правительству вмешаться в персидские дела и предложить шаху помощь России против его бунтовщиков. И все дальнейшие военные действия происходили под флагом доброжелательного (в отношении Персии) укрощения мятежников, а не открытой войны.
Да и Персия поступила не только дружелюбно, но и подобострастно, поэтому Волынскому (тогда еще полковнику), отправленному с политической миссией в Персию в 1715 г., удалось заключить в 1718 г. весьма выгодный торговый трактат, получивший ратификацию обоих монархов.
Но поездка Волынского имела еще большие результаты. Он подсказал Петру дальнейшие его шаги в персидской политике. Ознакомившись всесторонне по поручению Императора с обстоятельствами Ирана, он представил отчет и предложил Государю озаботиться занятием богатых прикаспийских провинций, так как ими могли, по его мнению, овладеть афганцы, угрожавшие уже тогда целости Персидского государства. Программа Волынского была принята Петром. В 1719 г. послали экспедицию для изучения южного берега Каспийского моря. В 1720 г. Волынского назначают астраханским губернатором и велят тайно готовиться к Персидскому походу, наводить нужные справки и
Зачем же эти враждебные замыслы по отношению к дружественной (казалось бы) Персии? Персия здесь ни при чем. Россия принуждена была нарушить добрые отношения с Персией, потому что благодаря полному разложению последней было основание опасаться появления у Каспия турок, этих, более важных для России — особенно со времени Прутской кампании — врагов.
Овладей они берегами Каспийского моря, от этого произошел бы великий ущерб России. Очевидно, что прикаспийские провинции нельзя было оставить на произвол судьбы и проще всего было, по мнению Петра, овладеть ими.
Опасения Петра были основательны, и поход пришлось бы даже начать раньше, чем думали, ввиду того, что дагестанские владетели, призванные на помощь в качестве номинальных вассалов шахом Гуссейном, вместо того предпочли освободиться от власти шиитов (персиян) и решились отдаться под покровительство Порты, естественной защитницы всех магометан-суннитов.
Итак, главным политическим стимулом Персидского похода Петра Великого было основательное опасение того, что Турция утвердится на берегах Каспийского моря.
Военные операции открылись летом 1722 г., но еще в 1721 г. велись с Вахтангом переговоры о совместных действиях.
Перед царем Карталинским лежало два пути, две программы. Предстояло выбрать единение с русским или с персидским правительством.
В 1721 г. афганская смута в Персии принимает такие размеры, что престолу Сефевидов стала грозить неминуемая гибель. 8 марта 1722 г. персияне проиграли решительное сражение при Гульнабаде (близ Испагана). В этой битве пал жертвой безумной храбрости брат Вахтанга, Ростом, кулар-ага (т. е. начальник гвардии), бывший здесь с 400 грузин. Затем началась осада Испагана, длившаяся 7 месяцев.
В эту критическую минуту шах Гуссейн обратился за помощью к Вахтангу. Как вассал, последний обязан был не отказать в ней, но если его просили, даже умоляли особенно настойчиво, так на это были особые причины. Именно грузин боялись афганцы; ветераны Георгия XI и Кайхосро внушили им уважение к грузинскому оружию; и в Испагане знали, что одно известие о движении грузин заставит Мир Махмуда (вождя афганцев) снять осаду — об этом у него был уговор с войском.
Шах Гуссейн играл также на родственных струнах Вахтанга — звал его отомстить за своего дядю, Георгия, и братьев, Кайхосро и Ростома, павших от рук афганцев, напоминал, что вслед за Персией неминуемо погибнет и Грузия. Несмотря на все это, Вахтанг отказался идти на помощь к столице Ирана и предоставил Персию ее судьбе[28].
Некоторые авторы считают отказ Вахтанга политической ошибкой — и они, может быть, правы, потому что сплошные дальнейшие неудачи Вахтанга, во всяком случае, не свидетельствуют о безошибочности его политики. Самое основание этой политики было ложно — он не принимал во внимание, что обещания русского правительства могут быть исполнены лишь при известных условиях, а между тем весь свой образ действий строил на вере в исполнение этих обещаний. Поэтому он не задумался поставить на карту все — и проиграл, лишь только политические обстоятельства не позволили России сделать то, на что он имел право надеяться. Позже Ираклий повторит эту ошибку и станет в открыто враждебное отношение к соседям раньше, чем Россия гарантирует ему условленную помощь. И Вахтанг, и Ираклий, искушенные в тонкостях восточной политики и умевшие отлично лавировать между ее подводными камнями, в отношении России оказались наивно доверчивы. Россия была для них воплощением не только могущества, но и знания, порядка, мудрости, столпом православия и т. д. Могли ли они думать, что и здесь надо было быть настороже, не ожидать, что обещанное немедленно же исполнится, и проч.?
Нет сомнения, что если бы оказание помощи Вахтангу совпадало с русскими интересами, т. е. не ставило бы помех другим комбинациям России и приносило бы ей прямую выгоду, то обещания Петра были бы исполнены. В противном случае (т. е. если бы помощь была оказана ценою потерь и затруднений) мы имели бы политику бескорыстную, но жертвующую национальным (русским) достоянием (кровью подданных и средствами государства) для других.
Итак, Вахтанг не исполнил желания шаха, тем более что и князья Карталинии нимало не были расположены идти в Персию.
Все это произошло весной 1722 г. Очевидно, что уже до того Вахтанг получил известные предложения со стороны русского правительства, что и побудило его действовать указанным образом по отношению к Персии. Действительно, из грамоты на латинском языке, отправленной Вахтангом Волынскому в ноябре 1721 г.[29], видно, что последний писал Карталинскому царю письмо, полное широких обещаний (firmam spem opportuni auxilii, evadendi ab injusta servitute promittitis et paratis). Сверх обещаний и приглашения действовать заодно Волынский ставит ряд деловых вопросов, о числе нужного вспомогательного войска, о провианте, укреплениях. Достаточно прочесть ответ на эти вопросы, достаточно просмотреть грамоту, писанную Вахтангом одновременно императору Петру, чтобы убедиться, какой светлый горизонт открывался Вахтангу. Казалось, исполнялись заветные мечты Багратидов — достичь самостоятельности и безопасности под эгидой православной могущественной державы. Неудивительно, что в полной силе выражено в письмах Вахтанга правовоззрение христианина, по которому, власть неверных есть лишь неизбежное зло, несправедливость, которую надо устранить при первой возможности. Куда девалась вассальная зависимость от Персии?! Иные мысли овладевают Вахтангом. «Получив письмо от предводителя войска Вашего, мы воодушевились твердой надеждой о помощи и предались более прежнего излиянию задушевной радости, восхваляя вечного Бога, в руках которого находятся сердца всех царствующих, ибо Он побуждает милость Вашу к тому, чтобы освободить нас от наших врагов…» Зависимость от Персии — незаконно наложенное иго; пришло время его стряхнуть. Теперь с помощью Бога и непобедимого войска русского грузины вернут себе все утраченное. Отвечая Волынскому на вопрос, где должны быть возведены укрепления для войска, Вахтанг изливает всю полноту своих чаяний. «Многочисленные твердыни на пути до Каппадокии и Кахетии отбиты силою, без всякого права, у предков наших и доныне отчуждены от нас. Теперь они будут возвращены, и мы вечно будем, — заключает Вахтанг, — пребывать в союзе и полной зависимости как от Всемилостивейшего Государя, так и от непобедимого предводителя».
Не суждено было сбыться этим мечтам, горькие разочарования ожидали Вахтанга. Политическая программа его — сближение с Петром — основана была не на надежде только, а на уверенности в русской помощи; он поставил на карту все раньше, чем эта помощь пришла; в конце концов, она так и не пришла.
Когда весною 1722 г. шах звал Вахтанга на подмогу, решение последнего уже созрело, к тому же одновременно с гонцами шаха прибыл от Императора, по словам Вахуштия, некто Мамука с приглашением явиться, т. е. присоединиться к Петру во время его предстоявшего похода [30].
