— И горжусь этим, — продолжал Римо.
Чиун добавил что-то по-корейски.
— В следующий раз, когда будете рассуждать о слабаках-американцах, вспомните о том, что именно американец, белый американец победил боль.
Чиун выпалил несколько слов.
— А Нуич — не просто кореец, а уроженец Синанджу — как раз и оказался трусом и заслужил смерть.
Чиун буркнул еще что-то.
— И все вы заслуживаете того же, потому что вы просто стая неблагодарных, кусающих руку дающего очернителей, которых надо бы отправить к праотцам на съедение рыбам. Если рыбы станут вас жрать.
Чиун сказал что-то еще, и лица жителей деревни расплылись в улыбках, они захлопали в ладоши. Чиун выпроводил всех и остался вдвоем с Римо.
— Мне кажется, моя речь в переводе несколько потеряла в выразительности, — заметил Римо.
— Я перевел им все твои грубости, — ответил Чиун. — Хотя, конечно, пришлось кое-что изменить, чтобы точнее передать смысл твоих высказываний.
— Например?
— Чтобы им было понятно, я сказал, что ты продемонстрировал сердце корейца, а Нуич подпал под влияние реакционного империализма. И что я бы не выбрал себе в сыновья какого-нибудь слабака, тем более — белого... Ну, и так далее. Все было переведено точно так, как ты говорил.
В дверь постучали. Чиун открыл. На пороге стоял председатель Ким Ир Сен.
— А, вы проснулись, — сказал он Римо по-английски со слащавым восточным акцентом.
— Да. Хорошо, что вы говорите по-английски, — ответил Римо.
— Почему?
— Потому что нам нужно поговорить, а я не хочу, чтобы мои слова переводил Чиун.
— Он еще очень слаб, — вмешался Чиун. — Может быть, в другой раз?
— Нет, именно сейчас, — возразил Римо. — Пхеньян — город продажных женщин... — начал он.
— Нам это известно, — ответил Ким Ир Сен. — Если вам хочется увидеть добродетельный город, то поезжайте в Мангендэ, на мою родину. Это достойное место.
— Если там люди похожи на местных, — заметил Римо, — значит, они такая же дрянь!
— Люди везде одинаковы, — сказал Ким Ир. — Даже в Синанджу. Да и в Америке, я полагаю.
Чиун кивнул. Римо окончательно разозлился, сообразив, что никак не получается оскорбить Сена.
— Я был во Вьетнаме, — заявил наконец Римо. — И перебил множество вьетнамцев!
— Недостаточно много, — заметил Ким Ир. — Вьетнамцы — как птичий помет. Насколько я понимаю, Ханой ничуть не лучше Сайгона. Удивительно, как эти катышки помета вообще отличают друг друга.
— Я бы вообще стер с лица земли весь вьетнамский коммунистический сброд, — сказал Римо.
Ким Ир Сен пожал плечами.
— Что ж, неплохая идея. Вьетнам — единственная известная мне страна, где во время войны население увеличивалось. Надеюсь, вы не имели дела с какой-нибудь вьетнамкой? Они все заразные, знаете ли.
— О, черт! — сказал Римо, отвернулся и стал смотреть в окно на бледное холодное корейское небо.
— Я отбываю, — услышал он слова Ким Ир Сена.
— Сделайте так, чтобы деньги Синанджу больше не присваивались вашими вороватыми чиновниками, — сказал Чиун.
— Да. Я лично прослежу за этим.
Чиун кивнул и проводил председателя до двери, где обратился к нему театральным шепотом:
— Не расстраивайтесь из-за его слов. В душе он кореец.
— Я знаю, — сказал Ким Ир Сен.
Чиун закрыл дверь.
— Ну? — спросил Римо.
— Что «ну»?
— По-моему, тебе есть что сказать. Говори.
— Я рад, что ты поднял этот вопрос, Римо, Ты нанес Нуичу неудачный удар, на дюйм ниже, чем надо. Раньше я бы простил тебе такую небрежность, так как твое извращенное американское восприятие обрекало тебя на небрежность и халтуру. Но теперь я не могу простить этого. Когда ты поправишься, придется отработать этот удар. К счастью, жители деревни знали, что ты ранен, поэтому они были к тебе снисходительны. Ты не опозорил Дом, но мы должны быть уверены, что этого не произойдет и в будущем.
— Это все, что ты собирался мне сказать?
— А что еще?
— Почему твой ноготь был в крови?
— Мой ноготь?
— Да. Ноготь указательного пальца левой руки.
— Тебе это померещилось в бреду, — сказал Чиун.
— Ты прикончил Нуича, разве нет?
— Римо, как ты можешь говорить такое! Ты же знаешь, что Мастер никогда не поднимет руку на жителя деревни. А я Мастер. Ну, может быть, на те несколько секунд, когда Нуич провозгласил себя Мастером, я таковым не был, но...
— Не рассказывай мне сказок, — перебил Римо. — Ты был Мастером и остаешься Мастером, и если ты пырнул Нуича, то не имел права.
— Если я что-то сделал не так, то отвечу перед своими предками. Но все это день вчерашний и день сегодняшний. Поговорим о завтрашнем дне. О том дне, когда ты, Римо, станешь Мастером Синанджу.
Чиун широко раскинул руки, словно стремясь охватить комнату со всеми ее вазами, кувшинами и прочей утварью.
— Только представь, Римо, когда-нибудь все это будет твоим!
— Верни обратно Нуича, — сказал Римо, и впервые за много дней смех не вызвал у него боли.
