Алёша.
P. S. Твоя передовица-признание — класс! Спасибо за бесстрашие!
День праздничный сегодня прошёл замечательно (вкусно и много покушали, нацеловались- намиловались, наговорились и намолчались), продуктивно (многое друг о друге узнали), красиво (спасибо за великолепные розы, они и сейчас помнят о нас — там, в НАШЕМ доме)… В общем, благодарна тебе за всё! В первую очередь благодарю судьбу за тебя! Хотя мне тоже следовало бы, как и ты, пожаловаться на свою «пленную житуху», но сегодня не тот день! Да и вообще хватит скулить! Пока ситуация такая, какая есть, жаловаться я не имею права (пленных не спрашивают)! Люблю тебя одного! Ты слышишь — БЛАГОДАРНА ТЕБЕ ЗА КАЖДУЮ ПРОВЕДЁННУЮ С ТОБОЙ СЕКУНДУ!
Пленная Дымка.
Aline, 15 февраля, 15–07 (Почему???!)
Алина, ты и не хочешь со мной сегодня общаться — почему бы это???
Грустно.
Алексей.
Прости!!! У меня вчера был «банный день». Это я так называю душевный онанизм. Ты вчера и позвонил в самый час-пик, когда я в ванной слезами (даже рыдала — вот, глупая!) да горячей водичкой обливалась. Интересно, как я вообще разговаривала — ведь было, как это пошло ни звучит, «состояние нестояния». Вечерком я это выразила в маленьком стихотворении:
Хочется иногда себя пожалеть, понимаешь?
Котик мой! Ты уж прости меня, засранку (и за это слово прости)! Просто я очень сильно тебя люблю, а ты — несвободный и не мой! Поэтому клинит!
Целую-перецеловываю.
Дымка.
Добрый вечер, котик ты мой! Сейчас бы растянуться с тобой на диванчике и заняться чем-то приятным, например, посмотреть вместе «Убить Билла» или послушать музыку… Согласен? Ты сейчас мечтаешь о чём-нибудь?
Алинка.
Aline, 16 февраля, 22–51 (А як же…)
Здравствуй, Киска (это я с ТОБОЙ здороваюсь, не с Матрёной)!
А як же!.. Мечтаю. Всё то же самое, только вместо «Убить Билла» — сама знаешь ЧТО…
Алекс.
Милый мой, грустный мой, лирический герой! Звонил? Почему не перезвонил? Твоя Дымка очень хотела бы услышать твой шелест-голосок. И о чём хотел мне нашептать наисладчайший Алекс Домашнев?..
Твоя девочка.
P. S. Зима. Белый снег-суфле. Ковёр шёлкового неба раскатан в бесконечность. Дорога отлакирована февралём. Истекающий нежностью поцелуй — снежинка растаяла на щеке. Ещё поцелуй, ещё, ещё… Кожа бархатится от пьянящей зимней влаги.
… И моё тающее сердце в объятьях-сугробах… Оно тает на морозе от твоей любви…
Aline, 17 февраля, 22–52 (Прокол)
Алина, звонил с одной целью: сказать-предупредить, что иду из универа пешком, чтобы ты через 10 минут выскочила на минутку из дома, я бы тебя на ходу нежно поцеловал и отправился, взбодрённый, дальше… Красиво было задумано, но… Кое-кто был в ванной или ещё где, и фокус не удался…
Эх ты! (Шучу, конечно.)
Алексей.
Сейчас сердце разорвётся! Лёшенька мой, дорогой-разъединственный! Всё, рана смертельная — прямо в сердце! Никогда себе не прощу это чёртово водное путешествие! Целую тебя буквами-знаками- многоточиями…
Прости дуру! Твоя Алина, которая в ауте.
Aline, 17 февраля, 23–53 (Ё-моё)
Алина, милая! Голубчик… (ладно, так и быть — голубица!)
Ё-моё — пишется так. О помывке не жалей — мыться надо. Если признаешься и поклянёшься, что в ванной думала обо мне и даже нечто скоромное (??!!), так и быть — прощу и даже одобрю, ибо не так важен телесный контакт, как духовный, дочь моя! (Это я в роли падре, а не папаши — не перепутай!)
Алексей (подписываюсь, как обещал, строго и без экивоков).
