полусгнивших досок; чуть подальше находилась каменистая расщелина, полностью заросшая бурьяном. По большому камню пробежала ящерица, остановилась, подняв голову. Поодаль, в углублении, одиноко стояли козлы для пилки дров.
– Похоже на то, – сказал Льюис, – что мы заехали не туда.
– Может быть, будет лучше, если мы все-таки попросим их показать нам, где река?..
– Посмотрим.
Льюис долго разворачивался туда и сюда, насилуя машину, пока ему не удалось вырулить на дорогу, которая привела нас вниз. И мы поехали обратно, вверх к развилке. Когда мы туда добрались, там нас ожидал грузовик; машина Дрю стояла позади него. Интересно, почему Дрю не поехал за нами? Но я догадывался, что пристроиться за грузовиком – было вполне в его духе. Если он не знал, куда едет, то всегда был готов следовать за тем, кто знал.
Один из братьев Гринеров – тот, с которым мы разговаривали, – высунулся из кабины.
– Ну, и куда ты едешь, парень? Это тебе не город.
Льюис вспыхнул:
– Ладно, поезжай, поезжай вперед!
– Не-а, – сказал Гринер. – Ты поезжай вперед. Найдешь. Эта речка – самая большая в штате.
Льюис снова помчался вперед. Дорога пошла вправо, потом, снова влево, а потом вниз. Неожиданно до меня дошло – по обеим сторонам между деревьев были видны пеньки!
– Слушай, вырубку леса, наверное, вели здесь, – сказал я.
Льюис кивнул:
– Да, похоже на то, что тут крепко поработали. Я думаю, теперь мы едем куда надо.
Дорога продолжала спускаться, местами весьма круто. Вскоре ее трудно было уже назвать дорогой. Трудно было даже поверить, что по ней когда-то ездили машины – она теперь мало чем отличалась от нетронутой почвы леса вокруг нас. В одном месте нам пришлось проехать над вымытой дождями ямой – машина едва ползла, колеса с обеих сторон шли по самым краям. Даже на джипе проехать там было бы трудно.
Потом дорога резко нырнула вниз и привела к краю оврага. Я подумал, что назад выехать будет очень сложно, может быть, даже невозможно.
– Держись, – сказал Льюис и повел машину вниз, к оврагу. По машине хлестали рододендроновые и лавровые кусты, сгибаясь и тут же распрямляясь, когда мы проезжали. Какая-то ветка запрыгнула в открытое окно и улеглась мне на грудь.
Мы остановились. Со всех сторон нас обступал лес. Я посмотрел на ветку, лежащую у меня на груди, и увидел, что она подпрыгивает в такт биению моего сердца.
Льюис раковиной приложил руку к своему уху:
– Прислушайся!
Я стал прислушиваться. Поначалу я ничего не услышал. Потом сквозь тишину я уловил какой-то невнятный шум – ровный, неутихающий, нескончаемый. Льюис снова завел мотор, и машина поползла вниз, шурша листьями. Я снял с себя ветку и выбросил ее в окно. Мы подъехали почти вплотную к оврагу. Я вылез из машины и посмотрел себе под ноги: не видно ли змей? Боже, ну зачем я здесь? Когда я повернулся, чтобы посмотреть, что делает Льюис, я заметил свое отражение в зеркале заднего обзора. Я был весь в светло-зеленом – высокий лесной человек, первооткрыватель, партизан, охотник. Должен признать, мне понравилось то, что я увидел; мне понравился тот образ, который возникал. Даже если это была всего лишь игра, развлечение, в которое меня втянули – я был в настоящем диком лесу, и мой вид вполне соответствовал обстановке. Нет, не так уж плохо, что я здесь! Я прикоснулся к рукоятке ножа, висящего на боку, и подумал о том, что ведь все мужчины были когда-то мальчиками, а мальчикам всегда хочется почувствовать себя мужчинами. И это не так уже сложно сделать: например, нужно просто быть довольным тем, что происходит – вот и все.
Льюис прошел мимо меня и перепрыгнул через узкий овраг. С другой стороны склон оврага вздымался довольно круто. Льюис забрался наверх и на мгновение замер – руки на поясе, высокий, уверенный в себе человек, завоевавший лес. Он посмотрел куда-то вниз, по другую сторону оврага. Мне захотелось увидеть то, что видел он, и я полез за ним. Когда я выбрался наверх, он уже спустился по склону вниз. Пока я карабкался, мне пришлось помогать себе руками, и впервые за много лет руки у меня оказались вымазаны в земле. Выбравшись наверх, я ничего особенного не увидел – кругом расстилался лес, сквозь который шел Льюис в своей австралийской шляпе и маскировочном костюме. Я несколькими прыжками спустился вниз.
После каждого прыжка я приземлялся мягко, глубоко приседая. В мои теннисные тапочки набился лиственный перегной. Внизу, на земле, стояла большая лужа; вокруг все густо поросло деревьями с узенькими, как у вербы, листьями, так что впереди себя, кроме них, я ничего не видел. Вода в луже еще не зацвела, по ней пробегала рябь. Я вдруг понял, что со всех сторон до меня доносится шум, в который мы незаметно вошли.
Льюис, подскакивая как ворона, перебежал лужу; я последовал за ним, раздвигая ветки и молоденькие деревца, что не всегда было легко. Льюис остановился, и я, подойдя к нему, остановился тоже. Он отвел в сторону ветки со стреловидными листьями. Я придвинулся к нему поближе и заглянул в окно с неровными краями пепельного цвета, которое он проделал в лиственной завесе.
Перед нами открылась река – и никуда уже больше не исчезала. Она была серо-зеленой, очень чистой, однако с примесью молочной белесости; казалось, что вода в реке тут же станет белой и пенящейся, как только на ее пути встретятся подводные камни, и произойдет это быстрее, чем с водой в любой другой реке. Река в этом месте была метров сорок в ширину, и, по всей видимости, очень неглубокой, не более полутора-двух метров в глубину. Через проем в листьях и ветках нам был виден лишь небольшой участок реки прямо перед нами. По воде ничего не плыло, даже маленьких веточек не было видно. Льюис отпустил листья; они изящно вернулись на место, скрыв от нас реку.
– Вот и наша речка, – сказал он, продолжая смотреть перед собой.
– Красивая, – отозвался я, – действительно красивая. ...Потом мы долго возились, снимая байдарки с крыши машин и перетаскивая их через овраг, а затем через крутой вал за ним. На ровном месте Льюис и Бобби тащили веревки, привязанные к носу байдарок, а мы с Дрю толкали их сзади. Наконец, мы вытащили лодки из ивовых зарослей.
Деревянную байдарку мы спустили на воду первой. Льюис залез в воду и, стоя по щиколотку в прибрежном иле, руководил посадкой. У обеих байдарок на дне были деревянные настилы, которые не были закреплены и держались на месте благодаря своему весу и сидениям, нависавшим над ними. Сначала мы сложили в лодки наши скоропортящиеся съестные припасы, потом все остальное, а сверху положили водостойкие палатки, закрепив их веревками. Дрю зашел в воду, за ним я. Льюис вылез на берег.
– Тащить твою гитару? – закричал Бобби с вала у оврага.
– Тащи! – крикнул в ответ Дрю. И потом добавил, обращаясь уже ко мне: – Если с ней что-нибудь и случится здесь, на реке, я не буду особенно переживать. Но мне совсем не хочется, чтобы ее утащили эти типы.
– Будем надеяться, что мы не очень повредим ее, если перевернемся.
– Не знаю, как ты, приятель, – сказал Дрю, подражая местному говору, – но я вовсе не собираюсь макать свою жопу в эту самую реку. Я сяду в байдарку вместе с тобой, а не с этим мистером Льюисом Медлоком. Я видел, как он гонял по тем дорогам, ни хрена не зная, куда едет.
– Идет, – сказал я. – Я не возражаю. Но должен тебе сказать, что он здорово умеет управляться с веслами в этой байдарке, а я – нет. К тому же, он силен, как черт, и сейчас в прекрасной форме. А я – нет.
– Я все равно рискну плыть с тобой, – ответил Дрю. – И жена моя это одобрила бы.
Льюис и Бобби продолжали носить из машин наши вещи, а мы с Дрю засовывали их под палатки, стараясь разместить их поудобнее. Но это у нас получалось не очень хорошо, и я подумал, что лучше бы этим делом занимался Льюис. У него бы это получалось намного лучше. Мы с Дрю топтались в иле, замарав ноги до колен.
Наконец Бобби, пробираясь сквозь ивняк, пришел с последним грузом:
– Ну, вроде все.
