсутствие эгоизма в женщинах? (С мужчинами, по крайней мере, все ясно.) У Рейчел это шло, во всяком случае, не от недостатка ума. Но существовала какая-то неопределенность, и все ее хорошее отношение ко мне, и моя
