определенном порядке. Правда, в таком случае возникает проблема транспортировки.
— Ну-ка, ну-ка, посмотрим.
Ум Майка лихорадочно заработал.
Он откинулся на спинку стула, сомкнул веки, тут же внезапно выпрямился, открыл глаза и пронизывающим взором окинул оба конца коридора, желая убедиться, что ни одного интересного объекта в пределах видимости не имеется, и снова закрыл их.
— Нет сомнений, что вопрос увеличения размера страницы текста, как и вопрос фотографирования его, не представляет трудностей. Если взять один типичный микрофильм, увеличить его и заснять на фотопленку, то получившаяся в результате данного процесса серия фотографий покроет собой зону площадью...
При этих словах он достал логарифмическую линейку, визирная линия которой делила точно пополам изображение аппетитных округлостей женского силуэта (думаю, нет нужды говорить, что дизайн был разработан Майком самостоятельно), со скрупулезной точностью произвел необходимые вычисления и закончил свою мысль:
— Покроет собой зону площадью в сто пятьдесят квадратных футов, по меньшей мере. Нам придется ползать по листу фотобумаги размером десять футов на пятнадцать.
— Тут нет ничего невозможного, — промямлил я.
— Но недостойно крупного ученого. Разумеется, если он не намерен показать кое-какой фрагмент микрофильма студентке. Но даже в последнем случае, если она увлечется чтением данного фрагмента, такой подход все погубит.
Мы глубоко погрузились в решение проблемы. Разумеется, было ясно, что ее масштаб вполне адекватен Нобелевской премии. Микрофильмы действительно невелики, но таково их единственное достоинство. Эх, если б было возможно держать в руках сложенным лист фотобумаги размером десять на пятнадцать футов. Тогда вам не потребуется ни электронное, ни фотооборудование. Каждый из его фрагментов вы сможете изучать в любой, отдельно взятый момент времени, ходить с ним куда угодно, не будучи привязанным ни к какой аппаратуре. Все, что от вас требуется, — смотреть на лист.
Мысль оказалась очень волнующей. Технологический прорыв, обеспечивающий использование глазных мускулов вместо дорогого оборудования, представлялся огромным. Майк сразу указал, что, бегая глазами из одного конца листа в другой, мы сможем развить эти мускулы. Отныне при встречах с особами прекрасного пола он не пропустит ни малейшей детали. Оставалось только выяснить, при каких условиях лист фотобумаги может стать транспортабельным и удобным в обращении.
Я записался на курс топологии, чтоб ознакомиться с техникой складывания предметов, и не раз вечер сменялся утром, заставая меня с подружкой за процессом складывания. Начав с противоположных концов листа бумаги, мы сходились все ближе и ближе, складывая его в соответствии с какой-либо чрезвычайно изощренной формулой, и оказывались лицом к лицу, раскрасневшись от умственного и физического возбуждения. Процесс складывания оказывался чрезвычайно волнующим, но назвать его результаты удовлетворительными было нельзя.
Как я и намеревался, пришлось плотнее заняться математикой. Я даже подкатился к Прунелле Плаг, нашей скандальной заведующей прачечной, которая умела складывать простыни с апломбом и достоинством. Увы, безуспешно, свой секрет она мне не выдала.
Я, разумеется, сумел бы объяснить ей цель своих расспросов, но не хотелось посвящать эту женщину в подробности. В мои намерения не входило делиться Нобелевкой ни с кем. Знаменитая фраза великого лорда Клинкмора — «Я, видите ли, занимаюсь наукой не ради удовольствия» — набатом звучала в моих ушах.
И однажды утром мне показалось, что я близок к решению! О, это волнение великой минуты! Мне пришлось отправиться на поиски Майка, поскольку только его беспощадный аналитический ум мог бы указать слабые места моей идеи. И я нашел его! В номере одного из отелей, где Майк глубоко погрузился в работу с коллегой или, если выражаться языком науки, в работу над одной красоткой.
Я барабанил в дверь, пока он не открыл. Странно, но мне показалось, что он не шибко обрадовался. Майк сказал:
— Черт подери, Джек, нельзя же прерывать такие ответственные погружения в работу!
Преданность Майка науке поистине беспредельна.
— Подожди, выслушай, что я скажу. Мы пытались решить задачу в условиях двух измерений, так? А не следует ли нам подумать об одном измерении?
— О чем ты? Как это, одно измерение?
— А так. Берем фотографии и раскладываем их в линию!
— Эта линия будет длиной в сотню ярдов.
Он принялся наскоро набрасывать цифры прямо на животе коллеги, и мне пришлось наклониться как можно ниже, отслеживая, чтобы в вычисления не вкралось никакой случайной ошибки.
— Так и есть. Две сотни ярдов длиной. Как-то громоздко, тебе не кажется?
— Но нам же не придется ее складывать, — возразил я. — Потому что мы будем ее скручивать! Прикрепляешь один конец к одному пластмассовому стержню, а другой — к другому. И скручиваешь их вместе!
— Великий Патрик! — Пораженный масштабом моей идеи Майк позволил себе некоторое богохульство. — Ты вроде как прав!
Но в тот же самый день нас постиг удар. Приглашенный профессор, прибыв из Калифорнии, привез к нам в университет плохие новости. Ходят слухи, рассказал он, что Паул Деррик работает над проблемой неэлектронного микрофильма. Сам он, этот профессор, не совсем понимал, о чем идет речь, но мы поняли прекрасно. И сердца наши опять заныли.
— Наверняка он прослышал о наших опытах, — предположил я. — Мы должны утереть ему нос.
О, как мы старались! Мы сами делали фотографии, сами склеивали их и прицепляли к палочкам. Работа нечеловеческой сложности и тонкости, она, безусловно, требовала искусства опытного художника, но мы поклялись обойтись без посторонних и обошлись.
Система работала, но Майк продолжал испытывать сомнения.
— Что-то я не уверен в ее практичности. Если нужно найти конкретное место на пленке, то приходится крутить ее, крутить и крутить. В одну сторону или в другую. Огромная нагрузка на лучезапястный сустав.
Но других путей не было. Я склонялся к публикации результатов, но Майк оставался неумолим.
— Надо посмотреть, что выдумал Деррик, — уперся он.
— Но если у него такая штука, то он получит приоритет.
Майк покачал головой.
— Если такая, то черт с ним. На Нобелевскую она не тянет. Чего-то тут не хватает. Научное предвидение говорит мне об этом.
И он с такой искренностью положил ладонь на вышитую на кармане его рубашки куколку, что я просто не мог спорить. Майк, в конце концов, прирожденный ученый. А прирожденные ученые нутром чуют, за что дают Нобелевскую премию, а за что не дают. Что, собственно, и делает их учеными.
Деррик действительно объявил о своем открытии, но в нем оказалось такое серьезнейшее упущение, что оно сразу стало ясно даже среднестатистическому студенту.
Неэлектронный микрофильм Деррика представлял собой в точности нашу двухмерную простыню и даже не складывался. Просто висел себе сверху вниз на большой стенке, рядом с которой стояла стремянка. Один из студентов семинара Деррика взбирайся по этой стремянке и вслух читал то, что видел. С помощью микрофона, разумеется.
Конечно, каждый охал и ахал от того, что микрофильмы, оказывается, можно читать невооруженным глазом, но Майк, наблюдая за происходящим по телевидению, вдруг в восторге хлопнул себя по коленям.
— Идиот! — завопил он. — А если у человека акрофобия, что тогда?
Точно! Как только Майк завопил, мне сразу бросилось в глаза это огромное упущение. Системой
