возвращения в журналистику Жуковскому: «Теперь именно пришло то время, когда выражение моих задушевных убеждений будет и небесполезно и возможно. Мне казалось вероятным, что в наше время, когда западная словесность не представляет ничего особенно властвующего над умами, никакого начала, которое бы не заключало в себе внутреннего противоречия, никакого убеждения, которому бы верили сами его проповедники, что именно теперь пришел час, когда наше православное начало духовной и умственной жизни может найти сочувствие в нашей так называемой образованной публике, жившей до сих пор на веру в западные системы. <…> Но если журнал не пойдет… то эта ошибка в надеждах, вероятно, уже будет последним из моих опытов литературной деятельности»[83]. Однако, несмотря на сомнения Ивана Васильевича, начало предпринятого им «опыта» оказалось многообещающим: редакторский портфель Киреевского быстро наполнился[84].
Сам Иван Васильевич написал для «Москвитянина» несколько рецензий и критических статей и одну большую работу «Обозрение современного состояния литературы», представлявшую собой обзор отдельных произведений как европейской, так и русской словесности. Выводы Киреевского выказывают его особенную позицию — между славянофилами и западниками: «Если прежний, исключительно рациональный, характер Запада мог действовать разрушительно на наш быт и ум, то теперь, напротив того, новые требования европейского ума и наши коренные убеждения имеют одинакий смысл. И если справедливо, что основное начало нашей православно-словенской образованности есть истинное (что, впрочем, доказывать здесь я почитаю ни нужным, ни уместным), — если справедливо, говорю я, что это верховное, живое начало нашего просвещения есть истинное, то очевидно, что как оно некогда было источником нашей древней образованности, так теперь должно служить необходимым дополнением образованности европейской»[85].
По условию, заключенному между Погодиным и Киреевским, последний по выходе первых четырех номеров либо отказывался от дальнейшего издания, либо издавал журнал в течение всего года. И, сделав три номера и подготовив четвертый… Иван Васильевич отказался. Причин тому было много: и слабое здоровье, и постоянные конфликты с Погодиным, и нежелание участвовать в бесплодных спорах, и невнимание к уже высказанным идеям Киреевского не то что читающей публики, а ближайших друзей.
Герцен так вспоминал о Иване Васильевиче: «Положение его в Москве было тяжелое. Совершенной близости, сочувствия у него не было ни с его друзьями, ни с нами»[86] (в первоначальной редакции было точнее: «Между им и нами стояло Православие; между им и славянами не было того сочувствия, которое он искал»[87]. Что же имел в виду Герцен? Среди московских славянофилов не было полного согласия, поскольку им не был присущ хоть какой-то партийный дух. Спектр разномыслия представляли: профессора Погодин и Шевырев, ориентировавшиеся на официальную точку зрения; так называемые старшие славянофилы, братья Киреевские и Хомяков, видевшие историческое значение России в сохранении для всего человечества чистоты Православия; так называемые младшие славянофилы, братья Аксаковы и Самарин, утверждавшие богоизбранность русского народа, житийный характер его бытия, святость его нравов и форм общественного и частного быта, т. е. ставившие народность выше Православия. Ко всем этим «московским друзьям» и обратился в 1848 г. Иван Васильевич с призывом разобраться в воззрениях и объединиться, но услышан не был. Общественный голос его вновь умолк.
Однако в последнем, четвертом, номере «Москвитянина», подготовленном Киреевским, состоялась публикация, способствовавшая окончательному переходу философа на новую жизненную стезю. Собирая материалы для издания, Иван Васильевич обратился к своему духовнику, иеромонаху Макарию (Иванову), с просьбой поместить в журнале статьи духовного содержания. Отец Макарий предложил напечатать имевшуюся у него рукопись жития старца Паисия Величковского, архимандрита Нямецкого Вознесенского и Секульского Иоанно-Предтеченского молдовлахийских монастырей, подвизавшегося в XVIII столетии на Афоне и в Молдовлахии, коему православное монашество обязано примером высокой духовной жизни, многими переводами творений святых отцов на церковнославянский язык и множеством последователей как в молдовлахийских, так и в российских монастырях. Житие и писания старца Паисия Величковского были напечатаны в четвертом номере «Москвитянина» за 1845 г., в разделе «Материалы для истории просвещения в России». Вот этой публикацией и открывался новый этап жизни И.В. Киреевского: закончилась светская московская жизнь с банкетами и с полуночными спорами, начиналось строгое служение Церкви.
Оптинское книгоиздание
Лето 1845 г. и почти весь следующий год Киреевские провели в Долбине, приехав в Москву лишь в середине сентября 1846 года. Это было очень тяжелое время: один за другим уходили из жизни дорогие им люди: отчим[88], маленькая дочь Екатерина, друзья Д. Валуев и Н. Языков. «В этот год я перешел через ножи самых мучительных минут, сцепленных почти беспрерывными бедами, так что когда я нес мою бедную Катюшу в церковь, то это было уже почти легко, в сравнении с другими чувствами»[89], — писал Иван Васильевич брату Петру.
Старец Макарий (Иванов), желая утешить и поддержать своих духовных чад, несколько летних дней 1846 г. провел в Долбине. Как-то речь зашла о недостатке книг, наставляющих в христианской жизни. Старец напомнил о святоотеческих переводах, сделанных когда-то старцем Паисием Величковским (теперь хранившихся у отца Макария в списках). Супруги Киреевские тоже являлись обладателями подобных рукописей, в т. ч. и завещанных им старцем Филаретом (Пуляшкиным). «Что мешает явить миру эти духовные сокровища?» — спросили Киреевские и вызвались обратиться за разрешением о печатании к митрополиту Филарету (Дроздову). Начать предполагали с издания жития старца Паисия Величковского отдельной книгой (с приложением его творений и предисловия об учениках и некоторых современных отцу Паисию старцах, которое тут же, в Долбине, написал отец Макарий). Киреевские дополнили статью известными лично им сведениями о старце Филарете (Пуляшкине), а оптинский игумен Моисей (Путилов) по прочтении написал воспоминания об арзамасском схиархимандрите Александре (Подгорычане).
Иван Васильевич отправил письмо к С.П. Шевыреву, прося его взять благословение митрополита Филарета (Дроздова) на начало печатания жития, творений и переводов старца Паисия. Московский владыка обещал свое покровительство и помощь. Цензором издания был назначен профессор Московской духовной академии протоиерей Федор Голубинский, и, когда Киреевские вернулись из Долбина в Москву, большая часть рукописи уже прошла цензуру и печаталась под наблюдением Шевырева в Университетской типографии.
Книга «Житие и писания молдавского старца Паисия Величковского, с присовокуплением предисловий на книги святых Григория Синаита, Филофея Синайского, Исихия Пресвитера и Нила Сорского, сочиненных другом его и спостником, старцем Василием Поляномерульским, о умном трезвении и молитве» увидела свет в начале 1847 г., а вскоре она была напечатана вторым изданием, причем некоторые ее части вышли еще и отдельными оттисками.
При жизни старца Паисия Величковского увидел свет самый большой его переводческий труд — славянское «Добротолюбие». Остальные переводы, выполненные преподобным и его послушниками, разошлись во многих списках. Их-то и предстояло подготовить к печати старцу Макарию (Иванову) и его духовным чадам.
О кропотливом труде по подготовке рукописей к изданию много говорится в дневнике Киреевского и в его переписке со старцем Макарием (Ивановым). Иван Васильевич участвовал в редактировании переводов, для чего восстановил в памяти греческий и латинский языки. В чтении корректур, работе с типографией и других организационных хлопотах ему много помогала Наталья Петровна. Кроме того, Киреевские взяли на себя часть материальных расходов[90].
В оптинском книгоиздании самое деятельное участие принимали митрополит Филарет (Дроздов), цензоры — архимандрит Сергий (Ляпидевский), протоиерей Федор Голубинский, оптинская братия — иеромонах Амвросий (Гренков), послушники Павел Покровский, Иоанн (в монашестве Ювеналий) Половцев, Лев (в монашестве Леонид) Кавелин. И.В. Киреевский привлек к этой деятельности друзей и знакомых — уже упомянутого Шевырева, Т.И. Филиппова, К.К. Зедергольма (в монашестве Климента). Работа шла как в
