— Подумаешь, диво-дивное. Я еще и по-кошачьему могу, и по-лешачиному, и по-французски, — загибает пальчики домовенок, — мы, домовые, все языки как свой родной понимаем.
— И вовсе ты не домовой, — не соглашается Матвейка, — ты вовсе пришелец.
— Это ты пришелец, а я на этом месте почитай семь веков живу и еще семь буду, — важничает Кузька.
— Да я не в этом смысле, — отмахивается Матвейка, — я в смысле, что ты с Луны прилетел. С первого взгляда понятно, что ты лунный человечек.
— Братец, да какой же это лунный человечек, — заступается за домового Лидочка, — это же самый обыкновенный домовенок. А лунных человечков у нас тут отродясь не бывало, как и страусов.
— Ничего ты, сестрица, не понимаешь! — горячится мальчик. — Это он прикидывается домовенком, чтобы его врачихам на опыты не отдали, а на самом деле домовых вовсе не бывает. Я в одной книжке читал.
— Как это не бывает? — так и сел на пол Кузька.
Обидно ему стало. Привык он, что книжки только правду и только про хорошее пишут, а тут, оказывается, живет на свете такая книжка, которая считает, что домовых вовсе не бывает.
— Ну-ка говорите быстро, где эта вредная книжка живет-поживает? Я ей в лицо хочу парочку вопросов задать!
— Книжка в городе живет, в книжном шкафу, — отвечает Матвейка, — а ты можешь не признаваться, что ты лунный человечек. Я сам этих врачих не очень-то люблю. Все бы им уколы мальчишкам делать, да опыты на лунных человечках ставить. Ты лучше скажи, зачем на меня ложки и яблоки натравил?
— А зачем ты в моей избе беспорядки разводишь? — надул губу Кузька.
— А если я опять порядок наведу, будешь со мной дружить?
Задумался Кузька. Надо бы, конечно, поломаться немного из гордости, обиженное лицо построить, да больно глянулся ему Матвейка. Не со злобы ведь он в доме хулиганит, как лучше хотел. А что не получается — так молодой еще, неразумный.
— Давай так: перед тем как придумать что-нибудь научное и техническое, я у тебя разрешения спрашивать буду, — предложил Матвейка.
— Давай, — согласился Кузька.
Приятно ему, что теперь не только шишиги, Баюнок и Кикимора его слушаться будут, но и человек Матвейка.
Глава 7. Чем питается грязеед
— Пойдем в сад, будем рассказывать друг другу про химические элементы, — предлагает Матвейка.
Хочется Кузьке спросить, что такое эти элементы, да стесняется. Неудобно перед Матвейкой свое невежество показывать. А то еще передумает у него разрешения спрашивать. «Ничего, — думает Кузька, — я умный, сразу пойму — неведомые зверушки или еда такая, эти элементы». Спасла Кузьку Лидочка.
— Это куда вы собрались? — встала она в дверях. — А кто будет мне помогать избу в порядок приводить? Вернется бабушка Настасья, расстроится.
— И точно, — обрадовался домовенок, — давайте сначала все приберем, а потом про эти говорить пойдем, как их?
— Химические элементы, — напомнил Матвейка. — Только убираться дедовскими способами ниже моего достоинства. Будем убираться вместе с прогрессом.
— А может, ну его? — робко предложил Кузька.
Устал он что-то за последнее время от этого самого прогресса.
— Если бы так, как вы, рассуждали древние люди, то мы до сих пор жили бы в пещерах и ели сырое мясо, — не согласился Матвейка.
Кузька поежился. Не хотел бы он быть домовым в пещере. И загнетки там нет, и хозяева неряшливые. Пришлось соглашаться с мальчиком.
Взял Матвейка дедушкину гармошку, проделал в одной из панелей дырку ножиком перочинным, вставил в эту дырку трубу от самовара.
— Все! Грязеед готов. Можно приступать к испытаниям.
— А он точно только грязь ест? Домовятками, случайно, не питается? — опасается Кузька.
— А ты отойди подальше, если трусишь, — ехидничает Матвейка.
— Я не трушу, — обиделся Кузька, — просто как начнет твой грязеед все подряд лопать, так в доме не то что домовых, ни одной полезной вещи не останется. Пойдем лучше на задний двор. Там, кроме пыли, ничего полезного нет. Проверим твой грязеед там, если он меня не слопает, пустим его в дом. Так уж и быть, пусть в доме грязь ест.
Хорошо работает грязеед! Гораздо лучше, чем ветродутор.
Подставляет Матвейка трубу к пыльному месту, раздувает меха, пыль через трубу так и бежит внутрь гармошки. А обратно не выбегает: как объяснил Матвейка Кузьке, в трубе есть такой хитрый клапан, который грязь в гармошку пускает, а обратно не выпускает.
Ничего не скажешь, понравился грязеед Кузьке. Наверное, ведро пыли на заднем дворе слопал и не чихнул. И Лидочка в полном восторге, даже на месте стоять не может: визжит, прыгает и в ладоши хлопает одновременно.
— Теперь можно домой его тащить? — спрашивает разрешения Матвейка у Кузьки.
Еле дотащили они грязеед до избы. Гармошка и так тяжелая, а еще труба от самовара, а еще ведро пыли с заднего двора.
Умаялись. Но отдыхать не стали. Некогда отдыхать, надо порядок наводить: вдруг кто из взрослых раньше времени домой вернется?
Пыхтят ребята: не так просто грязеедить грязеедом, как это может показаться на первый взгляд. Да еще гармошка бывшая орет, как стадо коров, не то от удовольствия, не то от горя, не то просто от того, что Матвейка ненароком на кнопки нажимает.
— А-апчхи, надо бы ему колесики приделать маленькие и, а-апчхи, моторчик на керосине, — пытается перекричать Матвейка гармошку-грязеед, — а вместо грубы самоварной что-нибудь гибкое и не такое тяжелое. Сейчас догрязеедем и сяду думать.
Только успел он слова эти вымолвить, как — бабах! От гармошки панель отвалилась. Не выдержала, видать. Оно и понятно: гармошки для радости предназначены, для веселья, для песен трогательных и душевных, а никак не для грязепоедания. Видать, расстроилась гармошка, что такая жизнь у нее началась неприглядная, и решила: лучше героической смертью погибнуть, чем жизнью такой невеселой жить.
А самое-то страшное было не в том, что гармошка сломалась, — это ничего, дедушка поругается- поругается для порядку и починит — а в том, что вся зола, которую уже грязеед слопал, и вся пыль с заднего двора в избе оказались, как будто всю жизнь тут и были. Да не просто оказались, а по углам разлетелись и в воздухе повисли.
Чихают ребятки, а Кузька ругается на чем свет стоит:
— Охти мне, матушки, охти мне, батюшки, охти, дедушка, охти, бабушка, и все родственники, охти! Был я раньше добрый молодец, а сейчас стал некошный домовой. Позор на мои лапти, позор на мою рубашечку, позор на мои штанишки!
Но долго ругаться было некогда. Кузька быстро взял себя в руки, выставил из дома Матвейку, чтобы под ногами не мешался, кликнул всех шишиг, что в хозяйстве водились, и работа закипела! Сам домовенок на венике скачет, шишиги за обе щеки пыль и грязь уминают, Лидочка влажной тряпочкой посуду протирает и листочки на цветах. Заходит в дом бабушка Настасья — а в доме полный порядок.
