нем – о ужас! – отчетливо сложились истерические интонации.
Опа! Оказывается, я должен сам разрешить этот ребус. «Помните – не помните», странный вопрос. Мало ли девушек я помню, мало ли сколько из них, в свою очередь, не потрудились запомнить меня. Или наоборот.
Но прямо заданный вопрос требовал как минимум хорошо обдуманного ответа. Поэтому я включил в салоне свет и внимательно оглядел забившуюся в угол, дрожавшую, как осенний лист, толстушку в грязном белом пальто и берете, по-прежнему съехавшем набок. У нее были очень круглые и очень тугие щеки, румяные даже сейчас, когда, по всем законам жанра, им полагалось быть бледными. И еще – тонкие губы, сжавшиеся в ниточку, и глаза, заключенные в густую пушистую рамку из ресничек, которые, впрочем, из-за слез и волнений сейчас слиплись в мокрые треугольнички.
Вот по этим щекам и ресницам я ее и узнал. То есть не то чтобы узнал – имя и другие анкетные данные девушки, которую я не переставал считать дурой, по-прежнему не всплывали в моей памяти – а уж на память я никогда не жаловался. Но зато я точно знал теперь, что видел ее в своей редакции. Причем не один раз. И всегда вот такой – забитой, сжавшейся, всегда выбиравшей на летучках самые затененные места, до которых не доставало бдительное око начальства.
– Как тебя зовут?
На этот раз она ответила:
– Рита… Рита Мурашко.
– Постой-постой… Практикантка?
– Да… Летом в «Стобойке» практику проходила…
– Мммм… – вот теперь в моем мозгу бешеной каруселью закрутились воспоминания, и воспоминания эти были очень смешные, – так это ты про коллекцию… коллекцию… – Меня уже душил хохот, и слова приходилось буквально выдавливать из себя. – Коллекцию заварочных чайников писала?!
– Я…
Вот тут я ее вспомнил. И упал на руль, потому что сдерживать смех уже не было никакой возможности.
Дело действительно происходило в начале лета – полгода назад. Оседлав стул, я сидел в кабинете у отвсека молодежной газеты «С тобой» Натки Игнатовой и пытался выторговать у нее хотя бы полтора дополнительных столбца под статью, над которой я трудился целую неделю. Речь в этой статье шла о подделке культурных ценностей и криминализированности рынка антиквариата, фактура приводилась богатая, а впрочем, речь сейчас не об этом.
В еженедельнике, как всегда, места под все заготовленные публикации не хватало, стол Натки Игнатовой к концу дня просто ломился от шоколадок, поднесенных ей, такими же, как я, авторами- горемыками. Я тоже глядел ей в глаза и, улыбаясь так заискивающе широко, что самому себе становился противен, двигал по столу по направлению к Натке очередную «Аленку».
Но отвсек делала мне страшные глаза и хмурила брови, на ее лице ясно читалось: «Не мешай!» Она разговаривала по телефону, и голос у нее был такой, каким дикторы Центрального телевидения вещают о вселенских катастрофах.
– Марго! – проникновенно говорила она в трубку. – Марго, ты что, с ума сошла? Где ты, чем занимаешься? Бросай все срочно и мухой сюда! Шеф сказал, если тебя не будет через пять минут – он подписывает приказ об увольнении!
Трубка была опущена на рычаг. Натка, профессиональным движением вынув из-за уха карандаш и мимоходом сбросив в ящик стола мою шоколадку, хотела было углубиться в план номера, который она с утра кроила и перекраивала как могла, но тут по коридору пронесся топот, и в кабинет ворвалась растрепанная толстушка в слишком натянутом на груди свитере:
– Натка! – в ужасе прошептала она, задыхаясь. – Как об увольнении?! Почему???
И, не удержав равновесия, плюхнулась на свободный стул, прижимая к груди пухлую ручку.
– Потому что ты опять умудрилась стать героиней дня! – раздельно и без всякой видимой жалости ответила Натка. – Ты вчера сюжет про этого, как его, как его, ну, коллекционера чайников, делала?
– Ну я, я, а что? А что? – вплеснула руками толстушка. – Хорошая же тема! У него выставка была в районном Доме культуры. Человек за свою жизнь две тысячи чайников собрал, от миниатюрных до пятнадцатилитровых! Скажешь, не интересный материал?
– Интересный, интересный! Очень даже интересный! – с непонятной для меня и этой Риты издевкой подтвердила Натка. – А комментарий у этого чайного владельца, ну, хозяина коллекции, тоже ты брала?
– Ну я… – и тут Рита смутилась.
Дело в том, что (это я узнал гораздо позже), проторчав возле витрины, заставленной причудливыми предметами для чаепития, добрых полтора часа (Каких только чайников там не было! В виде пишущей машинки, лесного пенька, дамы с собачкой и даже один совершенно неприличный – поглазеть на него собралось особенно много народу), они с нашим редакционным фотографом Васькой по прозвищу Отойди- не-Отсвечивай так и не дождались собственно самого коллекционера. Хозяин выставленной на обозрение публики коллекции на открытие собственной выставки почему-то не пришел.
– Что будем делать? – в сотый раз взглянув на часы, спросила у фотографа Рита.
– Марго, ты меня удивляешь. Ты профессионал или где? Наговоришь за него за кадром все, что эти сумасшедшие собиратели в таких случаях талдычат, – усмехнулся Васька Отойди-не-Отсвечивай. – Дескать, «как говорит сам коллекционер В.И. Теребенников…»
– Думаешь, проскочит?
– Да ну! Он же тебе еще и спасибо скажет! Голову даю на отсечение – этот Теребенников потому и на открытие выставки не пришел, что двух слов связать не может. Стесняется, как пить дать.
Рита в последний раз посмотрела на часы, подумала и согласилась. Вечером на последней полосе нашего еженедельника можно было лицезреть довольно милый материалец о необычном увлечении
– Ну и что? – быстро спросила Рита.
Откровенно говоря, я, прокрутив в памяти ту публикацию, тоже не увидел в ней ничего криминального, а уж тем более такого, за что девушку можно выгонять с работы.
– Что такого особенного произошло? Обычная статья, сюжет, милое домашнее увлечение, людям нравится… – пробормотала Рита.
– «Людям нравится»! – передразнила ее Натка. – Шеф сегодня аж папками в меня швырялся – вот как ему понравилось! Знаешь, что произошло?! Спозаранку, прямо в семь утра, на студию заявилась жена этого В.И. Теребенникова и потребовала найти управу на мужа. Орет, ногами топает, в общем, бабий бунт! Шеф ничего не понял, спрашивает: «В чем дело, гражданка?» А она кричит: «Он, гад такой, тридцать лет со мной прожил и все это время притворялся глухонемым, а как репортеры эту его чертову коллекцию описывать приехали, так сразу заговорил, интервью дал!» Что тут началось – ты не представляешь! Ваську на ковер вызвали, мне форменный допрос устроили! Тебя требуют – тебя нету! Пока они там разбирались что к чему – я думала, у шефа инфаркт случится!
Рита открыла рот, да так и осталась сидеть. Я просто воочию видел, как сердце у девчонки покрывается ледяной корочкой страха.
– Вот это да! – прошептала она прыгающими губами. – Это же надо так влипнуть! И в который раз! Теперь прямо хоть на практику не ходи – «неуд» поставят, на сей раз уже точно!
– Почему на сей раз точно? – поинтересовался я. В первый раз за все время.
– Потому что «последнее предупреждение» ей уже делали, – ответила за Риту Натка.
Как она рассказала мне впоследствии, на самом деле практикантка Рита Мурашко вовсе не была плохим или нерадивым журналистом. Наоборот, она очень старалась! Но черт его знает, почему все ее старания так
