чтобы быть средством проявления души. Они терялись в отдельных признаках и в лучшем случае исследовали возможность их наследования
<…> Только если исходить из души, можно увидеть закономерную взаимосвязь, соединяющую формы души и тела, две части одного целого. Большая часть того, что ученые показывали как отдельные телесные признаки разных рас, есть вырванные черты целых форм, которые не поддаются количественному определению, а могут быть поняты только через законы линий и движений <…>
Раса это форма, а форма живых существ является расовой в той степени, в какой она наследуется… Меняются поколения, но не форма. Форма это не шаблон, не клише. Хотя контур строго обусловлен собственным смыслом, этот смысл оставляет широкий простор для своеобразия отдельных жизней
Мы говорим здесь о форме человека действия, потому что действие это определяющая ценность в его иерархии ценностей: он воспринимает мир как нечто ему противостоящее, во что он должен вмешаться, чтобы «что-нибудь из этого сделать». Это его основная родовая позиция, определяющая способ движения. Он не может иначе, потому что его закон душевной формы ему так предписывает. Этот закон последняя объяснимая инстанция. На вопрос «почему» ответа нет.
Не каждый тип человека «действует» в этом смысле, и только для данного типа действие является высшей ценностью. При этом неважно, будет ли результат действия иметь общезначимую ценность или нет. Ценность действия, исходя из закона формы, заключается в том, что действующий ощущает себя действующим только тогда он «целиком является самим собой». Сделанное может оказаться даже ненужным или сводиться к разрушению: это будет действие с обратным знаком. Делает отдельный человек этого типа или группа людей нечто ценное или нет, определяет не закон формы как таковой, а одаренность отдельного человека, его нравственные установки, его убеждения, одним словом его характер. Ценность сделанного для сделавшего и его действительная ценность относятся к двум разным диапазонам ценностей.
И люди, созданные по другим законам формы, могут быть деятельными. И бедуин, например, действует, когда устанавливает и снова складывает шатер из козьих шкур или когда он целую неделю скачет по 20 часов в сутки, участвуя в разбойничьем набеге, чтобы захватить далекую добычу и доставить ее в лагерь. Мы называем это действием, но с точки зрения бедуина вещи выглядят совсем иначе. Действие для него не долг, но он готов ухватиться за предоставленную ему в данный момент возможность. Добыча для бедуина в повседневной жизни это то, что на редких высотах переживания, в области религии, называется у него «божественным откровением». Этим определяются и все его жизненные ценности. Поэтому закон формы, по которому создан преобладающий среди бедуинов и вообще на Востоке тип человека, мы называем законом человека откровения.
Человек действия первый в ряду форм, стили (законы формы) которых мы воспринимаем как наследуемые, обусловленные кровью и, следовательно, как расовые стили.
Стиль человека действия преобладает в германском мире Мы отличаем чужое, начиная со своего. Лишь тот, кто переживает преобладающий в германском мире закон стиля человека действия как свой собственный, кровный, в самом глубоком смысле дарованный судьбой и определяющий судьбу, может четко отграничить все чужое и, оставляя в неприкосновенности свое, понять чужую обусловленность
О нордическом человеке за последние два десятилетия сказано немало, в том числе и мной <…> но я еще в начале 20-х годов предостерегал, несмотря на все воодушевление нордическим размахом, от плоского заблуждения, будто нордическое переживание само по себе имеет высшую ценность и по сравнению с ним способы переживания других рас неполноценны. Это предостережение не все услышали, и случилось так, что в широких кругах народа утвердилась догма о всеобщей ценности нордического человека. Тот, у кого светлые волосы или другие «телесные признаки» нордического человека, стал видеть в этом гарантию своей ценности как человека и члена общества. С другой стороны, у честных немцев в рамках той же догмы возник комплекс собственной неполноценности, если при взгляде в зеркало названных признаков не обнаруживалось. Некоторые отчаивались и даже кончали самоубийством. Этот трагический конец, решение лучше покончить с собой, чем жить, сознавая свою неполноценность, как раз доказывает, что у этих людей преобладала нордическая линия переживания.
Знание рождается из заблуждения, и в борьбе за знание всегда бывают жертвы. Эти жертвы тоже не были напрасными. Действительно, немецкий народ и немецкая история с самого начала определялись нордическим законом: нельзя быть немцем, не будучи нордическим в решающих чертах. В этом ценность нордической расы для нас, немцев, и ряда других народов сходной судьбы. Эта ценность нордической расы связана, таким образом, в историческом смысле с германским миром. В историческом смысле быть немцем значит, переживать в нордическом стиле. «Нордическое», таким образом, это ценность для нас, а не ценность сама по себе. Само по себе «нордическое» это только определенные движения при переживаниях: стиль души и ее телесных проявлений. Это означает возможное поведение, осанку, походку, способы выражения переживаний. Но о содержании и ценности этих переживаний прилагательное «нордическое» еще ничего не говорит. Оно говорит только, как переживается, но не говорит, что переживается. Содержание переживания может быть в одном случае нравственным, а в другом безнравственным. Можно нордическим способом быть и разрушителем ценностей, преступником. Скажем откровенно: можно нордическим способом быть и подлецом.
<…> Быть нордическим еще не значит быть ценным членом немецкого народа. Что пользы в людях с нордическими формами и переживаниями, если у них плохой характер и нордический стиль выражается в нем. Не только духовная форма, не только стиль переживания определяют ценность человека как члена общества, но и то, что заключает в себе форма и в чем выражается стиль, а именно хорошие (или плохие) качества человека, одним словом, его характер. Раса включает в себя все переживания, но то, что переживается, уже не относится к расе. Поэтому ошибочно полагать, будто путем простой селекции нордической крови можно создать полезных членов общества. Нужно пробуждать хорошие задатки, если они есть, развивать из них нужные качества и формировать характер: без этого всякая селекция напрасна.
Повторяю, «нордическое» означает ценность для нас, немцев, но необязательно для других. То, что для нас является определяющим, для других народов может совсем не иметь значения, если оно не присутствует ни в крови, ни в истории этих народов. Другие народы подчиняются иным законам формы и имеют иные ценности. Для таких народов нордическое может даже стать проклятьем, потому что оно вносит смуту в их собственный мир ценностей.
Следует избегать еще одного заблуждения, которое вытекает из неправильного понимания термина «человек действия». Этот термин ни в коем случае не должен означать, что ценность нордического человека, если измерять ее нордическим масштабом, тем больше, чем больше работы он сделает. Совсем наоборот. То, что мы называем действием, не измеряется количественно. Это заблуждение характерно для начинающейся эпохи, которая оперирует огромными цифрами, производит на конвейерах и путает горячку непрерывной работы с настоящей деятельностью, являющейся формой культуры.
Деятельную жизнь в нашем смысле можно вести и таким образом, что со стороны она может показаться праздной, например, если нордический человек целиком уходит в свой внутренний мир и порывает связи с обществом. Кажется, будто он «ничего не делает», хотя на самом деле он постоянно трудится. Будет ли этот труд в обычном смысле творческим, воплотится ли в произведениях и даст, в конечном счете, что-то обществу совсем другой вопрос. Это зависит от творческой силы отдельного человека, от его способности приспосабливаться к внешнему миру, от его одаренности, в общем, от его характера, а не от его расового закона. Нордическая жизнь возможна и в том случае, если вся работа сосредотачивается на самом себе. Бывали люди, которые вели такую жизнь и воспринимали ее как высшую ценность, хотя их деяния не оставили след в истории. Если спросить о смысле подобной жизни, то ответ будет таков: он заключался в победоносном преодолении тяжести. А это конечный смысл всех нордических действий.
Здесь следует устранить неправильное понимание, будто обязанность непрерывно работать, одержимость работой, судорожная работа имеют особо высокую ценность с нордической точки зрения. Эта судорожность будет нордической, но все равно судорожностью: болезненным состоянием нордического человека, искажением его духовного состояния. Судорога всегда означает, что делается с трудом нечто, что можно сделать легко. В диапазоне нордических ценностей это означает изменение направления деятельности на противоположное. Там же, где нордическая жизнь вращается в своем стиле, в культурных
