новость: будем летать да других типах самолетов.
Занимаем места пассажиров. Летим над густыми лесами. Первым нарушает молчание Ариас:
— Куда мы летим?
— Кто знает…
Приземляемся. Повсюду дымят высокие заводские трубы. Вдали синеют отроги Уральских гор. Аэродромное поле занято самолетами, которых мы не знаем.
— Это наш конечный пункт или полетим дальше? — спрашиваем мы майора Хомякова.
— Поживем здесь несколько дней.
На следующий день, ранним утром, когда солнце еще не успело разогнать туман, едем на автобусе на другой аэродром. На опушке леса замечаем силуэты знакомых нам по Испании самолетов. В памяти всплывают яркие эпизоды войны с франкистами — воздушные бои с немцами над Мадридом, Эбро, Валенсией, Барселоной…
— Ваша задача, — объясняет майор Хомяков, — научиться летать на этих самолетах. Чем раньше вы этого добьетесь, тем скорее попадете на фронт.
— На этих самолетах полетим на фронт?
— На этих самых!
— И что там будем делать на них?
— Выполнять задачи по разведке территории, занятой врагом.
Несколько типов самолетов мы должны освоить за считанные дни: «Мессершмитт-109», «Дорнье-215» и «Юнкерс-88».
Так проходит несколько дней. Изучаем вражеские самолеты и летаем на них. В минуты отдыха пытаемся поговорить по душам с майором Хомяковым.
— По-моему, вы уже можете сказать нам что-нибудь более определенное о наших задачах, — говорит Бенито майору.
— Больше терпения! Ваши полеты в будущем — выполнение специального задания. Это личная идея товарища Сталина. Нужно хранить это в секрете. Так лучше будет для всех. Вы же видите, как к вам все здесь хорошо относятся!
Это действительно так, но мы чувствуем себя неловко: идет война, и такая забота о нас нам кажется излишней.
— В Испании вы ведь тоже заботились о нас, советских летчиках, говорит Хомяков.
— А!.. В Испании была другая война. Вы тогда приехали к нам, чтобы защищать наше дело, а здесь мы теперь являемся советскими гражданами.
В последние дни октября заканчиваем тренировки. Не обошлось и без неприятностей — в авиации это бывает.
В один из последних полетов на «юнкерсе» в кабине находились пилот Мануэль Леон, командир экипажа майор Опадчий и бортмеханик Хосе Агинага. Пилот неправильно рассчитал взлет, а летное поле было весьма ограничено по своим размерам. При взлете пилоту не хватило опыта: «юнкерс» оказался для него весьма сложной машиной. Самолет подскочил и, ударившись о землю, упал на крыло. Самолет охватило пламенем. Бортмеханику со сломанными ногами удалось выбраться. Вот из охваченной пламенем машины появился дымящийся Опадчий. Однако летчик Леон все не выходил из горящей кабины. Вот-вот взорвутся бензобаки. Федор Федорович Опадчий, несмотря на пламя и опасность взрыва, бросается в самолет и вытаскивает из кабины Леона. Оба они получили значительные ожоги.
Едва мы успели оттащить их всех от самолета, как раздался взрыв бензобаков. Раненых увезла санитарная машина.
А фашистские орды все приближаются к Москве. Каждый день, проведенный в тылу, мы считаем потерянным. Майор Хомяков и комиссар капитан Капустин пытаются нас утихомирить: придет, мол, и наш черед.
— Что нам здесь делать? Москва в опасности! Мы тоже москвичи и должны ее защищать.
Становилось все холоднее и холоднее. Ударили настоящие морозы. Все покрылось белой пеленой. Снег в том году выпал рано, и скоро мороз нарисовал свои узоры на окнах. Ветры на Урале сильные, пронизывающие насквозь…
Помню, как мы впервые познакомились с русскими морозами. Мы только начали работать на автомобильном заводе в Москве. Мороз тогда нам показался какой-то катастрофой, которую невозможно пережить.
Это была первая зима для испанцев, приехавших в СССР. Мы вышли на улицу с завода в полном молчании. Было без пяти минут час — конец второй смены на заводе. На остановке трамвая встретили Бланча и Роденаса.
— Что случилось? Не ходят трамваи?
— Похоже, что так. У людей уже есть опыт: раз они идут пешком, значит, трамвая не будет. Посмотри, сколько снега! Все пути замело!
Снега, действительно, было на полметра, а то и больше.
— Всего десяток трамвайных остановок! — пытался успокоить нас Паскуаль, — Всего пять километров до дома!
И мы пошли, подняв воротники, засунув руки в карманы и напевая популярную в те времена песенку: «Тучи над городом встали…»
Замерзли мы так, что казалось, не отогреемся вообще. Многие потом говорили, что и одной такой зимы мы не выдержим. Выдержали, привыкли и даже полюбили русскую зиму с ее ядреными морозами и пушистым снегом…
Наконец прибыл состав, собранный из разных вагонов — товарных и пассажирских. Он шел с Дальнего Востока с частью, направлявшейся на фронт. К этому поезду прицепили и наш вагон. И вот мы едем туда, где фронт. Тепло прощаемся с майором Хомяковым. У некоторых из нас на глазах слезы. Крепко обнимаемся, похлопываем друг друга по плечу. Нас сопровождает капитан Капустин.
В нашем вагоне сравнительно свободно, и вскоре к нам перебираются несколько солдат из других вагонов. В вагоне нестерпимая жара. Иногда мы выходим в тамбур подышать свежим воздухом.
После долгого пути наш поезд прибывает в столицу. Из репродуктора на перроне слышатся удары курантов.
— Десять часов! — говорит Ариас и смотрит на свой хронометр, который он получил, когда был командиром эскадрильи в Испании.
По радио передают речь И. В. Сталина.
— Ур-ра! Ур-ра! — несется из всех вагонов. Русские солдаты обнимаются с нами.
— Парад на Красной площади!
— Ты что плачешь? — спрашивает меня Паскуаль.
— Это слезы радости! Парад на Красной площади, и мы в Москве!
Ноябрьский холод дает о себе знать. Термометр на вокзале показывает 20 градусов ниже нуля.
— Что будем теперь делать? — спрашиваем капитана Капустина, выгрузившись из вагона.
— Подождите немного. Пойду позвоню по телефону. Ждем его на перроне. Холодно. Поднимаем воротники. Возвращается комиссар.
— Едем в Быково!
— Где это?
— Недалеко, километров тридцать. Поедем электричкой.
В Быково нас приписывают к 1-й авиабригаде Народного комиссариата обороны.
Капитан Капустин, прощаясь с нами, говорит:
— С этого аэродрома будете защищать Москву на самолетах «миг».
— Что случилось? Почему мы не будем выполнять задачу, к которой готовились?
— Положение изменилось. Враг у ворот Москвы. Задание с немецкими самолетами требует особых условий. Потерпите.
В 1-й авиабригаде нас распределяют по двум эскадрильям: Антонио Ариас, Висенте Бельтран и Гарсия Кано попали в первую эскадрилью; Хосе Паскуаль, Хуан Ларио и я — во вторую. Остальная часть нашей
