благодарный взгляд, отчего с неудержимою радостью билось его сердце.
В тихом домике отца Никодима, несмотря на поздний вечерний час, все еще длилась беседа. Даже Викентию словно бы полегчало, когда он узнал, как всполошился князь и поскакал в погоню.
— Нагонит! — говорил он с уверенностью.
— Дай Бог! Только ведь, почитай, пять ден прошло. Где искать?
— Найдет! — уверенно повторил Викентий. — Она мне сон свой рассказывала. Вещий сон! Поначалу все так и сбылося, а теперя на нем черед…
— Пошли, Господи! — вздыхала Марковна. — Такая бедненькая! Всем-то обижена.
— Потом превознесется!
— Нет, не говори, Викеша, она не такая. Она николи не превознесется. Добрая!
— Ну, одначе, и на покой пора! — сказал Никодим, подымаясь с лавки. — Викеша, тебе что надоть?
— Марковна плечо перевяжет, — сказал Викентий, — да пить чтобы, ковшичек квасу оставь. Пить-от хочется, беда!
— Ну, ну! Марковна, ворочайся, а я пойду помолюся на сон! Бог с тобою, Викеша!
— Доброй ночи! — ответил несчастный Викентий.
Наступила тихая ночь. В домике отца Никодима все смолкло, только нет-нет раздавался с тишине протяжный вздох Марковны да наверху, в Наташиной светелке, слабо стонал Викентий.
Он метался без сна, и мрачные мысли в безмолвной тишине ночи претворялись у него в страшные образы. Бедный горбун! Подле Наташи, к которой он так привязался, он узнал первую радость дружбы с чистой, невинной душою девушки, и вот — ее, может, обесчестить теперь злой разбойник, а он, разбитый, раненый, прикован к кровати, и, как знать, может быть, смерть уже стоит в его изголовье.
'Кабы князь ее выручил!' — думал он, и радость при одной мысли о возможности спасения Наташи разливалась волною в его груди.
Тихо проносилась ночь над их домиком, наступало утро, утро светлое, радостное, и вдруг отец Никодим на самой заре вскочил с постели от стука в ворота.
— С нами крестная сила! — воскликнула Марковна. — Опять воры!
— Полно, полно, мать, — торопливо обуваясь, ответил Никодим, — воров теперя и следа нету!
— Спроси, отец! Не отворяй сразу-то.
Никодим выбежал на двор.
— Отворяй, што ли! Не бойсь! — услышал он добродушный голос, и вдруг, с нами силы Господни, серебристый голосок Наташи звонко крикнул: — Батюшка, отвори доченьке своей!
— Да неужто! — воскликнул отец Никодим, торопливо отмыкая тяжелый замок и снимая с ворот перечину.
— Вот тебе и неужто! — весело ответил князь, въезжая в ворота. — Принимай гостей!
— А где же?.. — начал Никодим.
— Здесь я, батюшка! — звонко откликнулась Наташа. — Силушки нет побежать к тебе!
— Доченька, любая! — кинулся к ней Никодим. Она приподнялась в своей люльке и обняла его голову.
— Выручили, выручили, — говорила она сквозь слезы, — не ты бы да не князь, пропасть мне с горя!
— Бог пособил! — ответил Никодим и бросился в горницы.
— Марковна! Наташа вернулась! — закричал он. Марковна так и хлопнулась на лавку.
— Ой, беда моя, обезумел старый! — но она тотчас же оправилась и легче серны выбежала на двор.
Казаки уже помогли князю вынуть Наташу, и он нес ее осторожно в дом.
— Ласточка моя! Голубушка! Выручили! — закричала Марковна, подбегая к Наташе. Та ласково кивнула ей головою.
— Куда нести-то?
— Сюда, сюда! — повела Марковна князя в свою горенку.
— А в мою светелку? — спросила Наташа.
— Там Викеша. Разбойник зарубил его.
— Насмерть?
— Нет, плечо пересек! Да ты не пужайся. Он выправится. А теперя с радости скоро!
Наташу положили на постель Марковны.
— Лежи, Наталья Ивановна, поправляйся! — сказал ей ласково князь. — Я после наведаюсь! Не оставьте ее, добрые люди! — поклонился он попу с попадьею.
— Что ты, что ты, князь! Да она нам заместо дочери! — в голос ответили те.
Князь уехал в воеводскую избу, а в доме отца Никодима все вдруг оживилось.
— Да расскажи ты мне, рыбочка, что с тобой разбойник-то делал? Где были?
И Наташа рассказывала про бешеные скачки от Саратова до Пензы и назад.
— А как князь тебя нашел?
Наташа рассказывала снова.
— Перст Божий! — вздохнув, сказал Никодим. — Теперь по заслугам казнь воспримет.
Наташа вздрогнула.
— Жаль мне его теперь, — прошептала она, — смотрел в последях он так-то на меня жалобно…
— А зарезать хотел, — сказала Марковна.
— В страхе. В страхе и я его ножом ударила.
— Викеша говорил: быть не может иначе. Слышь, ты сон видела?
Наташа вспыхнула и кивнула головою. Правда, вещий сон она видела…
— Викешу бы повидать!
— Пожди, лапушка, он с радости-то, гляди, совсем разнедужится. Ведь его вор-то как полоснул. Беда!
Но через день, когда Наташа, оправившись, совсем встала с постели, она прошла к Викентию. Некрасивое лицо его от радости стало красивым, бледные щеки покрылись румянцем. Он глубоко вздохнул, и слезы выступили на его глазах, когда Наташа наклонилась над ним и нежно ему сказала:
— Теперь я за тобой ходить буду, как ты за мною!
И она стала за ним ухаживать.
Князь каждый день навещал тихий домик отца Никодима и подолгу оставался в нем, отдыхая от ратного дела.
— Только не все мне быть с вами, — грустно говорил он, — не сегодня-завтра наказ получу дальше идтить! — и он пытливо глядел на Наташу, а она, краснея, опускала лицо и только вздыхала.
Грустным возвращался к себе князь. 'Любит или нет? — думал он и вздыхал. — Эх, кабы матушка тут была!..'
— Стрелец к тебе от князя Долгорукого, — сказал ему однажды Дышло, — с грамоткой ждет!
Князь вошел в свои покой.
'Чего от меня князю Юрию?' — с удивлением подумал он, беря от стрельца грамоту.
Но, прочитавши ее, он вдруг побледнел и покачал головою.
Князь оповещал его, что волею государя назначен воеводою Казанским, на место князя Урусова, а потом, хваля его за его действия под Самарою и Саратовом, приказывал немедля идти к Нижнему Новгороду, куда пошел и Данило Барятинский: 'Воров там изрядно скучилось, и надоть разбить их, чтоб и следа не было, а государево спасибо за тобою, князь, стоит'.
Князь сложил грамотку и быстро пошел в дом отца Никодима.
Он вошел в горницу. Она была пуста. Сверху, из светелки, где лежал Викеша, раздавались голоса. Князь остановился. Эх, повидать бы одну Наташу!
И вдруг, словно по его воле, сверху по лесенке раздались ее легкие шаги. Князь остановился посредине горницы. Минута — и Наташа стояла перед ним. Лицо ее вспыхнуло от внезапного смущения.
— Князь, чего обернулся? — спросила она его. Он подвинулся к ней.
— Идтить должен. Проститься пришел, — тихо сказал он.
