оторванными каблуками. В углу была еще одна свалка одежды, и Саманта точно знала, что где-то там, внизу, находилась дорожная сумка Макси, где хранились все сбережения Макси и Майка: около пяти тысяч в стодолларовых бумажках.
Все еще дрожа, она повесила платье на спинку стула, разделась и стала надевать нижнее белье Макси. И опять, как раньше, мгновенно ощутила себя другим человеком, будто эта одежда имела волшебные свойства. И не удивительно, подумала Саманта, надевая шелковую комбинацию. События, свидетелем которых стала эта одежда, вполне могли оказать на ткань сверхъестественное воздействие.
Несколько дней назад бабушка Саманты рассказала ей все, что в действительности произошло в ту ночь и что изменило судьбы стольких людей, вплоть до того самого момента, как она вышла из служебной двери клуба и в руках у нее была дорожная сумка и мешочек Однорукого.
Слушая этот рассказ, Саманта порой ощущала все так ясно, будто это происходило с ней самой, а порой на нее находило какое-то оцепенение. Всего за несколько дней до этого она узнала о страшной смерти своей матери от рук убийцы-изувера. Есть ли предел переживаниям, которые может человек вынести, да что вынести — просто осмыслить?!
Саманта уже надела платье Макси и присела перед трюмо подправить свой макияж.
— Десять минут до выхода, Макси! — раздался мужской голос из-за двери.
Через десять минут ей нужно будет выйти перед всей этой публикой и петь. Ей нужно будет сделать то, что сделала в ту ночь Макси.
Внезапно она бросила взгляд на запертую дверь уборной, грязную, но крепкую. В конце концов, никто же не заставит ее выйти отсюда, если она не захочет!
Саманта сделала над собой усилие и вновь вернулась к зеркалу. Это ведь только спектакль — внушала она себе. Она лишь исполняет роль, и тем самым помогает Майку. Он использует фотографии сегодняшнего вечера в своей книге, к тому же он…
Наклонив голову, Саманта сжала ладонями виски. Она не могла заставить себя относиться к этому как к спектаклю. Не могла не думать о своей матери и о своем деде Кэле, о том, как он был одинок после исчезновения жены… Воспоминания настойчиво бились в голове и не давали покоя.
Все последующие трагедии имеют корни в этой ужасной ночи 28-го года: исковерканные судьбы, убийства, ненависть…
— Я не смогу… — прошептала Саманта, но тут взгляд ее упал на коробку пудры на столе. Обычная коробка — белая с синим, рядом пуховка из шерсти ягненка, с розовой лентой на ручке. В коробке — самая обычная пудра.
Она взяла пуховку и посмотрела на нее. Может, вся эта история началась тогда, когда Макси высыпала пудру Майку Рэнсому на голову?.. Саманта прикрыла глаза и так сидела какое-то время, вспоминая все, что ей недавно рассказали, не отталкивая эти мысли, а давая им оформиться в единое целое…
— Твой выход, — раздался голос Вики.
Когда мисс Саманта Эллиот встала, подправляя светлые волны своей идеальной прически, она уже была Макси и была готова к выходу.
Глава 34
Мэри Эбигейл Декстер пыталась застрелить своего четвертого отчима, когда ей было четырнадцать лет. А спать с ним он заставил ее еще два года назад. Она очень переживала, что не убила его. Но она была в бешенстве, и плакала, да к тому же еще зачем-то целилась в его неправдоподобно маленькую голову, а не в громадное тело, — и в результате пуля лишь задела кончик волосатого плеча, а не влетела прямо в его мерзкий смеющийся рот.
Выстрел и вид собственной крови настолько напугали этого ублюдка, что Эбби наконец удалось то, что она давно и тщетно пыталась осуществить, — она сбежала из развалюхи, в которой они обитали.
Она шла без еды два дня. К голоду ей было не привыкать, так как ее мать обычно была слишком пьяной или слишком занятой своими мужиками, чтобы накормить единственную дочь. Уйдя достаточно далеко от своего «родного» городка (где она, судя по всему, несла наказание за грехи родителей), Эбби продала пистолет и купила билет «в одну сторону» до Нью-Йорка, где надеялась скрыться.
Первое, что она сделала, приехав в Нью-Йорк, — на мизерный остаток денег приобрела себе дешевое платье, туфли на высоком каблуке и помаду, чтобы выглядеть как можно старше. Потом нашла на лавочке в парке вчерашнюю газету и стала читать объявления, подыскивая, себе работу.
Единственным стремлением Эбби было жить так, чтобы не зависеть от мужской похоти.
В газете было не так много объявлений с предложениями о нормально оплачиваемой работе для женщин и, конечно же, не нашлось ни одного, где предлагалась бы работа для неквалифицированной четырнадцатилетней девочки, которая к тому же находилась в бегах. На четвертый день пребывания в Нью-Йорке Эбби собрала всю свою смелость, отправилась в бар в районе Гринвич Вилледж и спросила, нет ли для нее работы официантки. Хозяин лишь бросил на нее взгляд и коротко отрезал: «Нет!» Но Эбби, доведенная до отчаяния двухдневной голодовкой, ночами, проведенными на скамейках в парке, дешевыми туфлями, до крови стершими ноги, начала умолять. Ей еще никогда не приходилось о чем-то умолять, хотя она и хлебнула горя с мамашей, ее бесчисленными хахалями и кратковременными мужьями. Но сейчас Эбби умоляла.
— И сколько же тебе лет, малышка? — спросил хозяин.
— Двадцать один! — выпалила Эбби.
— Да-да! А я Папа Римский! — Вилли знал, что нарвется на неприятности, если возьмет на работу этого подростка, — девчонке, по его прикидкам, было не больше пятнадцати. Но он сумел разглядеть под этими давно не мытыми волосами и неумело намазанными губами, что у нее есть мозги и внешность! А главное — выражение глаз у нее было совсем не «безразлично-коровье», как у большинства официанток, которые сохраняют этот взгляд с 16 лет до глубокой старости, если, конечно, не умрут раньше от какого- нибудь венерического заболевания.
— Ладно, детка, считай, что ты получила работу, — сказал он, — но первая жалоба, — и ты на улице.
В ее взгляде было столько благодарности, что Вилли нервно заерзал в своем кресле. Он полез в карман и достал двадцатку.
— Вот… аванс. Достань себе приличную одежду и поешь…
Эбби, не в силах сказать ни слова, молча глядела на мужчину и на купюру в его руке.
— Ну, ступай, ступай. Приходи завтра вечером, в семь!
Увидев ее на следующий день, Вилли понял, что не прогадал — у девки был вкус. Она была одета строго и элегантно, как на картинках журналов мод. И еще он понял, что с этого момента жизнь его изменится.
За два года его низкопробная забегаловка с борделем превратилась в респектабельное заведение, куда приходили приличные «леди и джентльмены». Эбби, которая мечтала об уважении и ответственности, целиком взяла бар в свои руки. Она сменила обстановку и форму официанток, ввела строгие правила и сама следила за бухгалтерией. К концу третьего года Вилли уже ходил в сшитых на заказ костюмах, а в галстуке у него красовался бриллиант в три карата.
Шел 1924 год, когда семнадцатилетняя Эбби встретила молодого гангстера с короткой кличкой Док. Она тотчас почувствовала в нем такие же амбиции, как и у нее.
Док был небольшого роста и довольно хилый — явно недоедал в детстве. Через всю шею у него тянулся шрам от старой, некогда ужасной раны. Глазки его постоянно бегали. Он прихрамывал на одну ногу, но ходил быстро, то и дело оглядываясь, и все время вертел в руках пулю на цепочке, свисающую с жилета.
