Всю ночь графиня вместе со свекровью провела у постели мужа, прислушиваясь к его стонам.
– Повреждение у него скрыто глубоко внутри, – объяснила она. – Я ничем не могу ему помочь. Вскоре у него пойдет горлом кровь. Мы должны сделать все возможное, чтобы облегчить его страдания.
Действительно, как она и предсказывала, вскоре у графа изо рта хлынула кровь. Он застонал еще громче и умолял жену, излечившую многих людей, принести ему лучшие свои лекарства. Графиня еще раз объяснила свекрови и детям, что травма, полученная графом, чересчур тяжела и она бессильна спасти мужа. В глазах ее при этом стояли слезы.
– Как ведьма может плакать, я вас спрашиваю? – подал голос хозяин постоялого двора, который вытирал со стола, слушая рассказ.
Я согласился с ним, сказав, что, насколько мне известно, ведьмы не умеют плакать.
Мои собеседники продолжали подробно описывать страдания графа, его стоны, постепенно, по мере того как боль усиливалась, перешедшие в крики, хотя жена, стараясь облегчить мучения и позволить мужу впасть в забытье, в изобилии поила его вином и настойками из трав.
– Спаси меня, Дебора! – молил граф, не обращая внимания на подошедшего к постели священника. Однако по прошествии времени, почувствовав приближение последнего часа, побледневший, истекающий кровью граф дрожащей от лихорадки рукой поманил к себе священника и объявил, что его жена – ведьма и всегда была таковой и что ее мать сожгли по обвинению в колдовстве, а он теперь страдает за их прегрешения.
Священник в ужасе отпрянул, полагая, что столь страшные обвинения не более чем бред умирающего, ибо многие годы этот святой отец восхищался графиней и жил за счет ее щедрот. Однако старая графиня приподняла сына за плечи и, усадив поудобнее в подушках, велела:
– Говори, сын мой.
– Ведьма, вот кто она и кем всегда была. Она сама во всем мне призналась, коварно околдовывая при этом, притворяясь невинной молодой невестой и плача на моей груди. Хитростями и уловками она привязала меня к себе и приобщила к своим злым деяниям. Еще в Шотландии, в городке Доннелейт, мать обучила ее черной магии и там же впоследствии была сожжена прямо на глазах у дочери.
Своей жене, которая, рыдая, стояла на коленях у его постели, закрыв лицо руками, граф крикнул:
– Дебора, ты видишь мои мучения! Во имя Господа нашего, ответь мне! Ты спасла жену пекаря, ты спасла дочку мельника – почему же ты не хочешь спасти меня?
Граф впал в такое неистовство, что священник не смог дать ему последнего причастия, и граф умер, изрыгая проклятия. Воистину ужасная смерть.
Едва закрылись его глаза, графиня словно лишилась разума: она звала мужа, заверяла его в своей любви, а затем как мертвая рухнула на пол. Дети – сыновья Кретьен и Филипп и дочь Шарлотта – бросились к матери, пытаясь утешить ее и привести в чувство, но она продолжала лежать в полном оцепенении.
Однако старая графиня запомнила последние слова сына и времени даром не теряла. Она тут же направилась в покои Деборы и обнаружила в шкафах не только мази, отвары и прочие лечебные снадобья, но и некую странную куклу – грубо вырезанную из дерева, с костяной головой, на которой были нарисованы глаза и рот, а сверху приклеены черные волосы с вплетенными в них маленькими, вырезанными из шелка цветочками. Старая графиня в ужасе швырнула куклу на пол, уверенная, что та может быть предназначена только для совершения злых деяний, – слишком уж она походила на кукол, которые крестьяне вырезали из рога для своих древних обрядов в праздник костров{1}, против чего всегда яростно выступали священники. Открыв другие шкафы и ящики, старая графиня увидела неисчислимое количество драгоценных камней и золота – россыпью, в шкатулках или в шелковых мешочках; все это богатство, по словам старой графини, невестка намеревалась украсть после смерти мужа.
Дебору немедленно арестовали, а старая графиня повела внуков на свою половину, дабы объяснить им суть и природу неожиданно открывшегося страшного зла и побудить их выступить вместе с ней против матери-ведьмы, тем самым избавив от опасности собственные невинные души.
– Только ведь все прекрасно знали, – добавил сын владельца постоялого двора, самый разговорчивый из всех собравшихся, – что драгоценности принадлежали молодой графине и что она привезла их из Амстердама, где была замужем за богатым человеком, но потом овдовела. А наш граф, до того как отправился на поиски богатой жены, помимо приятной наружности имел за душой лишь отцовский замок и землю и щеголял в потертой одежде.
Ты даже представить себе не можешь, Стефан, как больно ранили меня эти слова. Но будь терпелив, а я продолжу свое повествование.
После заявления молодого человека со всех сторон послышались горестные вздохи.
– Графиня всегда была щедрой и не тряслась над своим золотом, – сказал один из присутствующих. – Она не отказывала в помощи никому – достаточно было только прийти к ней и попросить.
– Нет сомнения, она – могущественная ведьма, – заметил другой. – Иначе как смогла бы она подчинить себе столь многих людей, в том числе и графа?
Но в тоне говорившего не было ни страха, ни ненависти.
Стефан, у меня голова шла кругом.
– Выходит, деньги теперь находятся у старой графини, – констатировал я, отчетливо понимая истинную причину старухиных козней. – Но умоляю вас, скажите, что сталось с той куклой.
– Исчезла! – хором, словно на литании в соборе, ответили мои собеседники. – Исчезла…
Однако Кретьен поклялся, что уже видел это чудище и знал, что оно от сатаны, а также свидетельствовал, что мать разговаривала с куклой точно с идолом.
Затем собравшиеся вновь зашумели и загалдели все разом. Их пылкие речи сводились к тому, что еще до знакомства с графом прекрасная Дебора почти наверняка умертвила своего амстердамского мужа, ибо именно так поступают все ведьмы, а кто станет отрицать, что она ведьма, после того как открылась правда о ее матери.
– Но доподлинно ли доказана истинность всего, что рассказывают о смерти матери Деборы? – не унимался я.
– После того как графиня подала апелляцию в парижский парламент, оттуда прислали запрос в Тайный совет Шотландии и получили подтверждение того факта, что более двадцати лет назад в Доннелейте действительно сожгли некую шотландскую ведьму, а ее оставшуюся в живых дочь, Дебору, увез с собой какой-то странствующий богослов.
Мое сердце словно перестало биться, ибо я понял, что надеяться больше не на что. Разве можно найти более сильный аргумент против графини, чем свидетельство о том, что ее мать когда-то сожгли как ведьму? И нужно ли после этого спрашивать, как отнесся парижский парламент к ее апелляции?
– Да, все оказалось правдой, и вместе с официальной бумагой из Парижа прислали небольшую книжицу с картинками, которая до сих пор широко распространяется в Шотландии. Так вот, в ней рассказывается о злой ведьме из Доннелейта, которая была повитухой и считалась искусной знахаркой, пока не раскрылись ее дьявольские занятия.
Стефан, если ты до сих пор не узнал из моего рассказа ту самую дочку шотландской ведьмы, тогда ты просто забыл всю историю. Но у меня в тот момент отпали последние сомнения – здесь не могло быть ошибки. «Моя Дебора…» – беззвучно прошептал я, чувствуя, как сжалось сердце.
Заявив собравшимся, что в свое время мне довелось стать свидетелем многих казней и в будущем я надеюсь увидеть еще не одну, я попросил назвать имя шотландской ведьмы, пояснив, что, возможно, в ходе своих исследований уже читал материалы по ее процессу.
– Мэйфейр, – ответили мне. – Сюзанна из Мэйфейра, которая, за неимением фамилии, называла себя Сюзанной Мэйфейр.
Дебора… Та самая девочка, которую много лет назад мне посчастливилось спасти в горах северной Шотландии.
– Знаете, святой отец, в этой маленькой книжечке о шотландской ведьме столько ужасающих сведений, что просто волосы встают дыбом, – сказал мне кто-то.
– Подобные книжки отнюдь не Священное Писание, – пренебрежительным тоном ответил я.
Собравшиеся продолжили свои рассказы и сообщили мне, что все документы, касающиеся суда над
