Поразмышлять, успокоиться…
Он с грустью добавил:
— Не могу, знаешь ли, держать такой темп, как раньше. Пару раз в день вынужден заходить сюда, чтоб восстановить силы.
— Я ушел из «Калифорния мэйнтэнанс», — сообщил Гамильтон.
— Ага! — кивнул Тиллингфорд. — Молодец. Это место не для тебя.
Слишком заняты пушками. Не ученые, а государственные чиновники.
— Я не подал в отставку. Меня выгнали.
Гамильтон кратко обрисовал ситуацию.
Тиллингфорд некоторое время сидел молча. Задумавшись, он насупил брови, ногтем постукивая по передним зубам…
— Я помню Маршу. Милая девушка, всегда нравилась мне. Все помешались теперь на охране секретов. Но здесь нам нет нужды об этом беспокоиться. Мы как отшельники в башне: никаких правительственных заказов! — Доктор довольно рассмеялся. — Последний бастион чистой науки.
— Вы думаете, что я мог бы пригодиться вам? — спросил Гамильтон, стараясь, чтобы голос звучал как можно более непринужденно.
— Почему бы и нет?
Машинальным движением Тиллингфорд достал некий странный предмет, вращающийся барабан на подставке, и принялся крутить его.
— Я с твоими работами знаком… По правде говоря, жалею, что ты раньше не оказался у нас.
Гамильтон как зачарованный смотрел на диковинную штуку в руках у Тиллингфорда: он узнал молельное колесо буддистов.
— Тебе, конечно, зададут положенные вопросы, — вскользь обронил Тиллингфорд, вращая колесо. — Рутина, сам понимаешь… Но анкету и прочее тебе заполнять не придется. Я опрошу тебя устно. Как я понимаю, ты не пьешь, не так ли?
Гамильтон от удивления привстал:
— Пью?!.
Видимо, Тиллингфорда ответ удовлетворил.
— Теперь что касается Марши… Некоторую трудность эта история создает. Не в том, что относится к охране секретов, а… Джек, я должен спросить вот о чем… Скажи мне правду, Джек!… Тиллингфорд вытащил из кармана книгу в черном переплете, тисненную золотом: «Байян Второго Бааба»[3] и передал ее Гамильтону.
— В колледже, когда вы с Маршей имели отношение к радикальным кругам… вы не практиковали, скажем так, «свободную любовь»? Гамильтон не смог подобрать нужных слов. В крайнем изумлении он встал перед Тиллингфордом, держа в руке «Байян». Книга еще хранила тепло рук доктора. В комнате уже появились двое служащих агентства; они наблюдали с почтительного расстояния. В длинных белых халатах, они держались торжественно, как служители некого культа. Их коротко остриженные головы напоминали выбритые черепа молодых монахов… Странно, что раньше Джеку не приходило в голову, насколько нынешняя мода коротко стричься похожа на ритуальную стрижку монашеских орденов. Эти двое выглядели вполне типично для молодых физиков, но куда подевалась их обычная для юных талантов бесцеремонность?
— Раз уж мы начали, то я спрошу тебя вот о чем, — говорил Тиллингфорд. — Джек, мальчик мой, положи руку на «Байян» и скажи правду: нашел ли ты Единственно Верный Путь к благословенному спасению? Все взгляды сошлись на Гамильтоне. Он сглотнул неожиданно подкативший к горлу ком, покраснел как рак и стоял, совершенно обалдевший.
— Доктор, — наконец проговорил он, — я, пожалуй, зайду в другой раз.
Тиллингфорд снял очки и обеспокоенно взглянул на Гамильтона:
— Ты плохо себя чувствуешь, Джек?
— Я много пережил за последние дни. Потеря работы… — Он торопливо добавил:
— И прочее… Марша и я попали вчера в аварию.
— Да, да, — кивнул Тиллингфорд. — Я слышал об этом. К счастью, никто не погиб.
— С теми, кто угодил в эту бойню, — вступил в разговор один из сотрудников, — должен был находиться сам Пророк. Вы подумайте: падать с такой высоты — и уцелеть!
— Доктор, — хрипло произнес Гамильтон, — вы не могли бы рекомендовать хорошего психиатра?
— Кого? — Лицо ученого мужа вытянулось и застыло с выражением крайнего удивления. — Ты, парень, в своем уме?
— По-моему, да… — не совсем уверенно ответил Джек.
— Обсудим это позже, — сдавленным голосом проговорил Тиллингфорд.
Нетерпеливым жестом он отослал обоих ассистентов. — Ступайте в мечеть, — приказал он им. — Займитесь медитацией, пока я вас не позову. Те вышли, бросая на Джека любопытные взгляды.
— Со мной можешь говорить откровенно, — тяжело вздыхая, сказал Тиллингфорд. — Я твой друг, Джек. Я знал твоего отца. Это был великий физик. Лучше не бывает. Когда ты пошел работать в «Калифорния мэйнтэнанс», я сильно огорчился. Но, конечно, мы должны склоняться перед Волей Космоса. Гамильтон чувствовал, как холодный пот стекает у него по шее, впитываясь в накрахмаленный ворот сорочки.
— Можно задать несколько вопросов? — выдавил кое-как Джек. — Я нахожусь в научном учреждении, не так ли? Или я отстал от событий?
— От событий?.. — Озадаченный Тиллингфорд взял «Байян» из вялых пальцев Гамильтона. — Я не вполне понимаю ход твоих мыслей, мой мальчик. Пожалуйста, поконкретнее!
— Ну, скажем, так… Я долгое время просидел в определенной изоляции.
Будучи погружен в работу, я потерял контакт с остальным научным миром. И поэтому, — Джек беспомощно развел руками, — не имею понятия, кто чем сейчас занимается. Может, вы коротко введете меня в курс дела?
— В курс дела, — кивая, повторил Тиллингфорд. — Потеря контактов и отсутствие перспективы — общая беда. К этому всегда ведет сверхспециализация. Я и сам тебе не ахти как много расскажу. Наша работа в агентстве очень четко расписана. У себя в «Калифорния мэйнтэнанс» вы строили оружие против неверных. Там просто, прикладная наука, так ведь?
— Да, — согласился Гамильтон.
— А здесь мы заняты вечной фундаментальной проблемой — связью. Это наша работа. И притом какая работа, Джек! Обеспечивать электронную систему нервной связи. У нас работают электронщики вроде тебя. У нас есть и высшего калибра консультанты по семантике. Неплохие исследователи-психологи. Все мы образуем команду, чтоб решать важнейшую проблему человеческого существования: поддержание бесперебойного канала связи между Землей и Небесами.
Доктор продолжал:
— Хотя ты с этим уже знаком, но я повторюсь. В прежние времена, пока связь не стала предметом строгого научного анализа, существовали различные, сделанные кое-как системы. Грубые, эклектичные — больше произвола, чем науки… Жалкие попытки привлечь к себе внимание Господа, дергая Его за бороду. Наподобие громких песнопений и молитв, до сих пор практикуемых малообразованными классами. Ну да ладно, пускай себе поют и скандируют… Он нажал кнопку, и одна из стен комнаты стала прозрачной. Гамильтон увидел, что они с Тиллингфордом со всех сторон окружены лабораторными блоками: расположенные концентрическими кругами, они уходили вдаль — в бесконечность. Бесчисленное множество специалистов, самое совершенное оборудование.
— Ты знаешь, что сделал в кибернетике Норберт Винер, — со значением произнес Тиллингфорд. — Собственно, он ее и создал. Но еще важнее то, что совершил Энрико Дестини в теофонике.
— А что именно?..
Брови Тиллингфорда поднялись в изумлении.
— Но ты же специалист, мой мальчик! Теофоника… Разумеется, это двусторонняя связь между человеком и Господом. Используя открытия Винера, а также разработки Шэннона и Уивера, Дестини смог создать первую, действительно заслуживающую внимания систему связи между Землей и Небом. Конечно,
