гностиков, но и с его собственными проповедями о пришествии Сына Человеческого. Вероятно, мы должны рассматривать понятие Сына как совершенное отражение его Создателя, который явится при скончании веков. Это его личная интерпретация идеи Мессии. И, по моему убеждению, один из ключей к учению Иисуса надо искать именно в этой гностической теме.
Однако я вовсе не утверждаю, что способен с такой легкостью истолковать понятие, которое такой рассудительный философ, как Гиньбер, определил как «наиболее запутанную из всех проблем, поставленных Новым Заветом».
Все эти соображения с трудом вписываются в канву романического повествования. И я постарался свести их к минимуму.
Осталось прокомментировать еще две темы: поведение учеников и будущее Иисуса после распятия.
Скажем откровенно, поведение учеников оставляет желать лучшего. Иоанн, который, вероятно, был единственным свидетелем казни Иисуса, и рассказ которого, равно как и рассказ Фомы, дошел до нас, не упоминает о присутствии кого-либо из учеников на Голгофе и при погребении. Кажется подозрительным, что никто, кроме самого Иоанна, не упомянул о его присутствии около креста. Ни одно из Евангелий, как канонических, так и апокрифических, не отмечает данного факта. Это тем более подозрительно, что Иоанн утверждает, будто Мария, мать Иисуса, тоже находилась на Голгофе и Иисус сказал ей, указывая на Иоанна: «Жено!
О том, что Симон-Петр был трусом, говорили и писали многие Страх старого рыбака перед полицией Храма был сильнее, чем желание попасть на небо, ключи от которого по иронии судьбы вручили именно ему. А вот Иоанна, любимого ученика Иисуса простить гораздо труднее. В противном случае нам придется переосмыслить тайный ключ, который Иоанн дает нам в своем Евангелии (XVIII; 15–16): «ученик же сей был знаком первосвященнику». Этот ученик шел за Иисусом по двору дома первосвященника в то время как «Петр стоял вне за дверями. Потом другой ученик ‹…› сказал придвернице и ввел Петра». Кто этот ученик и почему не названо его имя? Не сам ли Иоанн, раз он так хорошо знает подробности? Ведь Иоанн имел привычку говорить о себе в третьем лице и прибегать к анонимности, когда в этом возникала необходимость. Другими словами, первосвященник или человек, близкий к нему, убедил Иоанна держаться в стороне. Остается найти причину столь странного сговора между любимым учеником Иисуса и Каиафой его ярым врагом. Как бы то ни было, результат оказался весьма прискорбным.
Фома уехал еще до того, как разыгралась трагедия. Иуда Искариот предал. А десять остальных? Андрей, брат Симона-Петра? Иаков, брат Иоанна? Иаков, сын Алфеев? Фаддей, Варфоломей Симон Зилот, Иуда, сын Иаковлев, Матфей, Филипп, Нафанаил? Больше никого! Увы! Впрочем, недавняя история дала нам более впечатляющие примеры. Признаюсь, я не питаю к ученикам особого уважения.
Но что же стало с Иисусом? Как ни странно, некоторое время он находился на месте своей казни. Немного погодя – но, конечно, не через три символических дня, как утверждают евангелисты, – Иисус вновь появился в Гефсиманском саду, где встретил Марию Магдалину. Она не обратила на него ни малейшего внимания, приняв за садовника. Почему за садовника? Иисус заговаривает с ней, она его не узнает. Он обращается к ней по имени. И тут Мария узнает Иисуса и вздрагивает. Она, стало быть, узнала его по голосу. Трудно поверить, что женщина, которая следовала за мужчиной в течение многих месяцев, узнала его только по голосу. Значит, он изменил свою внешность. Но почему воскресший Иисус изменил внешность? Чтобы не быть задержанным полицией. И как же он ее изменил? Сбрил бороду. В Иерусалиме мясники и садовники не имели права носить бороду. Этот эпизод можно сравнить с тем, что произошло бы, если бы Надежда Крупская не узнала своего мужа Ленина без бороды.
То же самое случилось с учениками по дороге в Еммаус. Они встретили незнакомца и тоже не узнали его. Они пригласили его поужинать вместе с ними; он согласился. Они по-прежнему не догадывались, кто он такой! И только когда Иисус преломил хлеб, у них открылись глаза. Этот жест! Ну разумеется… То же самое объяснение.
Что мог чувствовать человек, который, распятый на кресте, обратился к своему небесному отцу с таким жутким вопросом: «Боже Мой, Боже Мой, почему Ты Меня оставил?», человек, конец публичной жизни которого представлял собой лишь цепь предательств, недоразумений и интриг? Мы отказываемся даже представить это вне всякого сомнения, Иисус обладал достаточной силой воли, что бы преодолеть то, что казалось ему кошмарной катастрофой. Он пытался открыть своему народу дорогу к Богу, который стал бы не только карающей и суровой силой, как это утверждала традиция, опиравшаяся на Книги. Но для этого требовалось устранить непреодолимые преграды обрядов, предписаний и запретов, отражение которых мы находим в 637 заповедях Талмуда и которые иудейское духовенство насаждало с особым рвением, поскольку они служили основой его власти. В течение своей публичной жизни Иисус выражал категорическое несогласие со всеми обрядовыми предписаниями, и фарисеи не раз упрекали его в этом. Он собирал колосья в субботу, а его ученики не мыли руки перед едой. Преступления, граничащие с ересью! Я склонен думать, что не только отчаяние, возведенное ессеями в доктрину, которая ни в коей мере не соответствовала победоносному порыву Иисуса, заставило его покинуть Кумран. Этому способствовало и вавилонское нагромождение обрядов, которые все ученики были обязаны безукоризненно исполнять. Мог ли, в самом деле, Бог отказаться от своего почитателя, если у того в субботу переполнился мочевой пузырь? Неужели, чтобы попасть к Богу, нужно было соблюсти все мелочные установления человеческой администрации Господа? Иисус, возмущение которого воскрешает в нашей памяти возмущение Лютера, вызванное продажами индульгенций, не на жизнь, а на смерть сошелся в противоборстве с духовенством. Конфликт усугубляла политическая ситуация, при которой любое обещание религиозного освобождения могло привести к мятежу. Но сколь бы ни было горьким поражение, Иисус не мог отречься от учения, основанного на безграничной открытости человека Божественному и своим братьям по крови. Если судить по тому, что написано, только трое евангелистов услышали и поняли Иисуса: это Иоанн, Матфей и Фома. Человек этот был, по сути, мятежником. Его неистовое великодушие сочеталось с бунтарским нравом.
Прежде чем закончить, мне хотелось бы напомнить, что существует традиция, в которой переплетаются нити толкования, исторического анализа и филологических нюансов. И эта традиция отрицает историческое существование Иисуса. Приводимые доводы весьма «интересны»: не существует других доказательств этого существования, кроме свидетельств учеников Иисуса, что, по сути, способно вызвать недоверие. Всего лишь два намека современников, Иосифа Флавия и Тацита, которые отнюдь не были рьяными приверженцами Иисуса, на его существование вызывают подозрение. Бестактные переписчики вполне могли добавить их
Верно и то, что тексты Евангелий изобилуют нелепостями и бессмыслицами по сравнению с утраченным текстом, о котором можно лишь догадываться и представлять в общих чертах. Еще в юности я возмущался, что Церковь якобы была основана на каламбуре понятном только французам. Однако факт остается фактом. Евангелия рассказывают, пусть плохо, некую историю, и эта история, как бы к ней ни относились скептики, выглядит вполне правдоподобной и удивительно верно отражает историческую реальность, имевшую место в Палестине в I веке. И филология ничего не может изменить. Такой человек существовал. А его характер,
