— Единственный раз, когда я задела его за живое, — вспомнила она, — разговор касался именно этой темы. Джон спокойно объяснил, почему не любит отца, но ведь он избрал собственный путь, который очень сильно отличается от того...
Грейс перебила ее:
— Джон всем обязан исключительно самому себе и порой выказывает холодное равнодушие, равносильное оскорблению. Иногда он даже способен на провокацию, — Грейс вдруг зябко поежилась, — говоря, что это всего лишь психологический тест. — Она состроила гримасу и закончила: — И все-таки я не верю в то, что он к тебе безразличен.
— Я понимаю. — Торри сжала виски. — Но дело в том, что я слишком далеко зашла, доказывая ему обратное. Так что теперь вряд ли можно что-то исправить.
— Нет безвыходных ситуаций, дорогая.
— Возможно. — Она вздохнула. — Но что мне теперь делать?
— Наверное, просто любить его, — мудро заключила Грейс.
Эти слова весь день не выходили у Торренс из головы. Вечер она провела дома в ожидании звонка. Но Джон не позвонил.
Вместо этого он на следующий день заехал к ней в офис. Просто распахнул дверь, как накануне это сделала Грейс. От неожиданности Торри покраснела и порывисто встала, задев стоявший на ее столе керамический кофейник. Джон успел подхватить его почти у самого пола.
— Ой... Слава богу! — выдохнула Торренс.
— Ценная вещь? — спросил он.
— Да, и к тому же старинная. Понять не могу, как это меня угораздило.
— Я не хотел тебя напугать.
— Я совсем не испугалась, — возразила она и покраснела еще гуще, потому что это была ложь.
Джон бережно поставил кофейник на стол и пристально посмотрел на нее. Окончательно смутившись, Торренс спросила:
— Я тебе зачем-то понадобилась?
Легкая улыбка скользнула по его губам.
— Просто хотел тебя увидеть. Пойдем куда-нибудь, перекусим.
Торри показалось, что судьба предоставляет ей случай выполнить задуманное, если, конечно, у нее хватит на это смелости.
— Хорошо, — тихо сказала она.
Он привел ее к «Фабиолли». Они устроились на открытой веранде с видом на залив. Солнечные зайчики прыгали по волнам, на которых тихо покачивались яхты, стоившие целые состояния.
Они заказали фирменное блюдо — королевские креветки и салат. Торри водила вилкой по тарелке, судорожно придумывая, с чего бы начать разговор. Джон тоже не прилагал никаких усилий, чтобы поддержать беседу, и, лишь перехватив ее взгляд, устремленный на море, равнодушно спросил:
— Ты не хотела бы получить в подарок к свадьбе яхту?
Она торопливо отвела глаза.
— Нет, спасибо.
— Какая жалость. Мы могли бы назвать ее «Леди Торренс», — протянул он. — Тогда скажи, чего бы тебе хотелось. Ты же знаешь, что можешь выбрать все, что угодно.
— Так ты за этим пригласил меня? — Голос ее дрогнул. — Твое... хладнокровие... порой просто непостижимо, — с трудом выговорила девушка.
— Разве? — удивился Джон. — Кстати, почему ты все-таки выходишь за меня?
— Я не понимаю...
— Почему я хочу на тебе жениться?
— Нет... нет.
— Разве ты не находишь, что мы идеально подходим друг другу?
— Значит, я... я прошла испытание, о котором даже не догадывалась? — хрипло спросила она.
— Судя по всему, да.
В его глазах ничего нельзя было прочитать, на лице застыло жесткое, почти суровое выражение.
Торренс было мучительно трудно смотреть на него, и не только потому, что она любила его и больше не могла этого отрицать, но и потому, что теперь очень хорошо узнала этого человека и понимала, что не сможет его переделать.
— Скажи мне, Джон, — машинально повертев в руках солонку, она поставила ее на стол и подняла на него глаза, — почему ты тогда выдвинул ультиматум — банкротство родителей или брак?
— Не знаю. Я действовал под влиянием момента. Ты была... так недостижима... и так притягательна. Я инстинктивно почувствовал, что это единственный способ склонить тебя к замужеству.
— И еще... ты наконец выяснил, что я не собираюсь с тобой спать... Так в чем заключался тест?
Джон молчал, но она заметила в его глазах иронию.
— Тебя это беспокоит?
— Да, очень. У нас... были противоположные намерения... — Торри запнулась. — Они и сейчас остаются таковыми. Я не верю, что, экзаменуя меня, ты стремился к чему-то большему, чем просто позабавиться. Но я не могу жить в неведении, вот почему для меня это так важно.
— Послушай Торри, я же просил тебя не усложнять... О каком неведении ты говоришь? Мы ведь хотим друг друга... и даже понимаем, — сказал он с неожиданно беспомощной улыбкой и продолжил: — В тот вечер, когда я звонил тебе из Канберры, я уже знал, что тебе все известно о подписанном контракте. Ну, согласись, ты же понимала, что я лишь подыгрывал тебе.
— Понимала? — воскликнула она упавшим голосом и с горечью повторила: — Подыгрывал?
Дома Торренс, не включая свет, прошла в гостиную и калачиком свернулась на кушетке. Чувство огромной утраты переполняло ее. Она лихорадочно перебирала в уме все, что он говорил и делал, свои ответы и реакции, стараясь нащупать истину, все еще ускользающую от нее.
Это его утверждение, что они, как никто, понимают друг друга... А может быть, он прав, и этого достаточно для семейной жизни? Как прав и в том, что она любит все усложнять? Быть может, виной всему ее слишком сентиментальные взгляды на любовь и брак?
— Как бы то ни было, — прошептала она, опуская голову на подушку, — я приняла решение. Я не могу себя переделать... и никогда не переделаю его. Мне не нужен мужчина, который не любит меня... не любит... не любит...
Слезы наконец потоком хлынули у нее из глаз, не принося облегчения. Торри сомневалась, что когда- нибудь сможет пережить эту потерю.
Три месяца спустя Торренс вернулась с работы и, достав небольшую пластиковую папку, принялась изучать ее содержимое: рекламные проспекты, путеводитель, авиабилет до Токио. Некоторое время она рассматривала все это, потом со вздохом снова убрала в сумку.
Предстоящее через две недели путешествие не вызывало в ней радостного трепета, скорее, это была попытка забыться.
Все эти три месяца она ни разу не виделась с Джоном и не говорила с ним, хотя постоянно слышала о нем от родителей, старавшихся деликатно выяснить у нее, почему же то, что так многообещающе начиналось, столь бесславно закончилось.
Девушка, как могла, уклонялась от расспросов, скрывая от родителей, что потеряла сон, покой и аппетит. Она старалась вести активную светскую жизнь, казаться веселой и беззаботной, но так и не смогла
